Клинки севера - Алина Илларионова

— Городские… У тя шо, разум в ухи ушёл? Ишь какие, глядишь, крышу пробьют. Маланья давно привышная, знает, как денюшку лишнюю сбить. А он дуелю захотел! Дулю тебе, а не дуелю! Первым надо в бубен бить, а коль не можешь — тикай! На наших, чай, помутнение нашло, не иначе. Прикопали б под кустом, тада шо?

Дан научился "бить в бубен", "тузить под микитки" и ходить "стенка на стенку". Собралась компания таких же ловцов удачи, как он, и стали кочевать по всей Империи, сопровождая торговые обозы. Кое-где поминали их не слишком хорошо — пьяная драка и погром в трактире были делом заурядным. Съездили в Равенну, похохотали над столичными кошёлками в сопровождении вьюнош, бледных оттого, что лица напудрены и пестрят наклеенными мушками.

Затем — рабство. Даже когда ставили метку, Дан отказывался верить в реальность происходящего. Резкая, жгучая боль — и, как результат, клеймо в виде круга с вписанной в него буквой «Т». Собственность госпожи Ольмеды Тилорн. Тогда Дан и понял, что отнюдь не все женщины мира созданы для того, чтобы доставлять ему удовольствие.

Госпожа Тилорн доходчиво объяснила, что остроухий нелюдь в ошейнике и с рабским клеймом далеко не уйдёт, а если и выгорит чудом, то ни один корабль не возьмёт на борт беглеца. Дан не поверил, а зря. Первая же попытка бунта, и он на собственной шкуре прочувствовал коварство ошейника. Ругань и потрясание кулаком зачарованная вещица расценила как угрозу хозяйке и немедленно сжалась, перекрывая доступ воздуха. Попытка бегства завершилась в четверти версты от господских ворот с тем же результатом. И здорово повезло, что успели найти вовремя!

Дан стал покорным и безучастным, как баран, на которого каждый день точат ножи, да в последний момент откладывают. Как предполагал, госпоже Тилорн быстро наскучила безвкусная игрушка, но, увы, ошейник не сняли, клеймо не стёрли и его самого не вышвырнули вон. Экзотику перекупила бэя Адэланта, которой удивительно шло выражение "мужик в юбке". Хотя и это было неправдой — великолепная наездница женскую одежду не носила принципиально.

Какое-то время они мерили тракт в южном направлении. Дан шлёпал по лужам ветхими ботинками, дарёными от хозяйских щедрот душевных, его новая владелица ехала верхом на невозмутимом гнедом мерине. Солнце ушло на запад, когда Адэланта, наконец, обернулась.

— У тебя что, ноги стальные? — немного раздражённым хрипловатым голосом поинтересовалась она и лихо спрыгнула на землю.

— Да, госпожа, нет, госпожа! Чего изволит госпожа? Всё, чего изволит госпожа! Будут стальные! — привычно забубнил Дан, таращась на пряжку ремня Алэланты, внешне внушительную, но явно из лёгкого сплава. Филин…

Женщина подошла вплотную и резко вздёрнула его голову за подбородок, заставив посмотреть прямо в глаза, жёлтые, как у рыси.

— Вот что… Барана перед овцами корчи, а в моём бэйране нужен жеребец! — она хохотнула, сообразив, о чём тот подумал. — Я слышала, эльфы с лошадьми ладят, верно? Справишься? Эданэль?

Дан медленно соображал, что новая хозяйка старше его лет на десять и ниже ростом совсем чуть, а волосы её "цвета бешеной морковки". Так мама называла этот рыже-красный, как закатное зимнее солнце, оттенок.

— Шляпа, как у вас, пойдёт мне больше, чем ошейник. Наверное.

— Да забирай!

Адэланта курила трубку, пила неразбавленный ром и травила такие шутки, что потенциальные женихи разбегались, не выдержав испытания. Нянька Зофа ругалась, конечно, всплёскивала руками и твердила, дескать, Браго нужен отец. Без толку! Впрочем, откуда взялся малыш с местным красноватым оттенком кожи, история умалчивает.

Дану понравилось лихо заламывать шляпу и восклицать "Хайдо!", как коренной ильмарранец. Привык к табуну карих и перепадам настроения Адэланты.

А годы шли.

***

Люди говорят, будто Дорога Жизни полосата как заморская зебра, но что могут знать те, чей век столь недолог? Дан прожил без малого одну человеческую жизнь и пришёл к выводу, что она похожа на радугу. Для теперешней полосы он выбрал красный, цвет крови и опасности, с лёгким отливом в нежно-оранжевый, пахнущий персиками. К утреннему визиту Летти приготовился с должной тщательностью: полностью оделся, затянув пояс так, что едва мог вздохнуть, и даже какой-то ароматической водичкой не побрезговал. Дышать расхотелось окончательно.

