История Османской империи. Видение Османа - Кэролайн Финкель

Соглашение, достигнутое в результате обсуждений, состояло из семи пунктов, которые накладывали на участников собрания ряд обязательств. Они заверили в своей преданности новому султану и признали великого визиря Байракдара Мустафа-пашу его представителем, которому они обещали повиноваться до тех пор, пока он действует по справедливости. Они предложили подавлять янычарские и прочие беспорядки в Стамбуле, согласились обеспечивать армию войсками, а также удовлетворять финансовые потребности государства. Участники собрания дали зарок решать все вопросы по справедливости и, предоставив гарантии того, что их отсутствующие товарищи будут соблюдать эти обязательства, поклялись, что в противном случае они будут действовать против них. В качестве компенсации за эти торжественные обещания аристократы вознаградили себя вечным правом передавать по наследству свои владения. Это было явной попыткой оформить независимость от Стамбула, за которую они так упорно боролись. Все это было представлено султану Махмуду как свершившийся факт. Лишь четверо из двадцати пяти человек, подписавших это соглашение, были правителями провинций, теми, кто считался частью системы государственного управления и распределения власти. Другие были чиновниками центрального аппарата. Махмуд был не в силах оказывать им сопротивление. Империя все еще находилась в состоянии войны с Россией, а политики, которые могли оказать ему поддержку в борьбе с аристократами, сами подписали данное соглашение. Поэтому ему оставалось лишь поставить собственную подпись под этим документом. Подлинник скрепленного подписями соглашения не сохранился, и похоже на то, что султан Махмуд уничтожил его, как только ему представилась такая возможность.

Содержание этого документа сохранилось только в работах историков того времени. Двое из четырех подписавших соглашение провинциальных правителей были представителями династий Кеббарзаде (Чапаногуллары) и Караосманогуллары, и оба были сторонниками предложенного Селимом «нового порядка». Среди тех правителей, подписи которых отсутствовали, был Тепеделени Али-паша из Янины, который долго выступал в качестве противника центральной власти и не одобрил предложенных Байракдаром Мустафа-пашой условий их будущих взаимоотношений с султаном и друт с другом. Но это соглашение так и не вступило в действие. Не прошло и нескольких недель, как 15 ноября Байракдар Мустафа был убит во время кровопролитного мятежа янычар, который был поднят в ответ на его планы создания нового рода войск и одновременной реорганизации корпуса янычар, предполагавшей сокращение их привилегий. Попытки янычар добиться реставрации Мустафы IV оказались безрезультатными: Махмуд убил соперника, когда янычары направились во дворец после того, как подожгли особняки ведущих политических деятелей. Таким образом, Махмуд остался единственным представителем мужского пола из всех членов османской династии.

Стамбул снова стал ареной кровопролитной борьбы, и даже после гибели Байракдара Мустафа-паши потребовалось несколько дней, чтобы, предприняв решительные действия, взять янычар под контроль. Нападению подверглась даже мечеть Айя София, а дворец был лишен водоснабжения. Едва способные себя сдерживать, преданные Махмуду войска повсюду преследовали взбунтовавшихся янычар. Сообщалось, что всего во время этих событий погибло пять тысяч янычар и шестьсот верных султану военнослужащих. Стоявшие в бухте Золотой Рог военные корабли обстреляли казармы янычар, что вызвало значительные разрушения, а возникшие пожары уничтожили обширные районы города. Ценой подчинения янычар стал роспуск новых воинских подразделений, сформированных Байракдаром Мустафой как явное подобие созданных Селимом войск «нового порядка» и убийство тех близких сподвижников Байракдара Мустафы, которых удалось найти. Многих других отправили в ссылку. Несмотря на значительные потери, корпус янычар все же уцелел: его ликвидация, считавшаяся главным событием царствования Махмуда, была предпринята только в 1826 году. Но проведенные перед этим реформы законодательства и бюрократического аппарата, логическим результатом и продолжением которых стала так называемая танзимат, или «реорганизация» османской общественной жизни, произвели гораздо более глубокое воздействие, чем реформы Селима III, которые главным образом были направлены на улучшение боеспособности вооруженных сил Османской империи.

