Руки вверх, Синяя Борода - Валерий Роньшин

— С какой царапиной?

— В форме буквы "Г".

— А лицо она не запомнила?

— Нет, к сожалению.

— Вот блин, — сказала Лика. — Ботинок запомнила, а лицо нет.

— Да уж, — сказала Катька.

Подруги замолчали.

Начинался вечер. Солнце заходило, опускаясь все ниже и ниже за мрачные стены замка Синей Бороды.

Глава XIII

ПАПКА № 6

У Лены в сумке лежал купальник, пара платьев, косметичка, еще какая-то мелочь, а на самом дне находилась старая-престарая папка, на обложке которой выцветшими чернилами было написано "Папка №:".

Орешкина быстро развязала тесемки.

В папке был один-единственный листок. Ветхий и пожелтевший от времени.

Вначале девочкам показалось, что это абсолютно чистый лист бумаги, но, приглядевшись они увидели едва различимый карандашный рисунок. Катька включила настольную лампу и положила листок под яркий свет. И только тогда стало понятно, что на бумаге нарисован Монастырский остров.

В этом не было никаких сомнений. Потому что в центре рисунка имелось несколько крестиков с надписью "Кладбище". Чуть сбоку от крестиков был изображен церковный купол. И под ним тоже стояла пояснительная надпись: "Развалины монастыря". А между куполом и крестиками находился еще один крест, намного больше остальных, под которым было написано: "Гробница Рураки".

Подруги переглянулись, но сказать ничего не успели. Из коридора донесся звук открывающейся двери.

Орешкина быстро сунула листок под пишущую машинку. В комнату заглянул Чертков.

Ничего, если я через эту дверь входить буду? — извиняющимся тоном спросил он. — А то в пристройке замок все время заедает.

Да ничего, — ответила Лика. — Только стучите.

— В библиотеке были? — поинтересовался Чертков,

— Были. — Катька демонстративно зевнула. — Ой, спать так хочется.

Чертков намека не понял. Или не захотел понять. Ему явно хотелось поговорить.

— А я получил еще одно подтверждение, что Монастырский остров находится в зоне "С".

— Встретили ожившего мертвеца? — пошутила Орешкина.

— Ты вот, Катя, шутишь, а, между прочим, в Гусь-Франковске происходят странные вещи.

Девчонки насторожились.

— А какие именно? — спросила Лика.

Чертков посмотрел на Орешкину.

— Тебе Светлана никогда про "окровавленного мотоциклиста" не рассказывала?

— Нет, не рассказывала.

— А мне вот сегодня рассказали. Жил тут лет пять назад один паренек по имени Егор. Примерно вашего, девочки, возраста. Он очень любил мотоциклы. Буквально с утра до вечера пропадал в местном мотоклубе. Ну, родители и решили сделать сыну подарок. Купили на день рождения мотоцикл. А он поехал кататься и разбился. Насмерть…

Катька тут же вспомнила мальчишку, который довез ее на мотоцикле до редакции газеты, а потом еще пригласил на дискотеку.

— …Похоронили его на Монастырском острове.

— На острове? — удивилась Лика. — Там же никого не хоронят.

— А его похоронили. Но как только схоронили, так сразу же то в одном конце Гусь-Франковска, то в другом стали замечать мотоциклиста в черной куртке с блестящими заклепками. Он с бешеной скоростью проносился по улицам на мотоцикле…

Орешкина усмехнулась.

— И что тут странного? В Питере ребят в таком прикиде хоть пруд пруди. Это байкеры.

— Здесь же не Питер, — возразил Чертков. — Здесь байкеров никогда не было.

Катька продолжала усмехаться. Однако на Лику рассказ Черткова произвел некоторое впечатление.

— А почему его называют "окровавленным мотоциклистом"? — спросила она. — Он что, весь в крови?

Вначале его называли Егорушкой, но потом, когда он начал заманивать в свою могилу девочек, стали звать — "окровавленный мотоциклист".

— Как это — в могилу заманивать?

— Очень просто. Подъедет к девчонке лет тринадцати-четырнадцати и предложит ей покататься. Та сядет на мотоцикл, и он ее сразу везет на Монастырский остров, в свою могилу…

— И едут они туда прямо по воде, — прибавила со смехом Орешкина. — Потому что у него мотоцикл-амфибия. А в могиле он эту девочку сжирает…

На этот раз засмеялась и Соломатина. Чертков, махнув рукой, тоже рассмеялся.

— Вас, девчонки, ничем не прошибешь. Лад но. Я пошел спать. Спокойной ночи.

Как только Чертков ушел, Катька тут же вытащила из-под машинки листок с нарисованным островом.

