Восьмой грех - Филипп Ванденберг

Прокурор присвоил делу номер К-0103-2174.

На следующий день на первой полосе газеты «Кельн экспресс» появилась фотография убитого. Над ней был большой заголовок:

Загадочное убийство.

Помогите опознать мужчину.

Глава 12

Было раннее утро, но государственный секретарь Гонзага уже сидел перед двумя аккуратно сложенными стопками бумаг. Его кабинет располагался в Апостолическом дворце, непосредственно под приватными комнатами Папы. Из кабинета открывался вид на площадь Святого Петра. Через открытое наполовину окно доносились голоса болтливых францисканских священников, которые пришли из Палаццо дель Трибунале к исповедальням собора Святого Петра. Гонзага машинально расписывался на документах. Казалось, он совершенно не думал о работе и задумчиво смотрел в окно, а куча бумаг на столе абсолютно его не касалась. Наконец он отложил в сторону перьевую ручку, откинулся на спинку стула и развязал красный пояс своей мантии.

В комнату без стука вошел секретарь кардинала.

— Доброе утро, ваше преосвященство! Утренняя почта.

— Что-нибудь важное? — хриплым голосом спросил Гонзага, начав просматривать письма.

— Насколько я могу судить, ваше преосвященство, нет. Только вот…

— Да?

Соффичи вынул лист из стопки.

— Довольно глупо, вы не находите?

— Идея была не моя, а сестры Юдифи из ордена Franciscan Sisters of the Eucharist,[12] которая возглавляет интернет-отдел. Они дали компьютерам имена архангелов Михаила, Рафаила и Гавриила.

Гонзага устало улыбнулся. Смех был чужд ему. Смех, как он говорил, — это маска дьявола.

За семь лег пребывания в должности государственного секретаря Гонзага понял, что такую работу можно выполнять только с изрядной долей цинизма. Но вдруг он замер. Текст на распечатке гласил:

«Ваше преосвященство! Был очень счастлив и получил огромное удовольствие, общаясь с Вами так близко к Небу. Что касается моего предложения по поводу продажи вам капли крови Господа нашего, то мне кажется уместной цена в сто тысяч долларов. В ближайшие дни обращусь к Вам для уточнения условий. Обожженное лицо».

Еще больше, чем нескромное содержание письма, кардинала шокировала подпись.

— Какой-то сумасшедший, — отметил Соффичи. — Ежедневно на ваше имя приходят такие письма. Единственное, что отличает данное послание от остальных, — особое искусство формулировок. Что бы это могло значить— «…общаясь с Вами так близко к Небу»?

Гонзага поднялся, сцепил руки за спиной и беспокойно заходил по кабинету. Затем он закрыл окно, будто боялся, что их разговор могут подслушать, и сказал:

— Соффичи, вы мой преданный секретарь, и у меня не было повода жаловаться на вашу работу. Я необдуманно втянул вас в историю со святой плащаницей.

— Я не понимаю. К чему вы клоните, ваше преосвященство? У вас есть повод обвинить меня в излишней болтливости? — спросил Соффичи, предчувствуя плохие новости.

— Нет. Конечно нет. Я только хотел в очередной раз обратить ваше внимание, насколько опасна эта ситуация. Итак, я прошу вас: ни слова, ни одного замечания при посторонних! В этом случае посторонними можно считать даже кардиналов из курии.

Соффичи молча кивнул.

— Когда я летел из Франкфурта в Милан, — тихо начал Гонзага, — ко мне подсел незнакомец и показал запаянный в целлофан трапециевидный кусочек материи, размером не больше почтовой марки.

— Господи, смилуйся над нами. Я предчувствую самое страшное. Это недостающий кусочек материи из плащаницы!

— Предчувствие вас не обмануло, Соффичи. Но дело намного серьезнее, чем вы думаете. На этом кусочке ткани отчетливо видна капля крови…

— О нет! А я-то думал, что о нашем визите в замок Лаенфельс уже можно забыть.

— Я тоже так думал.

— У вас есть предположения, кто этот таинственный про давец?

— Незнакомец не назвал имени. А если бы он и представил ся, то наверняка бы солгал. Но у него есть особые приметы. У этого мужчины страшно обожженное лицо, которое он пытался скрыть под шляпой с широкими полями.

— И что же вы теперь намерены делать, ваше преосвящен ство? Вы же не собираетесь выполнить его требования? Я имею в виду, что сто тысяч долларов — это колоссальная сумма за такой кусочек материи, о котором нельзя даже сказать, настоящий ли он. Хотя с другой стороны…

Гонзага не ответил. Наконец, запинаясь, кардинал произнес:

— Что такое сто тысяч долларов по сравнению с теми бедами, которые может принести эта реликвия? Вы понимаете, о чем я говорю?

