Адаптация - Валерий Былинский

Я проснулся и едва не задохнулся, потому что воздух, лежащий на мне, показался тяжелым, как земля. Через какое-то время дыхание восстановилось. Я вспомнил о Египте и пришел в себя. Взглянув на часы, вскочил с постели, бросился одеваться и через пятнадцать минут ловил на рассветной улице такси. В аэропорт я примчался за час до отлета, думая, что опоздал.

Но оказалось, вылет задерживается.

Представитель компании «Пирамида-тур» вручил мне необходимые для поездки документы. Публика, что летела в Хургаду, была в основном не московская, это было видно по одежде людей и по выражению их лиц. Нет, они не выглядели бедными – у иных приехавших из Новосибирска и Кемерово денег было больше, чем у москвичей. Но на их лицах лежала узнаваемая печать комфортабельного рынка. Мы быстро прошли паспортный и таможенный контроль. В магазине «Дьюти фри» я купил за 300 рублей бутылку виски «Джеймесон». Затем выпил чашку черного кофе в автомате. Выкурил в курительной комнате одну сигарету «Голуаз». Потом, наконец, подали самолет и все, кто летел в Египет, поднялись на борт «Боинга».

Как обычно, на меня накатила легкая волна страха, когда шасси стали отрываться от земли. Рядом со мной сидела симпатичная блондинка с сыном лет четырех. Малыш внимательно, с задумчивой опаской, смотрел в мою сторону мимо меня – в иллюминатор. Когда я был ребенком, часто летал с родителями на самолете. Дети не боятся тех вещей, что пугают взрослых – у них другие страхи. Но когда я попытался вспомнить, какие у меня были в детстве страхи, то не смог вспомнить ни одного. Ну, разве что страх наказания был велик – но какого именно? Это был единый, глобальный страх наказания.

Я откупорил бутылку виски, налил себе немного в пластиковый стаканчик, оставшийся после самолетного завтрака. Маме с маленьким ребенком предлагать алкоголь было неудобно, и я стал пить виски один.

Самолет летел высоко в небе, облака внизу казались белой землей. Теперь уже совершенно не было страшно. Я вспомнил последнюю беседу с Сидом – тогда я вытащил его в ночной клуб «Рок-Вегас», – мы с Сидом просидели там с двумя студентками до утра, но после закрытия клуба так и не увезли их с собой, потому что, видимо, не слишком обращали на девчонок внимания; они убежали в конце концов с кем-то танцевать и уже не вернулись за наш стол. Так вот, Сид в «Рок-Вегасе» спросил меня, не пробовал ли я когда-нибудь представить себя Богом. Я ответил, что нет, никогда.

«А я вот пробовал несколько раз, – сказал Сид, – последний раз лет в шестнадцать. Знаешь, вначале, когда представляешь себя Господом, охватывает чувство величия, значительности и гордости. Помню, я рос в этой своей фантазии, как бы поднимался над миром и представлял, что вот сейчас я слышу, вижу и чувствую все вздохи, мысли, чувства, все самые мелкие движения людей. Но потом как-то быстро начинал ощущать, что мне все труднее все это видеть и чувствовать, и наконец, я обессиленно обрывался в своей фантазии, ясно понимая, что охватить человеческим разумом абсолютно всех людей на Земле, а к тому же еще всех мертвых, я просто не в состоянии! И я как бы падал, Саша, жутко устав, падал в кресло. Нет, думал я, представить себя до конца Богом совершенно невозможно».

Я молчал, помешивая желтый напиток, в котором позванивали кусочки льда. Странно, мне, чрезвычайно гордому и эгоистичному человеку, наверное, еще более гордому, чем он, почему-то никогда не приходила в голову эта мысль: представить себя Богом. Почему?

Я смотрел вниз, из окна самолета на облака и невидимую под ними землю. Меньше, чем когда-либо, я верил сейчас в Него, якобы создавшего всех нас. Девушка с сыном, что сидела рядом, была довольно симпатичной, и мне хотелось с ней познакомиться. Оба они, мать и сын, сидели молча, лишь иногда мать что-то вполголоса говорила ребенку. Пара, от которой веет спокойствием и уютом. И между тем наверняка она разошлась с отцом ребенка – иначе не летела бы в Египет одна с сыном. Мне стало неприятно, что, выбегая из дома, я не принял душ, не побрился, был в несвежей одежде, к тому же пьян. Мальчишка все время тянул шею в мою сторону, пучил глаза, пытаясь что-то рассмотреть в иллюминаторе. Может, познакомиться с ней через ребенка? – подумал я. Но мое желание едва пульсировало – я не испытывал к своей попутчице острого, волнующего интереса, какой обычно возникает в прелюдии к знакомству мужчины и женщины. Был лишь интерес к ее спортивной фигуре, молодости и соседству со мной. Обычный рефлекс, как у собаки. К тому же с ней летел ребенок, что не предполагало яркого романа. Да и нужен ли мне этот роман? Все, в чем мы нуждаемся, говорила Анна и пели когда-то «Битлз», – это любовь. Или, по крайней мере, временный всплеск, прорыв сквозь одиночество. Но ни то, ни другое с этой женщиной меня не ожидало – я как-то спокойно и легко чувствовал это.

