Конь и всадник (пути и судьбы) - Вера Ковалевская

На протяжении многих веков степные просторы Европы и Азии сотрясал гул копыт коней амазонок. Они проникали на Кавказ и в Среднюю Азию, а легенды о них жили еще долго после того, как имя савроматов было забыто потомками. «Перевалив через поднимающиеся до звезд высоты, — писал Эсхил, — ты вступишь на конную дорогу, по которой придешь к враждебной мужам рати амазонок» [44, 21]. Не та ли это «конная дорога», которой скифы шли на Переднюю Азию, пользовались ею во время своего пребывания там и по которой вернулись на родину? Кстати, и скифские и сакские женщины наравне с мужчинами стреляли из луков. Так, например, в ранних скифских курганах причерноморских степей часто в женских погребениях находились колчаны с богатым наборам стрел. Климент Александрийский писал: «Я знаю савроматских женщин, которые занимаются военным делом не меньше мужчин, и других — сакских, которые, наравне с мужчинами, стреляют из луков назад, притворяясь бегущими» [10, I.59].

Именно потому, что верховая езда в Греции была сугубо мужским делом, а место для женщин четко ограничено пределами домашнего очага и воспитания детей, греческие писатели древности уделяли такое большое место в своих исторических повествованиях легендам об амазонках, мужественных воительницах и всадницах.

Перелистывая списки победителей (олимпионики) на Олимпийских играх, мы найдем там только два женских имени — Кинисха и Белистиха.

Дочь спартанского царя, Кинисха (или Цинизея), одержала победу в колесничных состязаниях в IV в. до н. э. В ее честь на Олимпе был установлен памятник — на каменном пьедестале воздвигнута колесница с конями и статуей самой Кинисхи. Надпись гласила: «Спарты цари мне отцы и братья; победив колесницей на быстроногих копях, я, Кинисха, воздвигла эту статую. С гордостью я говорю: единственная из всех женщин Эллады я получила этот венок» [12, 82].

Лет через двести, на 128-й Олимпиаде, победительницей в колесничных состязаниях на молодых жеребцах стала Белистиха [12, 27], о которой мы знаем только то, что она защищала честь приморской Македонии.

Отличие же в положении женщин у воинственных скотоводов евразийских степей, ведущих подвижный образ жизни, легко объяснить, если иметь в виду особенности кочевого быта. Женщина должна была заниматься хозяйством, охранять дом и имущество, когда воины отправлялись в близкие или дальние набеги, а ведь война была в то время регулярным промыслом. Недаром греческие и римские авторы сохранили нам ряд имен цариц. Это Томирис и Тиргатао, Амага и др. С ними связаны далекие и победоносные набеги, ум и хитрость, победы, надолго оставшиеся в памяти. Это подтверждают многочисленные изображения амазонок в вазовой росписи и в скульптуре. И хотя война была мужским делом, европейских путешественников еще долго удивляло умение дочерей и жен кочевников ездить верхом. Плано Карпини, проехавший верхом весь многоверстный путь из Европы до ставки татарского хана, писал: «Девушки и женщины ездят верхом и ловко скачут на конях, как мужчины. Мы также видели, как они носили колчаны и луки. И как мужчины, так и женщины могут ездить верхом долго и упорно» [13, 37]. И хотя в эпоху средневековья нигде уже не осталось воинственных амазонок, среди жительниц степей Казахстана и Киргизии до сих пор сохранилась любовь к верховой езде.

Глава VI.

Всадники Ассирии и Урарту

Откуда они брали своих коней?

Я побил его всадников. Его боевое снаряжение,

Царские сокровища, всадников я отнял у него.

Особый интерес для нас представляет рассмотрение тех областей, где, по данным письменных источников, брали коней ассирийцы и урарты. Ведь еще в древних заклинаниях Двуречья можно было прочесть: «Они — искормленные на горах кони...» [6, 114-115].

Мы знаем, что коня называли «ослом с востока» или «ослом гор». Какими же материалами о появлении всадников мы располагаем с территорий, находящихся к востоку от Двуречья вплоть до южного побережья Каспийского моря? Основным источником являются здесь сосуды в форме оседланных и взнузданных коней из Амлаша (IX-VIII вв. до н. э.), Маку (конец VIII в. до н. э.) и Суз (VII в. до н. э.); несколько отдельных изображений всадников, а также всадников на протомах коней, крылатых коней и обширная коллекция так называемых луристанских удил VIII-VII вв. до н. э. Конские погребения с этой территории, изолированные или находящиеся в могиле человека, немногочисленны и. как это убедительно показала М. Н. Погребова [125], связаны со степными курганами Закавказья. Так, в Марлике (конец II тысячелетия до н. э.) в небольшой яме найдены конское снаряжение, бляхи, бронзовые удила и зубы лошади. Взнузданные кони обнаружены в погребении своего хозяина в некрополе Калу-рада (рубеж II и I тысячелетий до н. э.), а также в Годин-тепе и Бабаджан-тепе.

