Центр принятия решений. Мемуары из Белого дома - Джон Болтон

сообщениям, десятки человек были убиты и сотни ранены, включая детей, некоторые из которых серьезно заболели от опасных химических веществ. Хлор, вероятно, был основным материалом для изготовления оружия, но поступали также сообщения о зарине и, возможно, других ОВ. Режим Башара Асада и раньше применял химическое оружие, включая зарин, годом ранее, 4 апреля 2017 года, в Хан-Шейхуне на северо-западе Сирии. В ответ три дня спустя США нанесли удар 59 крылатыми ракетами по сирийскому аэродрому, где, предположительно, базировались самолеты, несшие химическое оружие.

Башар Асад, очевидно, не прогнулся под наше давление и теперь вопрос заключался в том, как нам реагировать дальше. К сожалению, через год после Хан-Шейхуна в политике Сирии не было согласия по основным целям и стратегии. Теперь она снова оказалась в кризисе. Как-то реагировать было нужно, но нам также срочно требовалась концептуальная ясность в отношении того, как продвигать американские интересы в долгосрочной перспективе. Однако на заседании СНБ, состоявшемся за неделю до удара по Думе, мнения склонялись к прямо противоположному — к выводу войск США из Сирии. Уходя, мы рисковали потерять даже те ограниченные достижения, которые были достигнуты в результате авантюр Барака Обамы в Сирии и Ираке, тем самым усугубляя опасности, порожденные его подходом. Ответственность за этот политический беспорядок, спустя год после Хан-Шейхуна, легла на стол «Резолют» в Овальном кабинете.

Около девяти утра 8 апреля, в своем личном стиле и стиле нашего времени, Дональд Трамп, президент Соединенных Штатов Америки, написал в Твиттере:

Многие погибли, в том числе женщины и дети, в результате бессмысленной ХИМИЧЕСКОЙ атаки в Сирии. Район злодеяний находится в изоляции и окружен сирийской армией, что делает его полностью недоступным для внешнего мира. Президент Путин, Россия и Иран несут ответственность за поддержку животного Асада. К оплате предъявлен чек… на большую сумму. Немедленно откройте территорию для оказания медицинской помощи и установления истины. Еще одна гуманитарная катастрофа без всякой причины. ВЫ БОЛЬНЫЕ!

Через несколько минут последовал новый твит:

Если бы президент Обама пересек заявленную им Красную Черту На Песке, сирийская катастрофа давно бы закончилась! Животное Асад кануло бы в историю!

Это были четкие, решительные заявления, но Трамп сделал их, прежде чем проконсультироваться со своей командой национальной безопасности. Макмастер, мой предшественник на посту советника по национальной безопасности, покинул свой кабинет в пятницу днем, а я приступил к работе только в понедельник. Когда я попытался организовать встречу в воскресенье, юристы Белого дома наложили на нее вето, потому что я официально еще не являлся правительственным чиновником. Слово “фрустрация” расцвело новыми красками.

Трамп позвонил мне в воскресенье днем, и мы проговорили минут двадцать — точнее говорил в основном он. Он размышлял о том, как правильно обставить уход с Ближнего Востока, периодически сбиваясь на размышление о торговых войнах и тарифах. Он только что видел Джека Кина (четырехзвездного генерала и бывшего начальника штаба армии США) в студии «Фокс Ньюс», и ему понравилась его идея уничтожить пять основных военных аэродромов Сирии, тем самым, по сути, выбив все сирийские ВВС. Трамп сказал, что на карту поставлена его честь, напомнив мне знаменитое наблюдение Фукидида о том, что “страх, честь и выгода” являются основными движущими силами международной политики и, в конечном счете, войны. Ему уже звонил Президент Франции Макрон, намекая на возможность участия в военных действиях под руководством США. Ранее в тот же день зять президента Джаред Кушнер сказал мне, что примерно то же самое ему говорил министр иностранных дел Великобритании Борис Джонсон. Заверения в поддержке обнадеживали. Но с чего бы министр другой страны звонил именно Кушнеру, всего лишь родственнику президента, не имеющему никакого официального статуса?

Рано утром в понедельник я выехал в Белый дом. В 6:45 началось заседание СНБ. Участники соглашались с моей позицией (и, как мне казалось, позицией Трампа) о том, что удар по Думе требует решительного, немедленного военного ответа. США выступали против любого применения ОМУ (“оружия массового уничтожения) — ядерного ли, химического или биологического — как противоречащего нашим национальным интересам. Неважно, в руках стратегических противников, государств-изгоев или террористов, ОМУ представляет угрозу для американского народа и наших союзников.

Ключевой вопрос в последовавших дебатах заключался в том, означает ли, что сдерживая Сирию от использования ОМУ мы неизбежно втянемся в гражданскую войну в Сирии. Этого не произошло. Наши интересы в отношении нападений с применением химического оружия могут быть соблюдены без свержения Асада. Мы считали, что Сирия была второстепенным вопросом, и она не должна была отвлекать нас от Ирана — реальной угрозы.

Я позвонил министру обороны Джиму Мэттису в 8:05 утра. Он считал, что настоящая проблема это Россия, ссылаясь на опрометчивое соглашение Обамы с Путиным от 2014 года о ликвидации сирийского химического оружия, чего, очевидно, не произошло. Мы вернулись к тому с чего начинали. Россия уже обвиняла Израиль в том, что он стоит за ударом по Думе. Мы с Мэттисом обсудили возможные ответы на нападение Сирии, и он сказал, что представит “легкие, средние и тяжелые” варианты для рассмотрения президентом. Я отметил, что, в отличие от 2017 года, и Франция и Великобритания рассматривают возможность присоединения к ответным мерам. По телефону я почувствовал, что Мэттис читает заранее подготовленный текст.

После этого мне позвонил советник по национальной безопасности Великобритании сэр Марк Седвилл. Это было продолжение разговора Джонсона с Кушнером. Он сказал, что наша политика сдерживания, очевидно, провалилась. В Британии считали, что применение нами силы должно приводить к лучшим результатам как в военном, так и в политическом отношении. Это звучало правильно. Я также воспользовался моментом, чтобы затронуть иранскую ядерную сделку 2015 года, даже в разгар сирийского кризиса, подчеркивая вероятность, основанную на моих многочисленных беседах с Трампом, того, что Америка сейчас действительно может уйти. Я подчеркнул, что Трамп пока не принял окончательного решения, но на случай, если это случится, нам нужно заранее подумать о том, как сдерживать Иран после ухода США и как сохранить трансатлантическое единство. Седвилл, несомненно, был удивлен. Европейцы раньше не слышали этого от официальных лиц, поскольку прежние советники Трампа почти единодушно сопротивлялись выводу войск. Он воспринял это стоически и сказал, что мы должны вернуться к этой теме, как только нынешний кризис будет разрешен.

В десять утра я спустился в Ситуационную комнату на запланированное заседание руководства Совета национальной безопасности, собрание на уровне правительства (старожилы называют это место “Гостиной”, а миллениалы “Скубиду”, из-за аббревиатуры “СКБД” — Ситуационная комната Белого дома). Обычно я сам веду заседания, но сегодня это сделал вице-президент, возможно,