Семья Рубанюк - Евгений Поповкин

— Э-эх! Культура! — глухо произнес старшина Солдаты трогательно ухаживали за Катериной Федосеевной, и это немного смягчило ее острую тоску по семье.

— Завтра в блиндажи пойдемте, — предложил ей старшина перед тем, как улечься спать. — Фрицы туда все из села перетаскали: столы, табуретки, рядна. Подушек целые горы… Найдете свое…

Узнав, что нужно перевезти из Богодаровки сынишку и кое-какие пожитки, он на следующий день утром запряг в повозку пару лошадей. К обеду Сашко́ и Пелагея Исидоровна уже были дома.

В село каждый день возвращалось все больше людей. Отыскивали остатки своего имущества, наводили во дворах и хатах порядок.

Катерина Федосеевна обегала всех, у кого партизанили родные или близкие, справлялась, не вернулся ли кто из леса.

Никто ничего определенного сказать ей не мог. Одни слышали, что партизаны переправились за Днепр, другие утверждали, что весь отряд Бутенко влился в ряды армии и домой в скором времени ждать никого не следует.

— Дождетесь, дождетесь хозяина своего, — успокаивал ее лейтенант. — Хоть проведать придет… Сами же вы рассказывали, что и при немцах они не боялись в село заглядывать… Стало быть, не до конца выполнили свою партизанскую задачу, если никто не пришел…

Рассуждения лейтенанта были убедительными, и Катерина Федосеевна решила набраться терпения.

Но все же она каждый день подходила к воротам и долго смотрела на улицу, надеясь, что мимо пройдет кто-нибудь из партизан.

Однажды, встав, по привычке, рано утром и увидев через плетень хлопотавшую у себя во дворе соседку Степаниду, она спросила ее:

— Не разживусь, кума, у вас дрожжей? Хочу своим квартирантам пирогов с яблоками спечь. Просили…

— Возьмите… Алешку не видели? Костюка?

— Да где, кума?

— Проехал только что верхи… Конь под ним добрый, лента на картузе красная…

— Ой, матинко моя! Побегу!

— Дрожжи вам зараз Галька принесет…

Катерина Федосеевна проворно просеяла муку, достала из сундука единственную приличную кофточку, которая у нее осталась, надела ее.

Соседкина девочка, вбежав с дрожжами в хату, поспешно спросила:

— Тетя Катря, угадайте, кто идет до вас?

— Кто?

— Ваш дядько.

Остап Григорьевич шагал неторопливо с небольшой котомкой за плечами.

Он был не один. Вместе с ним шли Степан Лихолит и Федор Загнитко, бывший колхозный животновод. У всех на фуражках алели узенькие ленточки, за спиной Степана висел карабин.

Катерина Федосеевна хотела кинуться бегом за ворота, прильнуть к мужу.

Нет, не хватило у нее сил даже спуститься по ступенькам крылечка. Она стала в дверях, прижав руки к груди, и, ощутив, как немеют, словно отнимаются ноги, прислонилась спиной к притолоке.

— Что же гостей не встречаешь, стара? Ай-ай! — крикнул Остап Григорьевич. Голос его дрожал, и не трудно было догадаться, что за полушутливым упреком старик хотел скрыть свое волнение.

Собравшись с силами, Катерина Федосеевна сошла с крыльца.

— Здравствуй, Григорьевич! — звонко сказала она, протягивая руку мужу. — Здравствуйте, хлопцы! Заходите, пожалуйста, в хату…

Остап Григорьевич, обежав глазами подворье, заметил около полевой кухни Сашка́. Тот помогал солдатам рубить хворост и, увлекшись, не видел отца.

— Сынок! — окликнул его Остап Григорьевич.

Сашко́ с минуту смотрел в его сторону, потом отшвырнул топор и кинулся бегом к отцу. В нескольких шагах он остановился, пошел степенно.

— Бравый казак растет, — одобрительно заметил Загнитко.

— Да подойди к батьку, ты ж сколько раз выглядывал его, — легонько подталкивая сына, подбадривала Катерина Федосеевна.

— Ну, давай поцелуемся, Остапович, — сказал отец, разглаживая вислые усы и наклоняясь к нему.

Сашко́ растерянно ткнулся губами в его лицо, неумело обнял морщинистую коричневую шею.

— На, возьми гостинца, — сказал Степан, вытягивая из кармана маленький нож диковинно тонкой работы в замшевом чехольчике. — Будешь в школе карандаши стругать…

— Та заходьте ж в хату, — снова предложила Катерина Федосеевна. — Федя, ты у нас со свадьбы Ганны не был… Степа…

Она запнулась, заметив, как Степан помрачнел при упоминании имени жены.

Загнитко, торопясь домой, зайти отказался. Катерина Федосеевна, проводив мужа и зятя в светлицу, вспомнила, что ей нечем и угостить дорогих гостей.

