Кремлевский визит Фюрера - Сергей Кремлев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну хотя бы так — были тут у русских неудачи, но черная полоса — не навсегда. Когда-то ее должна сменить полоса и светлая. Так почему бы этому произойти не сейчас?
Поезд начал плавно, почти незаметно тормозить, поездка заканчивалась.
А завтра начинался визит Гитлера…
Рапорт командующего Западным особым Белорусским округом, руки под козырьками фуражек, портупеи, петлицы со звездами, шпалами…
Сталин чувствовал себя несколько неуютно— вокруг было слишком много людей с оружием в кобурах, и с этим приходилось мириться. Он не боялся, нет… Он так давно привык к напряжению и к подавлению эмоций, что обычное чувство страха у него давно исчезло, и если он сейчас ощущал неясную тревогу, то лишь потому, что привык полностью контролировать ситуацию, а тут было полно неопределенностей. А он-то знал, что заговор военных и заговор троцкистов были не выдумкой НКВД, а реальным и весьма разветвленным делом. Делом, где смерть Генерального секретаря ЦК ВКП(б) Сталина давала бы кое-кому шанс…
Впрочем, он вовремя убрал и «головку» военных заговорщиков, и «головку» троцкистов и «правых», так что реально беспокоиться было не о чем — без знамени на битву не идут… Но неуют оставался — очень уж редко он бывал сейчас на «свежем» воздухе, «на людях» — не то что в конце двадцатых, когда он в заячьем треухе бродил по Москве вдвоем, втроем…
Теперь он шел по плацу Цитадели, оглядываясь на красноватые сооружения… Выглядело все впечатляюще, да и в военном отношении крепость быстро укрепляли — на всякий случай.
Рядом со Сталиным шел гвардейских статей седоватый генерал-майор со строгими, благородными чертами породистого лица…
Он, собственно, и был когда-то гвардейцем, пажом последней императрицы, кавалергардом и графом Российской империи… Звали его Алексей Алексеевич Игнатьев…
Когда определилось с приездом фюрера, Сталин задумался — а кто будет ему переводить? Случай был настолько особый, что и переводчик требовался особый. И надежный, и точный…
Так кто?
Привычный Павлов? Он неплохо знал язык, но и сам имел язык порой длинный. Впрочем, Павлов мог подойти.
А кто еще?
Бережков? Этот молодой парень был очень старателен, но серьезного идейного стержня в нем не чувствовалось.
Нет, Бережкова брать пока не будем.
Так кто? Доверить перевод таких разговоров, может быть — с глазу на глаз, он мог только самому себе, но…
Но где же взять другого Сталина, владеющего немецким?
И тогда Сталин вспомнил об Игнатьеве… Он знал его историю… Родом из высшей служилой элиты, аристократ, военный агент России в разных странах Европы, он в Первую мировую представлял русскую армию и российские военные интересы во Франции, получил командорский крест Почетного Легиона… При дворе Николая Последнего его не жаловали, и он долго не получал генеральские погоны, но он был очень опытен, деятелен, и его приходилось терпеть…
Для ускорения оплаты военных заказов русская казна открыла Игнатьеву личный счет, на котором к Октябрю 1917-го было несколько десятков миллионов франков.
После Октября граф стал их единственным формальным владельцем. У него просили эти миллионы на белое движение. Он не дал, заработав проклятие матери.
Ему предлагали полковничий — для начала — чин во французской армии и полную легализацию денег как его личного капитала. Он отказался.
Его подбивали уехать с деньгами и с женой-красавицей Наташей Трухановой в Америку, пополнив ряды заокеанских миллионеров. Он не соблазнился и несколько лет скромно жил с женой в пригороде Парижа, живя разведением шампиньонов…
Он хранил деньги для России. И отдал их — новой России, Советской…
Такому человеку можно было доверить без сомнения все — даже самый интимный перевод важнейшей беседы.
И Сталин пригласил к себе Игнатьева, объяснив, что намерен ему поручить и готов ли тот поручение принять…
— Не чинясь, скажу, товарищ Сталин, что готов! Правда, неожиданно все это, признаюсь… Не лежит душа к немцам еще со времен общения с кайзером, но — готов!
— То есть не одобряете, товарищ Игнатьев? — прищурился Сталин…
— Политика, товарищ Сталин, — не невеста на выданье… Приходится жить с тем, что имеется, — усмехнулся Игнатьев. — Но если честно и серьезно… — он взглянул на Сталина вопросительно…
— Честно и серьезно, товарищ Игнатьев…
— Так вот, если честно и серьезно, то ход выдающийся и может сработать.