Через какое-то время я поднялся с кресла, чтобы отправиться в туалет. И сказал:

– А вы посадите вашего парня к иллюминатору, кажется, он хочет посмотреть, что там творится в небе.

Девушка улыбнулась, взяла мальчишку под мышки и перенесла на мое место.

Когда я вернулся, мое место было свободно, а малыш вновь сидел рядом с мамой.

– Пугается, – с виноватой улыбкой сообщила она.

Я вновь сел у окна, мы понемногу разговорились. Я спросил, бывала ли она раньше в Египте. Она сказала, что да, отдыхала в прошлом году в Шарм-Шарм-аль-Шейхе тоже с сыном. Теперь вот решила побывать в Хургаде. Судя по всему, она действительно мать-одиночка – распространенная в России вещь. К тому же у нее не было на пальце обручального кольца. Девушка искоса, с любопытством, взглядывала на меня. Я опять вспомнил, что небрит, не мылся, и мне вновь стало неловко. Налил себе еще виски.

Спросил у нее:

– Будете?

Она с улыбкой отрицательно покачала головой.

Наш разговор был никаким, просто о красотах Египта. Да, там потрясающее море, говорила она. Рыбы интересные. Отели разные по качеству бывают. Вы в каком остановились? Я посмотрел в туристической брошюре название своего отеля, сообщил ей: «Синдбад Мирамар». А, «Синдбад», знаю, неплохой отель в центре. Она все знала, хотя никогда не была в Хургаде. Тоже распространенная вещь.

Самолет стал снижаться. В иллюминаторе показалась нереально красивая картинка прибрежной поверхности Красного моря. Сквозь бирюзу воды просвечивали коричнево-красные коралловые рифы. Я подумал: а что, если в человеческом желании представить себя Богом нет и не может быть никакой гордости? Мы ведь часто в детстве и юности представляли себя знаменитыми музыкантами, путешественниками, миллионерами, правителями.

Девочка лет шести впереди меня стала плакать, родители ее успокаивали. Карапуз моей соседки, сохраняя на лице любопытство, молчал.

Самолет сел. Все в салоне захлопали.

А сам ты – кто?

В аэропорту меня встретило движение человеческих тел – местных жителей и сотен прибывших из разных стран туристов. Туристы толкались нервными, неровными, шумными кучками, как стада животных, которых сейчас куда-то будут распределять – на работы или в забой. А вокруг, обтекая эти кучки, плавно проносились худые и темные арабские работники аэропорта, чиновники, механики, таможенники, грузчики, уборщики. Мне показалось, что двигаются они вокруг нас как-то чрезмерно энергично, словно и не спешат никуда, а совершают телодвижения для бравады, по привычке. Меня потом еще не раз поражала эта способность арабов в туристических центрах вызывать ощущение какой-то бурной деятельности, хотя на самом деле они почти ничего не делали.

Но не все египтяне были так суетливы. Вокруг аэропорта спокойно и непринужденно, даже надменно, без всякой суеты прогуливались или стояли вооруженные автоматами и пулеметами АКМ солдаты в касках и в светло-зеленой форме. За их спинами расстилалась желтая пустыня без единого деревца. Стоя в очереди к застекленной стойке, где выдавали визы, ориентируясь на торчащую из толпы смуглую руку с табличкой «Пирамида-тур», слыша крик: «Пирамида-тур! Пирамида-тур тут!», – выхватываемый моими ушами из десятков голосов других туроператоров с торчащими из толпы табличками, я вспомнил сбежавшего из Берлина Мюллера. «Не стоит делать святых из отбросов», – могло быть написано на табличке, торчащей из толпы человеческих голов разных стран мира. А место это – аэропорт в Хургаде – вполне могло быть застекленной и огороженной автоматчиками зоной Чистилища, концлагерем для вновь прибывших, распределяемых для отправки в зоны безжизненной желтой пустыни. Интересно, наступит ли время, когда начнут продавать туры в рай или ад, чтобы отдохнуть на каникулах в своем посмертном будущем?

Странно, приехал вроде бы на отдых, а ощущение пыльной тревоги. Хотя у моих соседей по очереди: русских из Сибири, москвичей, белорусов, немцев, французов, венгров, чехов, словаков, – настроение, судя по лицам, было нормальное. Они словно очутились в своей стихии, – а я нет. Как-то внезапно и остро я почувствовал, что мой книжный герой из «Адаптации» сейчас, в эту минуту, шагнул из книги прямо в меня. Это было глупо и тяжело. Не хотелось становиться собственным героем. Похоже, мой герой сильно испугался той жизни, которую вел, и прибежал спрятаться в своего создателя, как в нору. Будто моя жизнь лучше? Чтобы выплюнуть из себя лишнее тело, нужно было дальше писать. Девушка с ребенком стояла в соседней очереди. Один раз она бросила в мою сторону рассеянно улыбчивый взгляд и отвернулась. Я подошел к ней – беспокоило чувство какой-то незавершенности. Спросил первое, что пришло в голову: