Нагие и мёртвые - Норман Мейлер

В течение всей второй половины дня они продолжали идти. Около двух часов пополудни пошел дождь, и земля под ногами моментально превратилась в жидкую грязь. Поначалу дождь принес облегчение. Они радовались влаге, которая освежала разгоряченные тела, и с удовольствием шевелили пальцами ног в слякоти, проникавшей в ботинки. Влажная одежда была приятной. Первые несколько минут прохлада казалась спасительной. Но дождь не прекращался, земля стала слишком вязкой, а одежда неприятно липла к телу.

Ноги разъезжались в грязи, ботинки отяжелели от приставших к ним комьев земли. Они были слишком утомлены, чтобы сразу заметить, насколько труднее стало идти, и продолжали двигаться по инерции, но спустя полчаса шаги их замедлились, и они уже почти не продвигались, совершенно обессилев. Иногда они просто топтались на одном месте, при этом нарушалась координация движений.

Когда приходилось взбираться вверх, они делали один-два шага, затем останавливались, с трудом переводя дыхание и тупо уставившись друг на друга; ноги все глубже увязали в грязи. Через каждые пятьдесят ярдов Уилсона опускали на землю, отдыхали несколько минут и лениво тащились дальше.

Дождь перестал, и вновь выглянуло солнце. Его яркие лучи нагревали мокрую траву и землю, и от них поднималось испарение в виде небольших неподвижных облачков. Люди жадно вдыхали тяжелый влажный воздух и едва продвигались вперед, непрестанно ругаясь и оскорбляя друг друга. Их руки помимо воли опускались все ниже и ниже.

После очередной остановки они поднимали носилки до уровня пояса, затем, пройдя тридцать — сорок ярдов, волокли носилки почти по земле. Путь затрудняла высокая трава. Она опутывала ноги, цеплялась за одежду, больно хлестала по лицу. С отчаянием и злостью они проходили небольшой отрезок, а потом наступал такой момент, когда никакая сила не могла заставить их двигаться дальше.

Около трех часов они сделали еще один привал, расположившись под одиноко стоявшим деревом. В течение получаса ни один из них не проронил ни единого слова. Лежа на животе, Браун рассматривал свои руки, покрытые волдырями и пятнами засохшей крови от множества ссадин и вновь открывшихся старых порезов.

Неожиданно он понял, что для него наступает предел. Он мог подняться и, собрав остатки сил, даже протащиться еще милю-другую, но в любой момент он мог упасть и больше не встать. Ломило все тело, не прекращались приступы тошноты, ослабло зрение. Через каждые две-три минуты у него темнело в глазах, спина покрывалась холодным потом. Руки и ноги дрожали так, что трудно было прикурить сигарету. Презирая себя за такую слабость, он ненавидел Гольдстейна и Риджеса за то, что они были выносливее его, питал отвращение к Стэнли, думая, что тот слабее его. На какой-то момент его ожесточение вылилось в жалость к самому себе. Он злился на Крофта за то, что тот послал только четырех человек. Он-то должен был знать, что этого недостаточно.

Стэнли тяжело кашлял, прикрывая рот рукой. Браун посмотрел на него и решил, что на нем можно сорвать зло. Стэнли предал его, несмотря на то, что он помог ему стать капралом. Стэнли пошел против него. Может быть, если бы на месте Стэнли был другой, дела пошли бы лучше.

— В чем дело, Стэнли, ты что, собираешься спасовать? — поинтересовался он.

— А-а, пошел ты к свиньям, Браун!

Стэнли взбесился. Браун согласился возглавить эту группу, потому что боялся остаться со взводом, и взял с собой его, Стэнли. То, что им пришлось перенести, не шло ни в какое сравнение с тем, что, возможно, ожидало остальных во взводе. Если бы он, Стэнли, остался с ними, он бы постарался сделать так, чтобы Крофт отметил его.

— А ты, думаешь, лучше меня, что ли? Как будто ты не собираешься, да? — спросил он Брауна. — Слушай, я ведь знаю, почему ты связался с этими чертовыми носилками.

— Почему? — Браун слушал его в тревожном ожидании правды.

— Потому что ты трус. Побоялся идти дальше в разведку. Подумать только, сержант, а возглавляет группу носильщиков!

Браун выслушал его почти с облегчением. Наступил момент, которого он так долго ждал и боялся, а все оказалось не таким уж и страшным.

— Ты такой же трус, Стэнли, как и я, мы в одинаковом положении. — Подумав, чем бы еще досадить ему, он добавил: — И слишком уж беспокоишься о своей жене, вот что.

— Заткни свою… — начал было Стэнли, но слова Брауна задели его за живое. В эти секунды ему представилась жуткая картина измены жены. Он почувствовал, что сдерживается, чтобы не разрыдаться. Это несправедливо. Почему он должен так долго оставаться один?

