Дети света - Владимир Колотенко

- Иногда мне кажется, что я Бог, - признался я Жоре.

- В каждом из нас теперь живет комплекс Бога, - сказал он, - но ты же знаешь, что мы даже не ангелы.

У нас в руках был проект нового мира, но только сегодня, когда гены можно ощутить кожей собственных пальцев, как клавиши рояля, извлекая созидательные аккорды, только сегодня мы могли бы наслаждаться музыкой совершенства.

Нам казалось, что время холостых выстрелов кончилось. Мы сгорали от нетерпения, как можно быстрее увидеть плоды своей изнуряющей работы. Но известный факт, что вода в чайнике не закипит быстрее, сколько бы ты, приоткрывая крышечку, в него не заглядывал, этот горячий факт охлаждал наши нетерпеливые порывы и заставлял задуматься над дальнейшей судьбой младенцев.

- Мы наверняка использовали не все возможности для ускорения их роста, - торопила Ната, - давайте попробуем еще что-нибудь.

Жора улыбнулся.

- Натуля, - сказал он, - нельзя, чтобы трава росла быстрее, тянуть ее за стебли из земли. Терпение - это признак не только понимания сути дела, но и достижения цели. Как лучшее - враг хорошего, так и нетерпение - враг успеха.

- Ух, ты! Запишу эту мудрость сегодня в дневник.

- Запиши и запомни, - сказал Жора, не переставая улыбаться, - и всех своих детей надоумь.

Кажется, все давно было продумано и решено. Но как в любом большом деле, когда речь идет о переустройстве, переделке мира, оказавшегося на разломе эпох, когда в процесс вовлечены не только судьбы отдельных людей и целых народов, но судьба цивилизации и, возможно, планеты, в этом вареве жизни, ясное дело, всегда что-нибудь окажется недосчитанным, забытым или неучтенным. История не помнит такого, чтобы какая-то жалкая случайность (недогоревшая спичка, неверно взятая нота или, скажем, гололед на дороге) не стала в ее повороте благодетельной или роковой.

- Мы так бережно и старательно вынашиваем наш плод, - сказала Юлия, - что сотворить очередного уродца просто не имеем права!

Она стояла у открытого окна в своих белых шортах и, высвеченная солнцем, напоминала мне какую-то греческую богиню. Или римскую... Ах, какие у нее безукоризненно смелые ноги!

- Смелые? - спрашивает Лена!

- Как порыв ветра! Как выстрел! Как крик!..

- Мунка?

- А кто так смело мог ещё прокричать?!

(Я помню, как Тина отозвалась об этом крике - «Ненавижу твоего уродливого Мунка! Он омерзителен!». Я хотел спорить с ней, но она просто вышвырнула меня из спора: «...ибо порождение Иродово, и от гармонии далёк как любое осознанное уродство!».

Я не знал тогда, чем крыть).

Окончательно покоренный их красотой, я поймал себя на мысли, что завидую сам себе.

- Да-да, - поддакнул Юле Жора, - нельзя допустить ни одной ошибки. Чтобы «угениалить» наших первенцев, надо хорошенько унавозить их геномы самыми изысканными добродетелями.

- Что ты такое говоришь?

- Разве я не прав?

На многих островах нашего архипелага завершалось строительство наших городов. Мы объехали почти все острова и были поражены успехами наших подрядчиков. Аня была в восторге от садов Семирамиды, а Юре захотелось стать Аменхотепом, чтобы, когда придет его скорбный час, занять место в своей пирамиде. Его маленький Египет был почти готов. Мы радовались успехам.

- Я, наконец, понял, в чем твое счастье, - сказал мне Жора, - ты знаешь, чего ты хочешь.

Это была правда. Уничтожить мечту о строительстве Пирамиды теперь, я был в этом твердо уверен, никому не по силам. Я знал: зерно совершенства посеяно...

- Но Тинку найди!

- Угу, - сказал я, - а как же!

Я уже стал сомневаться, нужна ли нам эта Тина! Наломает дров!

На одном из островов мы создали искусственную пустыню. Сколько мог видеть глаз по всем сторонам света царил белый песок, вздымались палевые барханы, иногда, пройдя суток трое на север, можно было встретить оазис, как награду за испытание, которое ты сам себе придумал, редкие пальмы, чахлая растительность, ключ пресной чистой холодной воды...

Как награда...

А вдали - едва различимая тёмно-серая ниточка каравана верблюдов...

Как награда...

