Мобилизационная стратегия хозяйственного освоения Сибири. Программы и практики советского периода (1920-1980-е гг.) - Коллектив авторов

В этих условиях государство приступило к ремонополизации хлебного рынка. В 1925–1928 гг. произошло внеэкономическое вытеснение частного капитала вначале из межрегионального, а затем и внутрирегионального оборота, а рыночный механизм ценообразования был заменен на директивный. Монополизация рынка в сочетании с ростом зернового производства на базе нэпа приводила к увеличению объемов закупок, проводимых государственно-кооперативным заготаппаратом. В 1926/27 г. в руки государства в СССР в целом попало от 76 до 81 %, а в Сибири – 90 % товарного производства хлеба[55].

Реализуемая на практике установка на монополизацию рынка и замену экономических методов его регулирования на директивные, наталкивалась на противодействие крестьян, которые не желали продавать произведенное ими зерно государству по низким ценам, а предпочитали уменьшить объемы его реализации, отложив сбыт.

Массовая задержка реализации хлеба со стороны крестьян (т. н. хлебные стачки) вызывала сокращение объемов централизованных заготовок и ухудшение продовольственного снабжения потребляющих регионов и городов[56]. Масштабность подобного явления обусловливалась минимизацией экономических стимулов к выходу на рынок. За счет увеличения производства сельхозпродукции и роста цен на нее выросли доходы жителей деревни. Тратить же все полученные деньги без остатка не было нужды. Промышленных товаров в стране выпускалось значительно меньше, чем требовалось деревне. На уплату сократившихся налогов и покупку имеющихся в наличии товаров крестьянам хватало денег, получаемых от реализации технических культур и продуктов животноводства. Зерно же, как продукт длительного хранения, рассматривалось сельскими жителями как страховой запас и оставлялось в хозяйстве. Кроме того, за счет улучшения питания и увеличения использования хлеба для прокорма животных заметно выросло внутреннее потребление зерна в крестьянских хозяйствах.

В середине 1920-х гг. «хлебные стачки» купировались преимущественно экономическими мерами (сокращением экспорта, импортом зерна, хлебными и товарными интервенциями, повышением закупочных цен), что, однако, приводило к снижению темпов промышленного строительства. В 1927/28 г., в очередной раз столкнувшись с широкомасштабной задержкой продажи зерна его производителями, советские лидеры отказались поступиться намеченными индустриальными программами и приняли решение перейти к внеэкономическим методам отчуждения хлеба.

С этого времени начались интенсивный поиск, апробация и законодательное оформление таких способов организации хлебооборота, которые позволяли обеспечить сдачу зерна государству по установленным им ценам, а также вынудить крестьян за счет сокращения внутрихозяйственного потребления и страховых запасов увеличить товарный выход хлеба. При этом правящий режим в первую очередь стремился наладить систему внеэкономического отчуждения зерна.

Приехавший 18 января 1928 г. в Сибирь И. В. Сталин поддержал решение руководства региона о выборочном применении 107 ст. УК РСФСР к крупным держателям хлеба как к спекулянтам[57]. Тем самым был дезавуирован базовый нэповский принцип, в соответствии с которым крестьянин имел право не только использовать произведенную продукцию для продажи, но и оставлять ее в своем хозяйстве. Государство вновь, как и в период «военного коммунизма», стало определять объемы хлебопродуктов, которые производитель мог оставлять себе и был обязан продать государству.

Большевистское экспериментаторство в сфере заготовок обеспечивалось насилием над крестьянством, расколом деревни по социально-имущественному признаку, жестким давлением на низовой аппарат и его чисткой от сторонников продолжения нэпа. Психологический прессинг, произвол местных функционеров, административный нажим, судебное преследование, государственное насилие в форме прямых репрессий (арестов, высылок, расстрелов) обрушивались, прежде всего, на зажиточных крестьян. Составной частью борьбы с зажиточным крестьянством было натравливание на него бедноты, для чего использовался прямой подкуп (четверть конфискованного «кулацкого» хлеба распределялась между наименее состоятельными и в то же время лояльными власти жителями деревни), экономическое и налоговое льготирование, интенсивное «промывание мозгов». Государственное насилие отчасти задевало и среднее крестьянство. Однако большая часть середняков либо нейтрализовалась угрозой применения к ним репрессий, либо агитационно-пропагандистскими методами перетягивалась на сторону режима.