Частичное принятие вооружений и методов военной подготовки неверных, которое имело место в начале правления Селима III и до него, само по себе не помогло туркам одержать победы, которые им были так нужны. Более радикальные новшества «нового порядка», которые сам Селим рассматривал как первый шаг в направлении создания современной, дисциплинированной армии, так и не были введены, поскольку они покушались на самые основы национального самосознания турок. Одной из таких основ было представление о том, что армия, и в особенности янычары, имеют решающее значение для дальнейшего существования государства, поскольку на протяжении столетий военные были тем инструментом, который превращал разобщенные и несопоставимые друг с другом территории в единое суннитское целое. Создание новых, параллельных вооруженных сил, которые бы пользовались большей благосклонностью, чем традиционные гвардейцы османского государства, угрожало лишить их привилегированного положения в обществе и принизить ту важную роль, которую играли эти многочисленные и строптивые войска, а также ополченцы, стремившиеся разделить с ними престиж и награды. Их неприязнь к реформам Селима усугублялась их неспособностью зарабатывать на жизнь, поскольку имевший место в тот период экономический спад оказал на них такое же глубокое воздействие, как и на все остальное население.

Нет ничего удивительного в том, что лишь меньшая часть высокопоставленных политиков и власть предержащих скорее поддержала, чем воспротивилась попыткам Селима провести реформы. Вполне очевидно, что западные вооружения были полезным инструментом достижения особых целей, которые преследовали и турки, и их соперники. И все же существовало мнение, которое один анонимный комментатор выразил незадолго до окончания русско-турецкой войны 1768–1774 годов. Тогда он усомнился в том, что туркам следует использовать западные методы ведения войны, ведь сами неверные всегда утверждали, что именно религиозный пыл делает турок непобедимыми. Однако даже среди тех, кто хотел воспользоваться достижениями научно-технического прогресса, которые считались полезными, лишь немногие были готовы поддержать культурные преобразования, без которых были невозможны технические заимствования. Для того чтобы реформы оказались успешными, нужно было наличие соответствующих стимулов внутри османского общества (или хотя бы видимость наличия таковых), поскольку в противном случае эти реформы вряд ли могли найти понимание за пределами узкого крута государственных деятелей и интеллектуалов. На протяжении XVIII столетия концепция «победоносного расширения рубежей империи» постепенно уступала место концепции «благоденствия религии и государства», которая являлась более реалистичной доктриной. К исходу столетия дипломатия и ведение войны в Османской империи, как и в Европе, были в значительной степени прерогативой государственных чиновников. Изменения в системе административного управления и в сфере культурных традиций сделали еще более очевидной ненужность таких устаревших институтов, как корпус янычар.

В то время литераторы, которые сочувствовали реформам, ставили себе целью дать рационалистическое объяснение тем переменам, которые имели место в системе государственного управления и в обществе, и представить эти изменения вне исламского контекста. Мысль о том, что под благоденствием религии и государства скорее можно (а зачастую и должно) понимать мир, а не войну, не сразу получила широкое признание, и в этот переходный период отвергалась многими представителями правящих кругов, а также теми, кто держал под контролем средства принуждения. Лишь немногие получали материальные выгоды от введения новшеств, а предпринятые Селимом усилия чрезмерно ускорили проведение реформ, которые зашли слишком далеко: весьма размытой стала граница между допустимыми и недопустимыми нововведениями. За последние сто лет центральное правительство ослабило свое административное и финансовое влияние, делая это ради того, чтобы, во-первых, изыскатьденьги, необходимые для пополнения казны, и во-вторых, увеличить численность тех, кто был заинтересован в сохранении империи. Для внутренней политики это имело самые непредсказуемые последствия. В некоторых случаях передача власти местным правителям была необходима для того, чтобы они сохранили свою верность государству, но на периферии империи и там, где это сопровождалось вмешательством великих держав или было следствием такого вмешательства, складывалась тенденция к децентрализации. Было слишком много несовместимых друг с другом интересов, которые Селиму приходилось удовлетворять. То, что он лишился своего законного права на трон, можно объяснить тем, что он ошибочно оценивал пределы имевшихся у него возможности.