Иногда мы устраивали себе такие побеги. Как тест на стойкость духа, как испытание... Зачем? Мы подражали тем, кто испытал на себе благотворное действие одиночества, искушений, мы подражали Иисусу, Иоанну Крестителю, жили впроголодь, долго постились, иногда радуя себя акридами, которых завезли и разводили в округе, акридами и росой, каплями росы, которую собирали по утрам со стеблей редких растений, жевали колючие кактусы, как верблюды, какой-то чертополох, который выискивали, скитаясь до изнеможения... От усталости и самобичевания мы даже теряли сознание, сознание покорителя и царя природы, венца Творения, чтобы потом, придя в обновленное сознание, осознать единение с ней и величие пустоты...

- Ты куда собрался?

- К Нему...

- Будь осторожен...

- С Ним нечего опасаться...

Мы бредили пустыней. Ее мир хрупок и бесконечно богат. И если ты знаешь, что болен болезнями цивилизации, попытайся проникнуться его заботами, изучить и понять его, и слиться с ним, если сумеешь. Первый же опыт отшельничества преображает тебя, призывает к ревизии ценностей, утверждая в тебе добродетели, ранее тебе неведомые и неподвластные. Мы стремились в эту удивительную белую пустоту, чтобы победить в себе раба скверных привычек и навала болезней. Только здесь можно поправить свое здоровье, принимая сладкие таблетки поста и тишины...

- Да вы просто с жиру бесились, - говорит Лена.

- Не скажи... Было не до жиру...

- Быть бы живым?

- Да, мы цеплялись за пустыню, как за спасительную соломинку...

Тинкой и не пахло... Даже клон её клана не прорисовывался...

- Клон клана? Какого клана?

- Ну, привет! Тинкиного! Тинкин - Ого!

Лена не понимает:

- Рестик, ты в себе? Клан-то откуда?

Да мне-то откуда знать?!

- Оттуда!

А на Цейлоне как раз начинался сбор чая.

Глава 2.

Я убедительно просил Юлю уехать на пару недель хоть на юг, хоть на север, хоть в свою любимую деревню на берегу самой чистой в России реки, в любой конец света, только бы не видеть ее перед глазами.

- Хорошо!..

Это «Хорошо!» ничего не меняло: Юля со всеми моими доводами соглашалась, даже убеждала меня в том, что без нее я смогу, наконец, смогу, дописать свои тезисы. Она мне - не помощник! Вот так!..

Эта мысль открывает новое (или давно забытое) чувство - чувство удивления. Сегодня меня трудно чем-либо удивить!

Оказалось вот что: Юля... С Юлей... Без нее. Она... Я затрудняюсь даже сформулировать причину своего отношения к Юлии - удивительного, на мой взгляд, отношения! И это меня тоже удивляет.

- А помнишь, - спрашивает она, - помнишь?..

И читает:

Да, совершенству не нужна хвала.

Но ты ни слов, ни красок не жалей,

Чтоб в славе красота пережила...

Она смотрит на меня в ожидании. И произношу следующую строку:

Свой золотом покрытый мавзолей.

- Конечно, - говорю я, - конечно, помню.

Она - совершенна, думаю я.

Целыми днями мы просто валялись на пляже... Я ловлю себя на мысли: в жизни я не видел таких смелых ног!

- Ты прям запутался в этих смелых ногах, - говорит Лена. - Поясни: это твой бзик?

- De l'audase, encore de l'audase, toujours de l'audase (Смелость, еще смелость, всегда смелость, - Фр.), - это про Юлю, - говорю я, - про её ноги!

- Она у тебя - воплощённое совершенство!

- Её мир полон гармонии...

- Да-да... Но везде только люди, только люди... И твоя Юля... А что Тина?

- Тина...

- Она как-то выпала из игры.

- Тина...

Это всё, что я мог сказать.

Почему я признаю себя причастным к нарушению порядка вещей во всей Вселенной? Я, что называется, попался и начинаю злиться от того, что чувствую себя беспомощным противостоять такому жаркому натиску справедливости и простоты.

- О чём ты? - спрашивает Лена.

Я знаю, что еще несколько Юлиных поучительных слов и мое беспримерное терпение меня подведет. Я даже могу сорваться на крик, одинокий крик в сосновой тишине ночного леса. Так кричат только сычи. Я сравниваю себя с ними - похож! Еще секунда и я буду ослеплен собственным безумством... Хватит!

- Ты смеешься надо мной.

- Ничуть. Единство всего и всех, и любовь во всем. От этого не спрячешься, не отмахнешься, понимаешь...

Когда, стараясь удержать себя в руках, призывая на помощь выдержку и самообладание, я представляю себе, что творится в моей душе, в теле, пронизанном жилами, по которым бешено журча и смеясь катятся, как с высокой горы, красные шарики крови, эти злые эритроциты и белые - лейкоциты, и разные другие - и голубые, и розовые, и синие от натуги и усердия, омытые кипящей соленой плазмой, пересыщенной всякими там простагландинами и гормонами, ферментами и витаминами...

Я просто пугаюсь!

А что говорить о катехоламинах! Они словно взбесились от злости!