Собрание сочинений. В 4-х т. Том 1. В дебрях Индии - Луи Жаколио

Утсара тем временем с самого ухода падиала ломал себе голову над исполнением задуманного им плана. Рассчитывая на то, что совещание продолжится долго, он направился к маленькой хижине, в глубине сада, где он жил. Сняв с себя всю одежду, он вымазал тело кокосовым маслом, взял в зубы кинжал, перелез через стену, чтобы не проходить мимо стражи, день и ночь охранявшей главный вход, и пустился к старому Биджапуру со всей скоростью, на какую только был способен, бормоча про себя:

— Только бы я пришел вовремя!

Проходя мимо хижины Дислад-Хамеда, он остановился в нерешительности, не зная, вызвать его или самому войти к нему; Но опасаясь, что его услышит какой-нибудь шпион тхугов, он осторожно проскользнул в отделение хижины, предназначенное для мужчин, и скоро вышел оттуда, продолжая свой дальнейший путь с еще большим остервенением.

Он нашел хижину пустой…

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

Колодец молчания

I

ТРАГИЧЕСКИЕ СОБЫТИЯ, ВОСПОМИНАНИЕ о которых Индия хранит до сих пор, представляют, как мы уже сказали, не выдуманные нами эпизоды, а действительные события; они предшествовали печальному концу вице-короля Индии, сэра Джона Лоуренса, убитого фанатиком по распоряжению тайного общества Духов Вод… Борьба, начатая Сердаром, ныне Фредериком де Монмореном, в защиту Нана-Сахиба и продолженная его единомышленниками после отъезда Сердара во Францию, достигла своего апогея… Не раз уже в тяжелые минуты мужественные индусы сожалели об отсутствии отважного француза, который в течение двух лет отражал все усилия англичан.

Его помощник, марселец Барбассон, заключенный в Нухурмуре вместе с Нана-Сахибом и горсткой туземцев, свято соблюдал данное ему приказание не покидать неприступного убежища до возвращения Сердара. Поэтому вся тяжесть ответственности в этой неравной борьбе легла на плечи нескольких мужественных людей, которые окружали брахматму Арджуну.

Нет сомнения в том, что если бы Сердару была известна опасность, которой подвергались Нана-Сахиб и его друзья, он поспешил бы уехать из Франции и прилетел бы к ним на помощь. Смерть Кишнайи, которого повесили на его глазах и о хитрой уловке которого он ничего не знал, способствовала его спокойствию; он был уверен, что раз исчез этот негодяй, то не найдется больше ни одного индуса, который выдал бы Нана-Сахиба… Уотсон подкупил Дислад-Хамеда, но этот трус своими доносами добивался лишь того, что вешали несчастных туземцев, причастных к восстанию. Однако он не в силах был добраться до убежища Нана-Сахиба, и сэр Лоуренс мог бы целые столетия ждать поимки принца.

Между тем случаю угодно было устроить так, что Дислад-Хамед знал тайны двух партий; успех той или другой мог, поэтому зависеть и от него. Утсара все это прекрасно понял, когда брахматма, целиком поглощенный важностью событий, удовольствовался ответом своих послов, что падиал вернулся домой. Факир подозревал какую-то западню и, чувствуя, что все погибнет, если негодяй попадет в руки Кишнайи, решил даже пожертвовать своей жизнью, лишь бы только вырвать у тхугов падиала, прежде чем тот успеет что-либо открыть им.

Только бы прийти вовремя, говорил он себе. Он знал трусость падиала и был уверен, что нет тайны, которую тот не выдал бы под страхом пытки. Тем не менее мужественный факир не знал причины похищения, приписывая его исключительно неисполнению смертного приговора, произнесенного мнимым трибуналом Трех против брахматмы. Но это было не так. Несравненно более важная причина заставила Кишнайю поместить Дислад-Хамеда в надежное место.

Когда сэр Лоуренс приготовился принять ночного сторожа, Кишнайя, как вы помните, спрятался по приглашению вице-короля в амбразуре одного из окон, закрытой толстой портьерой, чтобы присутствовать, не будучи видимым, при приеме падиала. Вы помните также, что по окончании аудиенции Кишнайя исчез, но никто не видел, куда. Это место случайно оказалось тем же самым, куда брахматма, переодетый пандаромом, вышел из потайного коридора, чтобы присутствовать при разговоре предводителя тхугов с вице-королем. Уходя оттуда, Арджуна, взволнованный слышанным разоблачением, забыл закрыть подвижную часть стены. Когда Кишнайя, проходя мимо, заметил в стене зияющее отверстие, сходное с тем через которое он сам прошел, он тотчас же понял, что через это неизвестное ему отверстие проходил кто-то, желавший подслушать его разговор с Лоуренсом. Кто бы это ни был, он не мог быть другом.

Предводитель тхугов, обладавший несомненным мужеством, не колебался ни минуты и вошел в этот коридор, который неминуемо должен был привести его к главной артерии лабиринта. С первых же шагов он наткнулся на какой-то предмет, стоявший у стены, и к своему изумлению признал в нем палку с семью узлами и привязанными к ней четками неизвестного пандарома, который весь день бродил вокруг дворца, возбуждая в нем сильные подозрения. Ему даже показалось, что это брахматма, его враг; он заметил одну подробность, которая ускользнула бы от всякого другого, кроме этого изощренного в хитростях и переодеваниях человека. Арджуна, родившийся на Коромандельском берегу в Мадрасском президентстве, хотя и говорил совершенно правильно и чисто на телингском наречии Биджапура, сохранил некоторый акцент, который слышен был в его криках, когда он обращался к толпе, предлагая купить зерна сандала.

Кишнайя сначала отверг это предположение, не понимая, какой интерес мог заставить брахматму ходить среди толпы в таком костюме, тогда как к его услугам была целая армия факиров и слуг, готовых в любое время собрать для него необходимые сведения. Но когда ему в руки попалась палка и четки мнимого пандарома, он больше не сомневался в этом. Только один брахматма мог пробраться в тайные ходы дворца, которые были неизвестны Кишнайе. Брахматма и пандаром были, следовательно, одним и тем же лицом. Но в таком случае смертельный враг знал все его тайны! Он знал, что Совет Семи состоит из одних только тхугов, добившихся этого титула после убийства настоящих членов, и что Старший-Из-Трех был не кто иной, как Кишнайя, повешенный в Велуре.

Сопоставив все факты, предводитель тхугов, несмотря на всю свою смелость, не мог не прийти в ужас. Противник его был отважен, имел связи, был любим в обществе всеми жемедарами, а потому ему ничего не стоило не только прогнать самозванцев с занятого ими поста, но приказать их собственным факирам убить их, чтобы отомстить за смерть тех, чье место они заняли.