Уперевшись ладонями в землю, Браун нехотя встал.

— Ну, пошли дальше, — сказал он. Ноги гудели, а в руках ощущалась слабость, как бывает у проснувшегося рано утром человека, у которого все валится из рук.

Остальные тоже поднялись очень медленно. Затянув ремни и взяв носилки, они пошли дальше. Когда прошли сто ярдов, Стэнли понял, что дальше не пойдет. Он всегда немного недолюбливал Уилсона — тот был храбрее его, а сейчас он просто не думал о нем. Ясно было одно: с него довольно. Слишком много он перенес, а кому это нужно?

Они поставили носилки для небольшой передышки, но Стэнли вдруг покачнулся и рухнул на землю. Закрыв глаза, он притворился, будто потерял сознание. Остальные окружили ею и безучастно смотрели.

— Ребята, давайте положим его на Уилсона, — попробовал пошутить Риджес, — а если еще кто свалится, положим и его сверху, а я всех потащу! — Он вяло рассмеялся. Стэнли так часто подшучивал над ним, что теперь он чувствовал некоторое удовлетворение.

Но тут же ему стало неловко. "Дьявол гордился, да с неба свалился", — рассудительно подумал он, с любопытством прислушиваясь к всхлипываниям Стэнли. Эта сцена напомнила ему свалившегося во время пахоты мула; он испытывал смешанное чувство любопытства и жалости.

— Что же нам делать, черт возьми? — спросил Браун, тяжело вздыхая.

Уилсон неожиданно открыл глаза. На какой-то миг показалось, что он в полном сознании. Его широкое мясистое лицо казалось крайне усталым и как-то вытянулось.

— Бросьте меня, ребята, — тихо попросил он. — Со стариной Уилсоном все кончено.

Браун и Гольдстейн чуть не поддались соблазну.

— Не можем мы бросить тебя, — сказал наконец Браун.

— Просто оставьте меня, ребята, и к черту все, — продолжал Уилсон.

— Не знаю, — неуверенно заметил Браун.

Гольдстейн резко мотнул головой.

— Мы должны доставить его назад. — В этот момент ему вдруг почему-то вспомнился случай, когда пушка, которую они тащили, покатилась со склона.

Браун опять посмотрел на Стэнли.

— Не можем же мы идти дальше, а Стэнли оставить здесь.

— Но не торчать же здесь из-за одного человека! — разозлился Риджес.

Гольдстейну неожиданно пришла в голову идея.

— Браун, а почему бы тебе не остаться со Стэнли?

Гольдстейн сильно устал и тоже был на грани полного изнеможения, но не в его характере было все бросить и отступить. Браун ослаб не меньше, чем Стэнли, и такое решение было единственно правильным в данной ситуации. Тем не менее внутренне Гольдстейн все же возмутился. "Почему это я всегда должен быть лучше других?" — подумал он.

— А ты найдешь дорогу назад? — спросил Браун. Сейчас ему необходимо было быть честным и постараться взвесить любые возражения. Оказавшись в таком деликатном положении, нужно было сохранить хоть толику человеческого достоинства.

— Я знаю дорогу, — проворчал Риджес.

— Ладно, тогда я остаюсь, — проговорил Браун. — Ведь нужно же кому-то присмотреть за Стэнли. — Он потряс Стэнли, но тот продолжал стонать. — Он, наверное, целый день не придет в себя.

— Слушай, Браун, — предложил Гольдстейн, — когда Стэнли поднимется, вы сможете догнать нас и немного помочь. Идет?

— Ладно, — ответил Браун. Однако оба они знали, что этого не произойдет.

— Ну, пошли, — сказал Риджес.

Вдвоем с Гольдстейном они подошли к носилкам, с трудом подняли их и, пошатываясь, сделали несколько шагов. Пройдя ярдов двадцать, они опустили носилки и выбросили все свои вещи, оставив лишь один рюкзак и винтовки.

— Браун, захвати это барахло, ладно? — попросил Гольдстейн.

Браун кивнул в знак согласия.

С огромным трудом, мучительно медленно они продолжали свой путь. Даже без клади носилки с Уилсоном весили свыше двухсот фунтов. Им потребовался целый час, чтобы преодолеть низкий холмик в полумиле от последнего привала.

Когда они скрылись из виду, Браун снял ботинки и начал растирать ноги, сплошь покрытые волдырями и ссадинами. Им предстояло пройти еще почти десять миль. Браун вздохнул и медленно потер большой палец. "Мне придется отказаться от звания сержанта", — подумал он.

Но он знал, что не сделает этого. "Все останется по-старому до тех пор, пока меня не разжалуют". Он посмотрел на Стэнли, все еще лежавшего на земле. "Мы одинаковые с ним. Скоро и ему придется пережить то же самое".