Уникально погребение в Хасанлу, недалеко от Урмии, где складывалось государство Манна. В большой и глубокой яме при костяке, снабженном обычным погребальным инвентарем, были найдены четыре конских скелета. Размеры погребальной ямы, по мнению Р. Гиршмана [188], не позволяют предположить, что здесь захоронена запряженная траурная колесница. Аналогии же со степными курганами говорят в пользу того, что это могли быть верховые кони, принесенные и жертву. Р. Дайсон датирует этот комплекс IX-VIII вв. до н. э. и относит его к скифскому, a P. Гиршман [188] считает его скифской могилой, прежде всего исходя из массового захоронения коней, и датирует серединой VIII в. до н. э. на основании лавролистных стрел. Нет никаких оснований считать, что скифы в VIII в. до н. э. были в Передней Азии. Поэтому точка зрения М. Н. Погребовой, которая считает, что этот комплекс следует связывать не со скифами, а с ираноязычным населением, оставившим степные курганы Восточного Закавказья, кажется наиболее убедительной.

Интересна находка в Хасанлу стремечковидных удил, кабаньих клыков, украшающих конскую уздечку, и диска с изображением крылатого коня. По мнению Р. Гиршмана, они свидетельствуют о наличии здесь собственно иранских племен. Большую загадку представляют собой луристанские удила, как правило с одночастным грызлом, что делает неудобным, если не невозможным, их использование по назначению. Псалии представлены фигурками различных животных — коней, баранов, всадников и т. д., в которых делалось центральное круглое отверстие; через него выходила петля удил, а в нее вставлялось кольцо для повода. В другие же вырезы между конечностями изображенных животных проходили ремни оголовья. Хронологически и типологически такие фигурные псалии VIII-VII вв. до н. э. представляют собой аналогии трехдырчатых псалий.

Р. Гиршман, которому посчастливилось внимательно осмотреть несколько десятков подобных изделий в музейных и частных коллекциях, отмечает, что он ни разу не встречал на них следов использования и изношенности. Этот факт, так же как массивность и большой вес (до 2 кг), говорит о том, что изготавливались они специально для погребения и клались в могилу, символически заменяя коня. Подкрепляет это положение одночастность удил. Практически их нельзя было применить, так как коню легко было «закусить» такие удила и всадник или колесничий потерял бы в этом случае управление. Очевидно, следует согласиться с мнением А. Годара и П. Мури, которые считали, что луристанские удила предназначались для военных или церемониальных целей [190, 77-78; 217, 25].

Для выяснения пород и снаряжения верховых лошадей наиболее выразительным материалом служат упомянутые выше сосуды в виде фигур коня. Несмотря на то что назначение сосудов в некоторой степени определяло особенности их формы (в частности, короткие ножки), мастера безусловно видели перед собой два резко отличавшихся типа лошадей. Ритоны из Амлаша и Суз, так же как изображения на керамике из Сиалка (X-IX вв. до н. э.), рисуют нам стройного породистого коня с подтянутым животом, сильной грудью, выступающим плечом, тонкими ногами, легкого, несколько вытянутого, с лебединой, красиво моделированной шеей, короткой, подстриженной гривкой, стоячими ушами и маленькой, изящной головой. Этот тип мы уже наблюдали на северокавказском материале, но здесь он представлен более четко. Конь символизирует быстроту и легкость. Недаром на шее у него мы видим солярные знаки небесного коня. Он, очевидно, должен отнести в загробный мир того, в могилу которого положен.

Другой тип коня встречается на ритоне из Маку. Подчеркнем, что речь идет не об обобщенности или схематизме изобразительных средств, поскольку рисунок седла-попоны и нагрудных ремней здесь более тщательно выполнен и детализирован. Конь тяжеловат, с прямым выходом массивной и мощной шеи, головой более крупной и простой формы, несколько вислыми ушами, мощным корпусом, с прямой линией живота. Он олицетворяет силу, хотя использовался только для верховой езды, видимо, под тяжеловооруженного всадника.