Не меньшие масштабы, чем «антикулацкие», приобретали репрессии против сельских партийных, советских и кооперативных работников. Ослабление темпов заготовок в районе или селе влекло их наказание в административном порядке, снятие с работы, исключение из партии, привлечение к судебной ответственности.

Чтобы лишить крестьян возможности продать зерно иным покупателям, власти занялись сворачиванием рыночных отношений. В конце этого года началось изгнание частных торговцев из местного оборота. С 1929 г. торговля собственной продукцией стала относиться к источникам «нетрудового» дохода и служила основанием для причисления хозяйства к категории кулацкого. Свой вклад в борьбу с «рыночной стихией» вносили местные власти, по собственному усмотрению закрывая базары, выставляя на дорогах к ним заградотряды, конфискуя предназначенное для реализации зерно, запрещая его внутридеревенскую куплю-продажу.

В рамках поиска способов поступления зерна в свои руки государство постоянно обращалось к методам внеэкономического стимулирования хлебозаготовок. В первую очередь, власти пытались убедить крестьян в необходимости его сдачи, что квалифицировалось как признак лояльности к существующему режиму, а несдача объявлялась «контрреволюционным» поведением. Агитировали крестьян на сходах, бедняцких и иных собраниях, в избах-читальнях, клубах, на дому. К этой работе привлекался весь деревенский актив, присланные в деревню уполномоченные, рабочие, комсомольские и красноармейские бригады, сельские специалисты, учителя и даже школьники. С несдатчиками проводили собеседования в сельсоветах. При этом местные функционеры, также как и в годы «военного коммунизма» часто использовали в качестве мер «убеждения» угрозы оружием, избиения, несанкционированные обыски и аресты, лишение крестьян их законных прав, превращающееся в издевательство и психологическое давление.

В 1928 г. подобные действия были официально осуждены как «перегибы». Однако в начале следующего, 1929 г., часть из них послужила основой для санкционированной сверху и широко распространенной практики «бойкота», заключающейся в занесении несдатчиков на «черную доску», публичном объявлении их врагами советской власти, отказе от продажи им товаров в кооперативных лавках, пользовании общественными угодьями, помоле зерна, выдаче необходимых справок в сельсоветах и т. п.[58].

Параллельно с апробацией внеэкономических стимулов в конце 1920-х гг. осуществлялся переход от коммерческого к налогово-податному механизму организации хлебозаготовок. Его базовым принципом являлось разверстывание заготовительного задания. В первую очередь, принцип разверстки был введен в практику планирования. План хлебосдачи в масштабах всей страны стал формироваться сверху вниз, а не наоборот, а его размеры определяться не на основе статистически обоснованной оценки возможностей зернового производства, а исходя из государственной надобности, сформулированной органами верховной власти. Планы-задания по заготовкам зерна определялись по регионам и могли в течение года изменяться в сторону повышения. В качестве же вполне достаточного доказательства возможности их выполнения выступала убежденность в том, что хлеб в необходимом количестве в деревне есть.

Действующие на общегосударственном уровне принципы определения, раскладки и изменения заготовительных заданий повторялись региональными и местными властями. В начале 1928 г. в практике заготовительной деятельности появились порайонные планы хлебосдачи (до этого самым низшим уровнем территориального плана был окружной или уездный), которые затем распределялись между заготорганизациями и сельскими кооперативами. Затем от раскладки по кооперативам власти перешли к распределению порайонных заданий между сельсоветами и деревнями. Более того, отмечались случаи, когда местные функционеры разверстывали заготовительные задания по дворам. Но в 1928 г. подворная разверстка была отнесена к разряду «перегибов».

Однако уже весной 1929 г. подобные «перегибы» перешли в ранг официальной государственной политики. 20 марта Политбюро ЦК ВКП(б) обязало органы управления Урала, Казахстана и Сибири, произвести повсеместное распределение поселенных планов хлебосдачи между дворохозяйствами, сделав выполнение разверстанных заданий обязательным[59]. При этом подворную разверстку следовало выдавать за инициативу сельской общественности (бедняцких собраний, партийно-советского актива). Основы предлагаемого метода хлебозаготовок были разработаны и впервые применены на Урале. Участие в выработке его идеологии принял Л. М. Каганович. Сибкрайком ВКП(б) дополнил данный метод эффективным инструментарием, необходимым для его реализации[60].