Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

постоянно замалчивается, чтобы каждая группировка могла по максимуму выйти с честью из каждого случая насилия. Более крупная группа утаивает от себя же факт своего численного превосходства, когда вспоминает о драке, тогда как меньшая группа может сделать акцент именно на неравенстве сил, чтобы обнаружить почетный момент даже в поражении. Таким образом, существует некий идеал, от которого на практике постоянно уклоняются, и одна из причин этого заключается в том, что драка между двумя серьезными, равными по силе «фирмами» может привести к чрезвычайно серьезным травмам. Это не означает, что такие поединки вообще никогда не случаются – бывает и такое, – но чаще исход драк быстро предрешен за счет того, что одна «фирма», имеющая численное преимущество, «нагоняет» другую. Тот грубый факт, что количество приносит результат, признается, но в то же время удобным образом сглаживается в действии. При этом всегда сохраняет привлекательность идеал достойной почестей «фирмы», которая численно уступает сопернику, но побеждает равного противника (Энтони Кинг, личное сообщение, ноябрь 2000 года)[51].

В действительности драки составляют относительно небольшую часть того, чем занимаются футбольные хулиганы, хотя именно драки в значительной степени находятся в центре внимания, пока фанаты совершают свои перемещения в ожидании момента, когда «оно рванет», и затем, когда они обсуждают случившееся постфактум. Кинг приходит к следующему выводу:

Несмотря на то что драка является для хулигана кульминационным экзистенциальным моментом, сами по себе драки занимают пренебрежительно малую часть фанатской жизни. Что бы там ни говорилось о насилии, такие столкновения, как драка на «Велодроме» (короткая потасовка на стадионе в Марселе), почти всегда происходят быстро и нерешительно. А вот разговоры о драках, напротив, ведутся долго. Дисбаланс между временем, действительно затраченным на драки, и временем, которое проводится в разговорах о них, позволяет предположить, что традиционный подход исследователей к футбольному хулиганству можно изменить с точностью до наоборот [King 2001: 570].

Главным ритуалом футбольных хулиганов являются сборища в пабах, где они упражняются в укреплении солидарности и поднимают себе настроение, рассказывая о прошлых драках. Периферийные участники коллектива, которые отсутствовали в момент какой-нибудь драки, становятся носителями коллективной памяти группы; кроме того, рассказ о драках выступает подтверждением стратификации в рядах фанатов, делящихся на лиц, о которых рассказывают истории (часто они же сами этим и занимаются), и слушателей. Особую ценность имеют рассказы о зарубежных выездах, хотя и только в том случае, если там произошел какой-то заметный инцидент. Побывав в таких ситуациях, вы становитесь знаменитостью [Buford 1993: 113–114]. Насилие является ценным товаром для коллектива хулиганов, но лишь потому, что о нем можно рассказывать в контексте группы, что, по сути, вдвойне приятно – во-первых, с точки зрения собственно содержания рассказа как кульминационного момента в истории «фирмы», а во-вторых, в смысле ритуала рассказывания и пересказывания сюжетов о насилии, который объединяет болельщиков как более крупное целое, чем основные активисты. Рассказы о насилии выступают ключевым культурным капиталом, который циркулирует в «фирме». По утверждению Кинга, «фирма» существует в сознании ее участников как непрерывная конструкция коллективной памяти. Ее сюжеты обладают мифическими свойствами; выделяются только кульминационные моменты, причем они искажаются таким образом, чтобы выставить свою сторону в героическом свете, отодвинув на задний план тактические реалии односторонних нападений на легких жертв и совершенные тайком бегства от более сильных соперников. Подобно участникам вечеринок, описанных в уже цитированном выше исследовании Джексона-Джейкобса [Jackson-Jacobs 2003], драки футбольных хулиганов предназначены главным образом для получения удовольствия от рассказа о них.

Незначительное насилие тянет за собой длинный шлейф. Выше уже упоминался небольшой инцидент в Марселе, однако его оказалось достаточно, чтобы весь выезд обрел смысл для английских болельщиков. При этом насилие как драма является ресурсом, к которому можно легко обратиться, поскольку его почти всегда можно произвести в достаточном объеме, а следовательно, к нему имеется более надежный доступ в сравнении с собственно футбольными победами.

Драматическое локальное конструирование антагонистических идентичностей

Выше утверждалось, что ключевым моментом в поведении хулиганских группировок и источником их привлекательности выступают используемые ими ситуационные приемы. Между тем традиционная линия объяснения их действий, напротив, подчеркивает особенности культурного фона: культуру агрессивной маскулинности, основанную на мачизме патриархальных обществ, национализм и регионализм (см., например, [Dunning et al. 2002]). Такие описания подтверждаются множеством свидетельств, а сами футбольные хулиганы – весьма громкоголосая группа – выстраивают свои притязания и оскорбления именно на такой идиоматике. Они распевают и скандируют патриотические песни и оскорбляют представителей других национальностей, а на межличностном уровне их любимое оскорбление – назвать мужчину «пид…м» (см.: [Buford 1993: 281]).

Тем не менее эти оскорбления имеют чрезвычайно ситуационный характер. Приведем в качестве примера случай, когда фанаты, находившиеся в автобусе, который прибыл на матч в Италию, безостановочно скандируют слово «Англия»:

Еще одна, несколько более сложная [песня] была основана на мелодии «Боевого гимна Республики»[52]. Вот ее слова:

Славься, славься, «Мэн Юнайтед»!

Славься, славься, «Мэн Юнайтед»!

Славься, слава, «Мэн Юнайтед»!

Твои солдаты маршируют – вперед! вперед! вперед!

Каждое новое «вперед» (on) вырывалось из глоток фанатов чуть более настойчиво, чем предыдущее, и сопровождалось знакомым жестом: два пальца, поднятых вверх. Была и еще одна совершенно простая песня «К черту папу» (Fuck the Pope) – ее простота заключалась именно в том, что слова ограничивались исключительно этой формулировкой…

[Один человек]… повернулся в своем кресле таким образом, что в открытом окне автобуса оказались видны его внезапно обнажившиеся очень крупные ягодицы – для этого он специально спустил штаны до коленей, крепко схватив руками края ягодиц, чтобы их раздвинуть. Прямо позади него какой-то парень мочился в окно. Фанаты стояли на сиденьях, поигрывая кулаками и выкрикивая ругательства в адрес пешеходов, полицейских, детей – в общем, всевозможных итальянцев [Buford 1993: 43].

Одним словом, здесь мы видим, как из клубных кричалок и патриотических песнопений произрастает целая палитра ритуальных непристойностей, подогнанных под конкретную ситуацию.

Национальные песни и речовки идут в ход, когда англичане выезжают за границу, но во время домашних матчей о них никто не вспоминает[53]. Несмотря на использование сексистских эпитетов для оскорбления неприятных фанатам мужчин, хулиганы 1980‑х годов были ярыми поклонниками Маргарет Тэтчер и королевы – предположительно, потому, что эти фигуры можно было использовать для утверждения английской солидарности и превосходства, а также для того, чтобы осадить респектабельных образованных либералов и левых. Это в Италии фанаты скандируют «К черту папу!», а дома они защищают католическую церковь, поскольку враждебно относятся к