— Я знаю! — Соффичи уверенно кивнул. — Но в данном случае это чистой воды шантаж…

Не успел произнести Соффичи это слово, как на письменном столе кардинала зазвонил телефон. Секретарь поднял трубку, послушал и передал ее Гонзаге:

— Это вас!

— Вы получили мое сообщение? — прозвучал голос, который кардинал узнал сразу.

— Да, — тихо ответил Гонзага.

— Хорошо. Я буду ждать вас. Положите всю сумму в целлофановый пакет. Завтра с наступлением темноты, в девять часов.

— Но где?

— На Пьяцца дель Пополо. Я думаю, вы, как всегда, приедете на машине вашего шофера и будете сидеть на заднем сиденье справа. Шофер должен выбрать крайний ряд и ездить по кольцевому движению вокруг обелиска до тех пор, пока я не помигаю фонариком. Я буду описывать фонариком крест. Тогда ваш шофер должен остановиться. И через десять секунд сделка состоится.

— Но…

— Никаких «но». Деньги — за товар. Доверие — за доверие. Второй встречи не будет.

Незнакомец повесил трубку.

— Ваше преосвященство! — Соффичи озабоченно смотрел на кардинала. — Вы же не согласились?

— Согласился, Соффичи, согласился!

— Сто тысяч…

— …долларов.

— Но где вы раздобудете такую сумму, ваше преосвященство?

— Это уже мои проблемы. На этот случай есть секретный фонд. Так что вам не нужно лишний раз ломать голову.

Соффичи покорно склонился. Он знал, что существует тайный фонд для особых нужд Церкви. В курии вращались фантастические суммы, которые вносились на тайные счета и использовались при особых случаях. Говорили, что эти деньги поступали как пожертвования, благодаря которым высокопоставленные личности получали право на признание их браков недействительными. Фонд существовал без бухгалтерского учета, и доступ к нему имел только государственный секретарь, кардинал Гонзага.

— Ситуация небезопасная, — серьезно заметил монсеньор. — Кто стоит за этим незнакомцем? Судя по всему, он посвящен в подробности. Как объяснить, что звонок поступил прямо на ваш телефон? Монахини на телефонной станции никогда бы не пропустили анонимный звонок.

Гонзага бросил на Соффичи внимательный взгляд.

— То есть вы полагаете, что у кого-то из Ватикана есть связи с преступным миром? — спросил он и вынул большой платок, чтобы вытереть пот с лысины.

Лицо монсеньора Соффичи приобрело скорбное выражение. Рассматривая ноготь мизинца на правой руке, он ответил вопросом на вопрос:

— Кому это нужно, ваше преосвященство?

Глава 13

На следующий день Мальберг отправился к дому Марлены на Виа Гора, 23. Арест маркизы выбил его из колеи. Он попрощался с журналисткой, в ближайшей винной лавке купил бутылку «Барбареско» и отправился в гостиницу. Благодаря крепкому красному вину Мальберг погрузился в пучину грез на целых десять часов.

Грезы были неясными и путаными, как и вся ситуация, в которой он очутился не по своей воле. Но внутренний голос говорил ему, что он должен начать свое расследование там, откуда все началось.

Мальберг удивился, когда обнаружил, что парадная дверь была заперта. Но ему повезло. Хорошо одетая синьора как раз выходила из подъезда и оставила перед ним открытую дверь.

На лестнице пахло свежей краской. Стояла мертвая тишина. Хотя Лукас собирался поговорить с консьержкой и узнать что-нибудь о посетителях Марлены, его сразу потянуло на пятый этаж.

Как и в предыдущий раз, Мальберг не захотел воспользоваться лифтом и предпочел подняться по лестнице. Пока он неторопливо шел по ступенькам, перед глазами стояла картина: плавающее в ванне тело Марлены. Казалось, что это был снимок, навсегда отпечатавшийся у него в памяти.

Внезапно Лукас остановился. Сначала ои подумал, что ошибся этажом. Но потом заметил, что лестница закончилась. Он вспомнил двустворчатую белую дверь и утопленную в стену кнопку звонка. Вместо этого перед Мальбергом оказалась сплошная белая стена. Слева, по другую сторону площадки, была маленькая стальная дверь, которая вела на чердачный этаж, забитый всякой рухлядью.

В этот момент лифт стал подниматься, и снизу раздались жалобный стон и поскрипывание, которые были знакомы ему по прошлому разу.

«Все это для тебя чересчур, — подумал Мальберг. — Очевидно, ты уже не в состоянии отличить мираж от действительности». Он покачал головой, не веря своим глазам. Может, память сыграла с ним злую шутку? Его еще с детства пугали лестницы. Может, эта фобия привела его к такому замешательству, что он перепутал этаж?