Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647 - Сесили Вероника Веджвуд

После падения Херефорда у короля осталось совсем мало того, что он мог бы назвать своим в валлийских болотах. Кроме того, это сильно затруднило попытки лорда Эстли набрать в Уэльсе людей для единственной оставшейся у Карла армии. На время его отлучек, связанных с набором рекрутов, Вустером командовал полковник Вашинтон, мужество которого было сравнимо с его жестокостью. Когда победа была на стороне кавалеров, он первым ворвался в брешь, пробитую в стене Бристоля. В те последние дни в Вустере он и его подчиненные, пьяные, богохульствующие и безрассудные, терроризировали сельских жителей в поисках лошадей и денег. Позднее, когда враг подошел вплотную, они бились с ним, словно тигры, совершали рейды в места его постоя, избивали его, захватывали пленных, лошадей и штандарты. Яростному упорству Генри Вашингтона суждено было дать Вустеру гордый титул civitas fidelis[35], «первый город, объявивший свою приверженность короне, и последний, державший оборону».

Последние попытки наладить дисциплину на королевской стороне повсеместно заканчивались провалом. Теперь почти все его капитаны превратились в отчаявшихся людей. Одни из них еще проявляли благородство в своей верности проигранному делу, другие без всякого благородства заботились только о том, чтобы получить удовольствия и прибыль, которые еще были им доступны. В этом роялистском безумии прослеживалась своего рода политика. Их войска, устраивая грабительские экспедиции по сельской местности, тем самым подтверждали противнику, что лихорадочный пульс их борьбы еще не перестал биться. Так что этой зимой, когда война казалась уже выигранной, даже пуританский Бедфордшир ощущал на себе ярость их отчаянных рейдов.

Войска из Реглана, который держался последним в Южном Уэльсе, время от времени меняли дислокацию и пытались снова взять Монмаут и Чипстоу, но тщетно. Из Ладлоу, Личфилда, Вустера, Вудстока, Бенбери, Борстолла, Оксфорда, Уоллингфорда и Эшби-де-ла-Зуш летучие всадники короля по-прежнему наводили страх на окрестные земли. Более того, на Западе они были преданы проклятию. «Если бы они больше сражались и меньше грабили, – писал Калпеппер, входивший в Совет принца Уэльского, – их, возможно, считали бы блестящей кавалерией». Ради спортивного азарта к ним присоединялись отъявленные молодые головорезы, и благочестивые люди в западных землях были уверены, что недалеко от Кредитона видели дьявола, переодетого перевозчиком, который насмерть сразил трех кавалеров, распространяя при этом жуткий запах серы.

Все эти напасти имели по меньшей мере видимость военных действий и должны были бы прекратиться вместе с войной. Но всеобщий беспорядок, царивший в сельской местности, не мог закончиться так быстро. Там с самого начала находились решительные авантюристы, которые провозглашали то одни, то другие цели – но чаще роялистские – для прикрытия собственных преступлений. Конокрадство было одним из самых доступных видов воровства для предприимчивых бандитов, которые с полудюжиной сообщников вторгались на отдельно стоящие фермы, объявляли себя капитанами из ближайшего гарнизона и забирали всех лошадей и все деньги, которые удавалось найти. Королевские командиры старались прекратить эти безобразия, но все было тщетно.

После развала роялистских армий по сельской местности болталось много молодых людей, которые были оторваны от дома, не имели навыков какого-нибудь ремесла, зато обрели вкус к приключениям и привычку к грабежам. Некоторые из них ехали за границу, и агенты из Франции, Испании и Венеции рекрутировали их для участия в других войнах. Многие приезжали в Лондон в надежде прожить своим умом, пока власти отчасти из страха перед беспорядками, спровоцированными кавалерами, отчасти беспокоясь о добром имени столицы, не организовали специальные патрули, чтобы ловить бродяг. Они старались обеспечить соблюдение закона, согласно которому нищих заставляли возвращаться в родные приходы, но преуспевали в этом далеко не всегда. Самые дерзкие из этих бродячих солдат, пополнив ряды воров, внесли свежую струю в эту древнюю профессию. Они собирали шайки сообщников, объявляли себя капитанами – возможно, и сами начинали верить, что действительно были офицерами короля и джентльменами в счастливые дни войны, – и останавливали кареты на дорогах. Поднявшись на подножку, они превращались в аристократов преступного мира, стремились казаться остроумными и подражали хорошим манерам и внешнему облику модных фехтовальщиков, шутя отбирали кошельки и галантно обходились с дамами. Джемми Хиндл, сын солдата из Чиппинг-Нортона, первым приобрел известность как «капитан Хиндл» – джентльмен с большой дороги. Но он был лишь самым известным из многих. Крушение кавалеров породило английского разбойника, которому в следующем столетии суждено было оживлять новостные листки и театральные подмостки.

Побежденный король метался от одного плана к другому. Он снова написал Ормонду, чтобы тот поторопился с помощью из Ирландии и предложил отправить своего младшего сына, герцога Йоркского, в залог своих честных намерений. Кроме того, написал папе, уверяя его, что будет соблюдать любой договор, который его агент Гламорган заключит с нунцием. Он приказал советникам принца Уэльского увезти его во Францию или Данию – совет, которым они пренебрегли, считая, что отъезд мальчика фатально скажется на том, что осталось от партии короля на Западе. Его порадовал намек, сделанный Дэвидом Лесли, что шотландская армия не против принять его, однако он не оставлял тайных попыток вступить в сговор с лидерами индепендентов и очень расстроился, когда парламент, к которому он обратился за охранным свидетельством для своих предполагаемых посланцев, необходимых для обсуждения условий договора, отказался выдавать какие-либо пропуска, поскольку «предшествующие договоренности под видом достижения мира были использованы для других целей». Тем не менее, надеясь за счет ведения переговоров выиграть время, Карл написал снова, на этот раз предлагая лично приехать в Вестминстер для обсуждения урегулирования ситуации, если парламент гарантирует ему свободу и безопасность.

Когда 2 января 1646 г. новый французский посол Монтрей приехал в Оксфорд, чтобы убедить короля, отказавшись от всех остальных планов, сблизиться с ковенантерами, то обнаружил, что Карл непреклонен. Что он ни при каких обстоятельствах не признает пресвитерианство в Англии и скорее готов пожертвовать короной, чем своей душой. Относительно того, чтобы отказаться от Монтроза, что Монтрей считал необходимостью, то об этом не могло быть и речи. С невероятной нежностью к своему защитнику король заявил, что относится к Монтрозу как к одному из своих сыновей и не подпишет ни одного соглашения с ковенантерами, если в нем не будет участвовать Монтроз. Все, чего после долгих уговоров смог добиться от него Монтрей, – это чтобы он рассмотрел вопрос о терпимом отношении к пресвитерианцам в Англии и о возможном договоре с ковенантерами, если они пообещают Монтрозу безопасность и сохранение всех его титулов и привилегий. Монтрей вернулся в Лондон, где обнаружил