Автономия и ригидная личность - Дэвид Шапиро

Проблема заключалась в том, что ко мне словно приклеился ярлык, что я такой... Я любил ездить в лагерь. Начальство и вожатые были хорошие. У меня была эта проблема с ногами. Ноги были довольно слабые. Когда я в походе отставал от группы, другие участники могли нести меня на спине, потому что я был довольно легкий... Я радовался тому, что я легкий, потому что так им было легче. Мне нужна была помощь, и они мне помогали... Я и не думал, что они меня понесут... Оказалось очень важно, что я там был.[49]

Чувство неполноценности подразумевает не столько наличие реальных недостатков, которые, в конечном счете, занимают основное место в жизни любого ребенка, сколько осознание норм, которые придают таким ограничениям значение, которого иначе они бы не имели. Вполне вероятно, что ощущение ничтожности или неполноценности, выраженное в той или иной форме, является частью всех неврозов. Общей составляющей всех неврозов является некоторое ослабление автономии, а следовательно, и некоторое снижение самоуважения. Но существует особое чувство неполноценности, когда эта проблема и это ощущение становятся особенно острыми, доминирующими и даже навязчивыми. В этом смысле ощущать свою неполноценность — значит сжиться с образами и идеями о том, каким человек должен быть, и постоянно соотносить себя с этими мерками. Скорее всего, именно такое ощущение неполноценности порождает явные симптомы.

По-видимому, именно у таких людей возникает некое раздвоение личности, двойственная установка, порожденная в процессе детского подражания, и тогда продолжается и даже усиливается идентификация с взрослыми, вызывающими восхищение или, уж по крайней мере, производящими впечатление. Я понимаю, насколько парадоксальным кажется утверждение, что подражание ребенка взрослым, которое должно было привести к разрыву между ними, становится неотъемлемой частью субъективной жизни ребенка. Вместе с тем, в конечном счете, в основе такого подражания лежит разрыв между высшим и низшим. Цель ребенка в подражании взрослым — устранить этот разрыв, но в реальности ребенок не может стать тем, кем он не является, то есть взрослым. В этом смысле процесс идентификации никогда не может быть совсем успешным. В процессе развития нормального ребенка он ощущает свою автономию и свою значимость, снижается его интерес к подражанию взрослым, оставляя у него те характерные черты и результаты влияния, которые имели свои корни в самой личности ребенка.

Но если эта стадия прошла не гладко, развитие может пойти по другому пути. Человек может продолжать жить под сильным влиянием образа значимых для него лиц и людей, обладающих для него непререкаемым авторитетом, и в присутствии авторитета такого масштаба он может продолжать ощущать себя ничтожным и неполноценным. Самоуважение для него становится пропорциональным его сходству с авторитетными фигурами; он продолжает с ними соперничать, пытаться «быть достойным» их, смотреть на себя их взглядом, соизмерять себя с ними — и в конце концов неизбежно терпит поражение. Тогда он не просто ощущает свое ничтожество; он становится совершенно подавленным постоянным осознанием этого ничтожества.

ПОДРОСТКОВЫЙ ВОЗРАСТ И ОЩУЩЕНИЕ АВТОНОМИИ

Говорят, что подростки всегда эгоцентричны, но если даже они более эгоцентричны, чем дети более младшего возраста, то лишь в том смысле, что больше себя осознают и больше уделяют себе внимания. В другом смысле понятия эгоцентризма, то есть субъективности, — они явно менее эгоцентричны. Если они больше осознают себя, значит они больше осознают и окружающий их мир, выходящий за рамки привычного им окружения, то есть семьи и школы. Оба вида такого осознания, несомненно, отражают более отвлеченный и более объективный взгляд на мир.

Развитие умственных способностей (в смысле определения интеллекта, согласно Пиаже), по существу, достигает зрелости в подростковом возрасте. Согласно Пиаже, подростки способны абстрактно рассуждать не только об объектах, но и об идеях и о связи между ними. Точно так же, как в детстве предметы стремились «освободиться» от существующего контекста, так и в подростковом возрасте абстрактные отношения стремятся «освободиться» от контекста, в котором они существуют. Находят свое признание разные точки зрения, разные взгляды и разные стороны действительности. Такие понятия, как «истина» и «ложь», объективируются, становятся объектами внимания и побуждают к рефлексии — то есть к «действию» мысли — по отношению к ним.

Таким образом, уметь размышлять над абстрактными понятиями, над отношениями между объектами и над разными точками зрения — это уметь смотреть на мир как на некую условную данность. Иными словами, такая способность расширяет и освобождает воображение. Открывается ряд возможностей и гипотетических условий; а реальные состояния в данный момент — каков мир здесь-и-теперь — становятся, по словам Пиаже, лишь отдельными случаями среди всех возможных[50]. Следовательно, воображаемые и абстрактные интересы подростков относительно будущего, относительно общественного устройства и социальных изменений, идеологии, справедливости, науки — все эти интересы определяются, конечно же, доступностью для них образования, популярной технологии, научной фантастики и так далее. Все эти абстрактные интересы и идеи отражают более отвлеченный и более широкий взгляд на мир, позволяющий подростку узнавать не только реальность, но и идеи о реальности, более реалистичные взгляды, позволяющие ему убедиться в том, что многие привычные для него представления оказываются всего лишь предрассудками. Такой расширенный взгляд на мир будет влиять и на представление подростка о его непосредственном окружении: в чем-то оно становится для него менее значимым. Статус родителей, семьи, дома, соседей и даже общества понижается. Все это уже рассматривается не с точки зрения, какой этот мир и каким он должен быть, а с точки зрения тех или иных отдельных субъектов или объектов, которые в данный момент оказались здесь. Вместе с тем у подростков появляется новое осознание себя, более отстраненное ощущение своего отельного существования и более объективное осознание своей ситуации, включая, разумеется, осознание приближающегося равноправия с миром взрослых.

Этот расширенный и более отстраненный взгляд на мир, — в сочетании с физическим и сексуальным созреванием, — снова делает человека более активным и целеустремленным, и теперь уже более сознательной, самоуправляемой личностью. Подросткам становится интересно заниматься новой, независимой деятельностью: работать, путешествовать, водить машину, особенно — что-то делать, и делать так, как решили они или те, кого они обозначили в качестве авторитета. Особенно чуткие и развитые подростки видят много того, что их не устраивает, и хотят это изменить: многое в своем окружении, какие-то межличностные отношения, социальное устройство, самих себя. Они могут не только вообразить, чего хотят достичь, и, если позволит общество, представить себе способ достижения результата, но и в своем воображении экспериментировать со своим образом, как бы не просто решая, что делать, а «чем стать».

Диалектика отношений с авторитетом взрослого выходит