— Ну, значит, договорились…
И вот сейчас Игнатьев вышагивал рядом и тоже оглядывался — как-то особенно…
— Что — знакомые места? — угадал Сталин.
— Да, бывать приходилось.
— Во время войны?
— Нет, тогда я уже сидел в Париже… Раньше бывал, когда учился в академии Генштаба…
Да, такого переводчика у Сталина еще не было. Однако по привычке иметь рядом с собой в серьезных случаях и молодого Павлова, которому он все же доверял, он распорядился, чтобы Павлов тоже поехал в Брест… Игнатьеву же Сталин сказал:
— Вы, Алексей Алексеевич, не сомневайтесь… Сам характер тех разговоров, которые у нас скорее всего будут, покажет вам, что мы вам полностью доверяем. Но Павлов, во-первых, сможет вас подменять, если вы устанете, а потом, вам вдвоем будет проще сделать записи бесед, потому что в их ходе, возможно, записывать будем не все…
— Понял, товарищ Сталин, — коротко, по-военному ответил Игнатьев.
Однако уже в поезде Сталин не увидел знакомого лица, зато с ними ехал Бережков. Сталин тут же поинтересовался:
— А где Владимир Павлов?
— Он себя весьма плохо чувствует, полностью вышел из формы, у него что-то вроде бессонницы, — ответил Молотов.
Сталин улыбнулся и сказал:
— Тогда передайте привет моему бледнолицему брату от вождя краснокожих…
Бывший граф и красный генерал Игнатьев на своем веку перевидал не то что многих, но абсолютно всех коронованных особ Европы и всех ее крупных политиков. И теперь, общаясь со Сталиным впервые так близко, он — стреляный-то воробей, маньчжурский генштабовский «зонт» — был поражен простотой и непосредственностью этой реакции человека, которого так часто честили тираном и диктатором…
«Каков-то окажется фюрер?» — невольно мелькнула мысль у Игнатьева, когда он уже засыпал перед завтрашним трудным днем…
УТРОМ 21-го кортеж Гитлера подъезжал в сопровождении батальона охраны к Бресту. Самолет фюрера приземлился на ближнем к Бресту с немецкой стороны полевом аэродроме, а уже там пересели в бронеавтомобили. Не лимузины, зато безопаснее… Фюрер относился к комфорту философски — любил его, но вполне мог обходиться и малым.
Выбор Сталиным Бреста особого комфорта не давал, к тому же, если добираться до него по железной дороге, меры безопасности оказывались чересчур громоздкими — это показала недавняя охрана поезда Молотова.
Но Гитлера, сразу после того, как он услышал от Молотова о предложении Сталина встретиться, охватило неудержимое желание сделать это как можно быстрее. Он уже устал от всех этих чемберленов, даладье, петэнов, лавалей, франко и чиано… Даже дуче начинал его временами раздражать, потому что его греческая авантюра мешала ситуации сильно. И Гитлера чисто по-человечески все более интересовал Сталин. Ему казалось, что их встреча может прорвать ту паутину, в которой фюрер понемногу запутывался….
Поэтому он согласился сразу и выбрал самолет.
После отъезда Молотова Гитлер встретился с царем Борисом, но ничего реального от него не добился… 19 ноября примерно тем же закончилась беседа с бельгийским королем. На 25 ноября была назначена встреча с маршалом Антонеску — кондукатор Румынии тоже его интересовал. Но сейчас все уходило в сторону — два дня он проводит со Сталиным, а там…
А там что-то, смотришь, и прояснится…
В пути Гудериан, которого фюрер взял с собой как «специалиста по Бресту», показал планы крепости и фото воздушной съемки. Выглядело все это сверху и в красках впечатляюще — крепость русские инженеры ставили когда-то с умом…
Бронеавтомобиль Гитлера въехал в Тереспольские ворота Цитадели и оказался во дворе крепостных казарм. Здесь, господствуя над всем Центральным островом, над постройками и валами, высилось массивное здание с высокими стрельчатыми окнами — старая гарнизонная церковь. Поляки превратили ее в костел, а теперь здесь был устроен полковой клуб… В клубе и должны были пройти первые переговоры… Кроме прочего, она стояла особняком и пространство вокруг нее было просто контролировать и охранять.
Над аэродромом в генерал-губернаторстве в тот день небо было как по заказу — высоким, студеным и синим. Невысокое уже, почти зимнее солнце светило ярко и празднично. Еще выйдя из самолета, фюрер прищурился от солнечных лучей и сказал Риббентропу и встречавшему их Шуленбургу:
— Хороший знак…
Такое же чистое небо было и над Брестом.
