"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

Его Флоренцией стал маленький, скромный дом на узкой улице, улыбка, с которой жена провожала его каждое утро, воскресная проповедь в церкви, и то, как они потом шли на озеро — за которым возвышались, — без конца и края, — горы.

Через два года он опустил ее тело в землю, — вместе с их новорожденным сыном, — и, после похорон, уже вечером, глядя на серый простор воды, не зная, что ему делать дальше, он услышал тихий голос, что окликал его по-французски, — с английским акцентом.

Он зажег свечу и начал писать. Закончив шифровку, он поднялся наверх, в комнаты, где жил, один, — с тех пор, как приехал обратно в Рим, больше десяти лет назад, и, встав у окна, посмотрел на пылающее закатом небо.

— Только бы у него все было хорошо, — вдруг сказал ди Амальфи. «Господи, правда, он это заслужил».

Мужчина свернул в неприметный проулок, ведущий к дому во Флоренции, что он снимал для встреч с ней, и привалился к стене, — чем ближе была она, тем меньше он мог владеть собой.

Она открыла дверь, и, увидев ее маленькие, приподнятые корсетом груди, падающие на гладкую кожу темные, шелковистые пряди волос, и огоньки света в карих глазах, он, даже не дожидаясь, пока дверь захлопнется, поднял ее на руки.

— Господи, наконец-то, — простонала она, и мужчина, отведя с ее груди рассыпавшиеся волосы, припал губами к белоснежной коже.

— У меня есть вино, — шепнула женщина. «Хорошее, из Орвието. Хочешь?»

— Сначала тебя, — сказал он, подхватывая левой рукой — он давно научился владеть ей так же, как и правой, — бутылку.

Он опустил ее на постель и одним ударом выбил пробку. Отпив, — вино и вправду оказалось отменным, он увидел, как женщина медленно расшнуровывает корсет. «Я сам, — сказал он, и стал, — аккуратно, ласково, — раздевать ее. Он все еще сдерживал себя — многолетняя привычка скрывать свои истинные чувства, намерения, и даже имя, — давала о себе знать.

Мужчина провел губами по ее нежной шее, — вниз, чувствуя косточки позвоночника, ощущая под руками ее кожу — будто самый дорогой атлас. Он притянул ее к себе и шепнул: «Чего тебе хочется?»

— Тебя. Только тебя, — ответила она, поворачиваясь, и он, сжав зубы, рванул сильными руками ее юбки.

Ткань затрещала, и он с удовлетворением увидел, как чернеют ее глаза — когда-то давно, когда они шли у тех, далеких берегов, точно так же почернела, — в одно мгновение, — доселе ясная вода, налетел жестокий ветер, и они, не справляясь с бурей, дрейфовали на север — туда, где лежали неизвестность и гибель.

Иногда стихия бывала сильнее его.

В огоньках свечей ее тело мерцало перламутром.

Она лежала, распластавшись под ним, тяжело дыша, и ее руки, раскинутые в стороны, комкали, рвали драгоценные шелковые простыни. Ее вспухшие от поцелуев губы были полуоткрыты, голова откинута назад, она беззвучно шептала что-то. В конце они оба не выдержали — она закричала, прижимая его к себе, и мужчина, взяв ее растрепанную голову в руки, сказал: «Как я люблю тебя, как люблю!»

— Еще, — шепнула она, переворачиваясь. «Только осторожней, — он нежно погладил ее по спине и шепнул: «Конечно».

Потом она схватилась одной рукой за узорную спинку кровати — так, что даже побелели ногти, а вторую прикусила зубами, неразборчиво, простонав: «Святая Мадонна, еще, милый, еще!». Он намотал на руку ее длинные, мягкие волосы и толкнул ее вниз, подмяв под себя, окончательно подчиняя своей воле.

Женщина напряглась, чуть вскрикнула, он прервался, тихо сказав: «Я медленно, — и продолжил, держа ее за плечи, чувствуя, как поддается, слабеет ее тело. Она поднялась на колени и оказалась вся в его объятьях — он ощутил под пальцами ее острые, торчащие соски, и, услышав, как говорит она сквозь зубы: «Люблю тебя!» — все же не успел сдержаться.

Сейчас он уже ничего не мог сделать. Бесполезно было спорить с ураганом, — оставалось только поддаться ему, и стать частью бури.

Она лежала на нем, закрыв глаза длинными ресницами. Ее кожа даже на вкус была — ровно мед. «Увези меня в Лондон, — попросила она, не открывая глаз. «Или куда хочешь — я за тобой пойду хоть на край света, хоть нищенкой, хоть кем».