— Так значит вот что искал Леденец в квартире у Синицына, — сказала она, разглядывая рисунок. — Ему нужен был этот план.

Лика через Катькино плечо тоже смотрела на рисунок.

— Выходит, Ленка ехала не в Ростов, а сюда в Гусь-Франковск, чтоб забрать сокровища из гробницы Холмогоровой.

— Верно, — кивнула Орешкина. — Смотри, какая цепочка выстраивается. Профессор Синицын в Новгородском архиве обнаружил папку, которую пятьдесят лет никто не открывал. Он привозит ее в Питер и среди прочих документов находит рисунок Монастырского острова, на котором крестиком помечена гробница богини Рураки-Холмогоровой…

— А у Синицына имеется опись того, что спрятано в гробнице, — живо подхватила Лика. — Профессор звонит Ленке…

— Да, да, — теперь уже подхватила Катька, — звонит Ленке и кричит в трубку: "Леночка, срочно приезжайте. Это уникальнейшая находка, уникальнейшая…" Ленка приезжает… — Орешкина помолчала. — А вот дальше уже не понятно…

— Почему не понятно? Дальше они смотрят документы, потом Ленка берет папку и уходит домой. А вместо нее приходит Леденец и убивает профессора Синицына. Затем он ищет в квартире этот план, но не находит.

— А откуда Леденец узнал о плане?..

— Вот это, конечно, не понятно, — признала Соломатина.

— То-то и оно. И еще не понятно, как Ленка с профессором Синицыным врубились, где находится остров, на котором Холмогорова похоронена…

А также не понятно, — прибавила Лика, — откуда Леденец узнал, что план — у Ленки…

И почему Ленка не приехала, тоже не понятно.

Соломатина невесело усмехнулась.

Зато Леденец приехал.

Да уж… — Орешкина задумчиво побарабанила пальцами по столу. — Слушай, а может, это все звенья одной цепи?

Что именно?

Да все. Убийство Синицына, извещения в газете, записка, которую якобы Светка написала… Почему, спрашивается, Светку похоронили именно на монастырском кладбище?

И почему Кармалютов приказал окружить это кладбище бетонной стеной? — сказала Лика.

И почему на городском кладбище нет девушек с фамилиями Блюм, Вам и Барбильяк? — сказала Катька.

И почему… — Соломатина хотела продолжить ряд всевозможных "почему", но Орешкина ее перебила.

Знаешь, что… — многозначительно произнесла она.

Что? — спросила Лика, думая, что Катька сейчас выдаст какую-нибудь сногсшибательную идею.

Вместо этого Орешкина вполне прозаично закончила:

Давай-ка спать.

Спать?

Ну да. Чего мы тут с тобой как две "почемучки". Почему, да почему. По кочану. Здесь надо не гадать, а проводить оперативное расследование. Завтра мы этим и займемся. Установим за Леденцом слежку. А сегодня нам надо как следует выспаться.

Ой, я, наверное, всю ночь глаз не сомкну, — со вздохом сказала Лика.

Катька зевнула.

— А я, наверное, как лягу, так сразу и отрублюсь.

Но вышло все наоборот.

Лика как легла, так сразу и отрубилась. А Катька ворочалась, ворочалась и никак не могла уснуть. На нее волнами накатывали все те же многочисленные "почему"…

"А ну, пошли вон отсюда!" — наконец мысленно прикрикнула на них Орешкина.

И многочисленные "почему", испугавшись, куда-то спрятались. А Катька, свернувшись калачиком, уснула.

Глава XIV

ЛЫСЫЙ КАРЛИК

На следующий день подруги отправились к вокзалу.

Не доходя до вокзала, они разошлись в разные стороны. Лика пошла к фонарю, у которого Зефиров назначил ей свидание. А Катька вошла в хозяйственный магазинчик и через стеклянную витрину стала наблюдать за Ликой.

Вокзальные часы пробили десять.

Леденца не было.

Соломатина прохаживалась вокруг фонаря. Орешкина смотрела на нее сквозь витрину.

Прошло полчаса. Леденец не появлялся.

Когда прошел час, стало ясно, что киллер, скорее всего, и не появится. Лика испытала от этого двойственное чувство. С одной стороны, она огорчалась, что обрывается еще одна ниточка, а, с другой стороны, радовалась, что ей не придется гулять с убийцей по городу.

Постояв для очистки совести еще минут десять, Соломатина побрела прочь от вокзала. Орешкина, соблюдая конспирацию, двинулась следом. Убедившись, что за Ликой никто не следит, она нагнала подругу.

В отличие от Соломатиной, у Орешкиной не было двойственного чувства.

Такой облом! — сокрушалась Катька. — Теперь у нас ни одной зацепки не осталось. Если, конечно, не считать царапины на ботинке у неизвестного.