Выручил ее старшина. Он тихонько вызвал ее на кухню; переглядываясь с лейтенантом, спросил:

— Посуда чистая есть? Давай, хозяюшка, вижу затруднение… Чем другим не богаты, а спирту да пару банок консервов найдем…

Остап Григорьевич тем временем сложил в углу, на лавке, свою походную котомку, снял картуз. Гладя голову Сашка́, который не отходил от него, он сказал жене:

— Спросить о многом надо, а сердце подсказывает, что лучше не спрашивать… Ну, все-таки говори… От Степана вот слыхал, как с внучонком получилось… А Шура где?

— Нету ее.

— Забрали?

— Забрали туда, куда и Витю.

Ничем не выдал Остап Григорьевич скорби, только и заметила Катерина Федосеевна, как медленно поднес он руку к горлу; его душила спазма.

— А от Василинки ничего нового не слыхать?

— Открыточек много присылала… Горюет дуже в чужой стороне… Про свата знаешь? Кузьму Степановича?

— Нет. А что?

— Расстреляли его…

Слишком печальны были вести, которые довелось Катерине Федосеевне сообщить своему старому. Но за два года он много повидал горя и не рассчитывал на то, что беда минует его семью и родное село…

— Сваху покликать нужно бы, — сказал он. — Трудно ей сейчас одной.

Катерина Федосеевна послала Сашка́ за Пелагеей Исидоровной. Пока он бегал, собрала на стол.

Увидев Остапа Григорьевича и Степана, Пелагея Исидоровна заплакала. Ее не стали утешать, зная, что слезы облегчают.

— Ну, садитесь за стол, — приглашала Катерина Федосеевна. — Правда, угощать особенно нечем, извиняйте.

— Начальника, стара, приглашай, — посоветовал Остап Григорьевич. — Квартиранта.

Лейтенант от приглашения не отказался, но пришел позже, когда чарка уже обошла один круг. Ее пили, помянув тех, кто никогда, уже не сядет за стол рядом с живыми: Кузьму Степановича, Ганну и Тягнибеду, Александру Семеновну с Витюшкой… Не забыли и капитана Жаворонкова, чья скромная могилка над Днепром напоминала людям о подвиге советского командира…

Лейтенант, принесший с собой две бутылки трофейного вина, предложил выпить за народных мстителей.

— Никогда не померкнет их слава, — сказал он торжественно. — Что скрывать? Часто им было тяжелее воевать, чем нам, фронтовикам… В тылу врага, в отрыве от родины… За славных партизан!..

Стоя, он чокнулся сперва с Остапом Григорьевичем, потом со Степаном. Намеревался выпить и неожиданно услышал зычную команду «смирно», поданную за окнами старшиной, и тут же другой голос, произнесший добродушно: «Вольно!»

Лейтенант выглянул в окно, пробормотал удивленно:

— Генерал идет!.. Прошу извинения…

Глядя в окно, Остап Григорьевич видел, как лейтенант, на ходу надев фуражку, сбежал с крыльца, о чем-то доложил. Генерал поздоровался с ним за руку и, что-то спросив, направился к хате.

— До нас идет! — Остап Григорьевич нерешительно встал из-за стола. Подкручивая усы, отряхивая пиджак, пошел к двери.

— Проходите, пожалуйста, сюда, — гостеприимно приглашал он, распахивая дверь. — Тут у нас трошки собрались…

Генерал вдруг сильным движением руки привлек и обнял его:

— Не узнаете, батько?

Остап Григорьевич изумленно откачнулся и, посмотрев в его лицо, крикнул:

— Ванюша!.. Глянь, мать, кто это!

Иван Остапович, радостно улыбаясь своей широкой улыбкой, встал на пороге, снял фуражку.

Катерина Федосеевна, пристально вглядываясь, шагнула вперед на какую-то долю секунды она приостановилась, усомнившись, действительно ли этот высокий, ладный мужчина — ее сын?

Приглаживая волосы и все так же улыбаясь, он пошел к ней.

Катерина Федосеевна почти упала на его руки, прижимаясь щекой к мягкому сукну шинели, тихонько и жалобно заплакала.

Иван Остапович прикоснулся губами к прядке поседевших волос на ее виске, потом ласково повернул мокрое от слез лицо матери к себе, глядя в глаза ей, сказал:

— Взгляните, кого привез вам.

Катерина Федосеевна вытерла глаза и, словно боясь потерять Ивана, продолжала держаться за рукав его шинели. Кто-то положил сзади на ее плечо руку:

— Да отпустите же, мама… Я с вами тоже хочу поцеловаться.

Катерина Федосеевна обернулась. С трудом узнала она в красивой, стоявшей рядом с Пелагеей Исидоровной молодой женщине свою младшую невестку.

Оксана, блестя увлажненными глазами, поцеловала свекровь. Держа ее сухие, шершавые руки в своих, сказала: