Том 3. Товарищи по оружию. Повести. Пьесы - Константин Михайлович Симонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Есть! – Данилов встал.
– Между прочим, знаете, как они с летчиком расправились? – спросил Шмелев, когда Артемьев встал вслед за Даниловым. – Хороший летчик-истребитель из козыревской группы. Сто раз видел смерть в глаза, а тут опоздал на грузовик – в темноте, один, пешком пошел к месту ночевки. Нашли его только утром в километре от летного поля. Голый, обмотан телефонной проволокой, кляп во рту, и белый как бумага. Они его не убили, а просто рассчитали, что за ночь из него комары всю кровь выпьют.
– А как фамилия? – порывисто спросил Артемьев, сразу вспомнив дорогу от летного поля к юртам, Полынина, Грицко, Соколовых и всех других летчиков, с которыми он успел познакомиться.
Но Шмелев назвал незнакомую Артемьеву фамилию.
– Вот что они делают с нашим братом! – добавил он, помолчав. – А ваша задача – доставить их живыми. Живыми! Слышишь, Данилов?
– Ясно, товарищ полковник, – отчеканил Данилов, вытянувшись, но, как показалось Артемьеву, с некоторой досадой.
– А вам ясно?
– Так точно, все ясно! – охотно и весело отозвался Артемьев, обрадованный возможностью оторваться от бумаг и поехать в степь. – Только бы встретить, а живьем возьмем!
На насмешливом лице Шмелева изобразилась недоверчивая гримаса. Ничего не ответив, он отпустил их обоих.
Около полудня «эмочка» с сидевшими в ней Артемьевым, молчаливым Даниловым и двумя еще более молчаливыми, чем их начальник, бойцами-пограничниками обогнула Баин-Цаганское плоскогорье.
Помеченная на карте пунктиром, хорошо накатанная степная дорога, по которой они ехали, шла на север и километров через пятнадцать обрывалась у озера Буир-Нур, того самого, чье название фигурировало в первых сообщениях ТАСС о конфликте. Там, где пунктир упирался в берег озера, на карте стоял маленький значок и надпись: «Монголрыба».
– По нашим штабным документам знаю, что там есть три глинобитные постройки, можно роту разместить, а что это за «Монголрыба», не знаю, – глядя на карту через плечо Данилова, сказал Артемьев.
– До начала конфликта тут были наши, на паритетных началах с монголами, рыбные промыслы, а теперь – только монгольская погранзастава, – ответил Данилов. – Нам как раз туда, но надо сначала заехать в штаб дивизии. Смотри, – обратился он к шоферу, – поворота не пропусти.
Но пропустить поворот оказалось невозможным. Еще через километр поперек дороги стоял связной броневичок; двое людей лежавших рядом на траве, вскочили и замахали руками. Потом один из них, в кавалерийской монгольской фуражке, подошел к «эмке».
– От полковника Шмелева? – спросил монгол, с трудом выговаривая русские слова. – Штаб дивизии?
– Да, – сказал Данилов.
– Штаб не надо, – отрывисто сказал монгол. – Нахор Шагдар. Цирики.2 Твои лошади. «Монголрыба»!
Он показал пальцем на север:
– Там ждет! Ваш штаб – наш штаб телефон был.
Монгол для ясности сделал легкое вращательное движение рукой, потом приложил руку к козырьку, влез в свой броневичок, и тот запылил по дороге на север, приглашая «эмку» следовать за собой.
– Четкий народ, – сказал Данилов. – Нам «маяка» выслали, а люди и кони уже на «Монголрыбе».
Он замолчал и вернулся к этой теме только через десять километров, которые они сделали по пятам за немилосердно пылившим броневичком.
– И там долго не задержимся, увидите. Лошади уже покормлены, и баран в казане.
Наконец впереди показалось озеро Буир-Нур. Броневичок затормозил и стал разворачиваться.
Монгол открыл железную дверцу, приложил руку к козырьку фуражки, снова захлопнул дверцу, и броневичок, пыля, покатил в обратном направлении. «Эмка» проехала еще двести метров и остановилась у низких, беленых, как украинские хаты, бараков «Монголрыбы».
Рядом с бараками было вкопано в землю несколько длинных столов, наверное служивших раньше для разделки рыбы, а поодаль стоял турник, на котором крутил «солнце» какой-то человек, соскочивший на землю при виде машины. На берегу озера был разложен костер; над ним на сошках висел казан. Возле костра сидели двое военных, они обернулись и встали.
– Вот вам и казан, – сказал Данилов, вылезая из машины.
– Здравствуйте, товарищ Данилов! Рад вас снова увидеть, – идя навстречу Данилову и Артемьеву, говорил по-русски молодой монгол с капитанскими значками на петлицах.
– Шагдар, – протянул он руку Артемьеву. – Мы с вами незнакомы, но вы встретите здесь знакомого.
Не поняв, кого имел в виду Шагдар, Артемьев с недоумением пожал руку второму монголу, начальнику погранзаставы, и вдруг узнал человека, который до этого крутил «солнце» на турнике, а сейчас быстрыми шагами приближался к ним. Это был Санаев, отпустивший короткую, черную как смоль бородку.
– Узнал, что к нам едет Артемьев, и думаю, неужели тот самый? Сел на коня…
Не договорив, он привстал на носки и обнялся с Артемьевым.
– Здравствуй, бородач, – сказал Артемьев, – рад тебя видеть. Ты это что, для солидности? – показал он на бороду.
– Сначала с тоски. – Санаев оглянулся, но монголы вместе с Даниловым уже отошли к костру. – Затосковал у монголов, пока бои не начались. Все-таки один русский человек на всю дивизию, да и то осетин, – улыбнулся Санаев. – Тоска прошла, а борода осталась.
– Я, между прочим, краем уха слышал, что ты здесь, у монголов.
– Так что ж ты, штабная крыса, знал и не приехал к товарищу? Катаетесь там на своей Хамардабе как сыр в масле!
– Да уж, действительно, катаемся!
Они присели рядом на подножку машины, и Артемьев стал в юмористическом тоне рассказывать Санаеву о многотрудной службе под началом у скрипучего Постникова.
– А вообще-то у нас внизу, в войсках, сложилось мнение, что он сильный начальник оперативного отдела, – сказал Санаев.
– Ну, а ты-то, ты-то как? – спросил Артемьев. – Прежде всего, как монголы воюют? По нашим сводкам – не худо. А как по твоим наблюдениям?
– Немножко больше, чем нужно, отчаянности. Немножко меньше, чем нужно, выдержки…
– Национальный характер?
– Нет. Молодость. Молодая еще армия.
– Было донесение, что у вас тут один эскадрон ходил в атаку в конном строю. Как, исполнилась твоя мечта, ходил?
– Ходил, – поморщился Санаев. – Сначала порубили шашками японскую полуроту на марше, а потом один, – он сердито подчеркнул это слово, подняв палец, – один японский пулеметчик срубил у нас двадцать всадников. К огорчению кавалеристов, – Санаев хлопнул себя по шашке, – увы, отживающая форма боя. В особенности на плотном фронте и против серьезной пехоты. Отслужу здесь – и попрошусь в мехкорпус. Пересяду с коня на броню.
– Серьезно? – Артемьев знал Санаева как заядлого кавалериста.
– Как нельзя более. С японцами еще повоюю на коне, а с немцами – уже на броне.
– Это что? Высказывание в связи с договором о