Летти как нарочно ждала, пока он закончит приготовления, и постучалась аккурат вовремя. Дан схватился за плечо, девушка потянула носом и чихнула.

— Госпо…

— Дан.

— Дан! — кивнула Летти. — А… вы отраву для моли пролили, да? Ничего страшного, я сейчас проветрю… А что с плечом?

— Мышцу потянул, когда моль в шкафу травил! — скороговоркой выдал Дан прежде, чем успел сообразить, что именно. Шумно перевёл дух.

— Сами?! — восхитилась служанка.

— Сам!

— Очень болит, да? А может… я разомну?

Дан прикинул, что утренний массаж будет короче вечернего, и вздохнул снова. На сей раз с непритворным сожалением.

— Летти, оно пройдёт само, лучше помоги мне заплести косу. Буду бесконечно благодарен!

Окно распахнули настежь, но он не чувствовал запаха ветра. С сонной ленцой наблюдал, как колышутся жемчужно-серые кисейные занавески, а под ними на полу так же вяло шевелятся тени.

Прохладные пальцы с остро подпиленными ноготками осторожно зарылись в волосы, и Дан прикрыл глаза, едва не мурча от удовольствия. С детства мать приучила его к длинным причёскам, считая кощунством стричь роскошные угольно-чёрные пряди. Однако никто не посмел бы обозвать остроухого мальчика девчонкой. У эльфов, как известно, свои причуды, а то и вовсе традиция такая — щеголять косой до лопаток. Именно благодаря экзотической внешности не попал он на рудники или золотые прииски в северных широтах Ильмаррана, где на прикованных к валунам замёрзших, измождённых невольников сыто поглядывают серые медведи и пумы, обнаглевшие от лёгкой добычи. И Адэланта любила расчёсывать его, взвешивать на ладони тяжёлую толстую косу, словно прицениваясь, расплетать, пропуская меж пальцами шелковистые прядки… Вечером, наедине, когда за порогом оставалась циничная, почти мужская жёсткость, и бэя ждала любви и любовью расплачивалась.

— Я вам в «колосок» заплела. Не туго? — шепнула девушка, явно довольная результатом.

А жизнь-то налаживается! Дан обернулся, сияя улыбкой до ушей, будто не служанка его заплетала, а сама святая Катарина.

— Туго?!

— В самый раз!

От Летти он узнал, что л" лэрд изволил подняться ни свет ни заря, сам от завтрака отказался, зато вороньё кормит сдобными булочками. Служанка не упрекала молодого л" лэрда в расточительстве, но, быть может, для него стоит поселить в парке белых голубей?

Лишь оказавшись на свежем воздухе, Дан сообразил, насколько едкая морилка не гармонирует с осенними ароматами юга. И какой идиот додумался поставить склянку на зеркало? Сам вчера и поставил, вспомнилось мигом спустя, потому что действительно хотел на будущее протравить шкаф да раздумал, едва отвинтил крышку. Мальки златохвостов ринулись в стороны, когда он черпнул из мраморной пиалы так яростно, что почти достал до дна. Кое-как отмыв лицо и шею, оперся о прохладный бортик, гладкий, словно его шлифовали руками, и уставился на искажённое рябью отражение. Это ж надо так лопухнуться? С подобным эльфийским обаянием можно охмурять лишь дам, у которых напрочь отсутствует обоняние.

С высоты птичьего полёта парк походил на снежинку со смещённым центром, в котором возвышался сам двухэтажный особняк. Тропинки-лучики могли казаться путаными, но лишь на первый взгляд. Куда ни пойди, в итоге все равно выйдешь к дому, связанному с воротами широкой проездной дорогой. Вдоль неё выстроились прижившиеся северные ели, в самом парке росли кипарисы и можжевельник. Жасминовая рощица огораживала уютный закуток с прудиком посередине и одной-единственной скамейкой, а кто-то проницательный посадил там настоящую лесную землянику, сладкую и меленькую.

Но вовсе не туда привёл Дана раскатистый птичий грай, а на круглую полянку, где, по заверениям сана Дарьена, хорошо обедается в компании. Брат стоял в центре светового пятна, отчего его распущенные волосы казались осыпанными мерцающей золотой пыльцой. Невинная дева на месте Дана могла бы решить, что прекрасный эльфийский принц поджидает на опушке именно её, дабы увезти в своё лесное королевство, да только полуэльф давно распрощался с невинностью, а Вилль не был принцем никогда. Сейчас он скорее походил на мужика, сеющего горох. В такт его руке вороны метались туда-сюда волнующимся чёрным морем, и только щуплый воронёнок с проплешиной на макушке печально взирал на чужое пиршество. Но бывший капитан непорядок не терпел. Последняя булка улетела в центр стаи, и мигом образовалась куча мала. Клювы защёлкали вхолостую. Воронёнок улучил момент и, пробежав по спинам товарок, цапнул булку и взвился на плечо кормильца.