— Следующим летом, — сказал он, целуя ее. «Я закончу всю эту тягомотину во Фландрии и заберу тебя. Подожди еще немного. А потом мы всегда будем вместе».

Она улыбнулась и положила голову ему на плечо: «Иногда я думаю — как это, все время жить с тобой? Я же умру от счастья».

— Это я умру, — хмуро сказал он и вдруг рассмеялся. «Знаешь, мне же в свое время велели тебя бросить. Еще когда мы впервые повстречались. Я отказался».

— Ничего же еще не было, — поднялась она на локте.

— Ну, — он помедлил и провел рукой по ее стройной спине, «я-то знал, что будет. С первого взгляда. А как оно случилось — я вернулся на постоялый двор и написал те дурацкие стихи, которые потом тебе послал», — он усмехнулся.

— Вовсе не дурацкие, — обиженно сказала женщина. «Очень хорошие, я их храню».

— Еще бы ты не хранила, — он ласково шлепнул ее. «Это же единственный мой поэтический опыт. Ну-ка, иди сюда поближе».

Женщина томно потянулась и перевернулась на бок.

— Вот так, да, — шепнул он. «Так и лежи, и ничего не делай. Отдохни, любимая. Теперь я сам».

Теперь он был повелителем стихии — не отпуская ее ни на мгновение, заставляя утихнуть, стать нежным дуновением ветра, превратиться в спокойное, ласковое море. Только потом, когда она склонилась над его телом, запустив пальцы в ее каштановые, с рыжими прядями волосы, он услышал ее приглушенный шепот: «Господи, как хорошо с тобой!», — и все же не выдержал — резко прижал ее к себе, и так и не отпускал — до конца.

— Прости, — сказал он, целуя ее, чувствуя свой вкус на ее губах. «Слишком уж долго я тебя не видел, нельзя так».

Она рассмеялась и облизнулась — будто кошка. «Сладко-то как, — тихо сказала она, положив острый подбородок на сплетенные, длинные пальцы. «А ты в первый раз еще удивился, помнишь?»

— Ну как же, — он потянулся, — я думал — герцогини таким не занимаются, наверное.

— Я ведь твоя женщина, — тихо, серьезно сказала она. «Поэтому я буду делать все, чтобы тебе было хорошо со мной — всегда».

Он наклонился, шепнув ей что-то на ухо, и с удивлением увидел, как она чуть покраснела.

— В первую же ночь на английской земле, слышишь. Ну, или днем, как получится, — ворчливо сказал он, сажая ее на себя. «Я уж постараюсь, поверь мне».

— О, — она чуть поерзала, и коротко простонала: «Верю!»

Когда она откинулась назад, сжав в пальцах рваный шелк простыней, он еще успел подумать, что Господь, видимо, все же сжалился над ним, решив наградить его другим сокровищем — взамен утерянного.

Потом, оказавшись рядом с ним, она чуть нахмурила темные брови и посчитала что-то на пальцах.

Увидев его озабоченное лицо, женщина улыбнулась: «Нет, нет, все должно быть хорошо. Не волнуйся».

— Прости, — сказал он. «Черт, если бы я мог забрать тебя прямо сейчас, но мне надо доработать до лета. Потом я уйду. Денег у меня хватает, уеду с тобой в какую-нибудь глушь, и будем воспитывать детей».

— И тебе скучно не будет? — она взяла его за руку и стала нежно перебирать пальцы.

— Милая моя, — он потянулся, — я зимовал во льдах, поднимался на вулкан, и ходил на корабле в Новый Свет. Уж как-нибудь наскребу из этого историй, чтобы рассказывать детям на ночь.

— Хватит, правда — он пощекотал ее, — хочу супружескую постель и колыбель рядом. Хочу тебя видеть каждый день, а не три раза в год. Семью хочу».

Женщина помрачнела и подумала о своей семье — о муже, с которым они хоть и не жили уже давно, но он все, же считал ее своей собственностью. О брате, который следил с подозрением за каждым ее шагом, о тех, кто окружал ее каждый день.

— Мне даже не с кем о тебе поговорить, — вдруг сказал она.

— И, слава Богу, — отозвался мужчина. «Чем меньше людей знают, тем лучше, поверь мне».

— С моей стороны — никто, — женщина усмехнулась. «Это как в вашей игре, покойный король Генрих ее любил, кажется».