СВЯТИТЕЛЬ ГРИГОРИЙ ПАЛАМА. БЕСЕДЫ (ОМИЛИИ). - Святитель Григорий Палама

Это состояние «молчания помыслов» также именуется «бесстрастием», что является буквальным переводом греческого слова: «апатиа». Но это же слово, переданное русскими буквами, именно «апатия», ничего общего не имеет с греческим оригиналом: «апатиа». Апатия это — бессилие души и ума. Апатия — это болезненное равнодушие в душе в результате разочарования, горя, болезни или того или иного шока. Это состояние — неестественное: потому что душе и уму свойственно пребывать в активности. Апатия — явление негативное, расслабляющее и мертвящее. «Бесстрастие» же у святых подвижников это — результат внутреннего духовного делания, молитвы и любви к Богу. Ум подвижника всецело поглощен деятельным созерцанием Бога и внутренней непрестанной молитвой. Бесстрастие это — победа над страстями; это — отрешение от мирских уз; это путь духовного корабля уже плывущего в океане вечности; бесстрастие — это путь в совершенство, путь райского наслаждения, бесконечного возрастания в совершенстве, потому что Сам Бог — бесконечен. Бесстрастие не притупляет любовь к Богу и к ближнему, но наоборот делает ее совершенной и свободной. Бесстрастие это — состояние здоровой души, не болеющей недугом привязанности к мимотекущему: потому что мертвое оставляется погребать мертвым. Бесстрастие это — состояние сильной души, которой ничего не мешает восходить от силы в силу. Таким образом, между «бесстрастием» и «апатией» нет ничего общего, кроме фонетического изображения.

439

Таким образом вытекает, что неведение, о котором говорит Св. Григорий Палама, выше — знания. Но это надо понимать не на том же уровне сравнения. Говорится о неведении, которое выше — всякого земного знания, опыта и науки. Следовательно, говорится о высшем знании, основанном не на работе мозга, а помимо его — как состояние в благодати, как знание т. ск. «по ту сторону» знания, основывающегося на опыте и учении. Если знание сравним со светом, то «неведение» о котором говорит Св. Григорий Палама, это — свет над светом; это — результат приближения к Богу, Который Сам, как говорится в евхаристической молитве, «Недоведом и Непостижим» — т. е. не может быть постигнут никаким знанием. В службе некоторым святым говорится, что они, подобно Моисею, вошли во мрак таинственного озарения; но, конечно, этот «мрак» надо понимать не в земном понятии слова. Святые именно вошли в свет, окружающий Бога, потому что Бог, по слову Апостола, пребывает в неприступном свете (1 Тим. 6:16). Почему же этот свет здесь называется «мраком»? — Потому что он не может быть принят органами зрения: он выше возможности созерцания земными очами. Что этот «мрак» отнюдь не должен пониматься в земном понятии, сошлюсь только на несколько примеров. В общей службе Святителям говорится: «Моисею подобящеся отцы, на гору безстрастия взыдосте, во мрак разумный и благодатный». Из службы Св. Василию Великому: «Душ скрижали угладил еси словесы твоими, в нихже начертал еси божественная учения. Темже и мрак прошед облаком покрова телесе, и возсиял еси…» Какой же это «мрак», если пройдя сквозь него, говорится, что Святитель воссиял? Или, из службы Св. Григорию Богослову: — «В непостижимый вшед мрак… узрел еси Бога и неслитнаго смешения был еси сказатель»; что же этот «неприступный мрак», который соделал Св. Григория сказателя неизреченных догматов о Боге? не является ли это именно «неприступным светом», окружающим Бога? Ап. Павел свидетельствует, что он был озарен светом, превосходящим солнечное сияние. Но этот свет для него еще тогда не очищенного от грехов Савла, — был как бы мраком, потому что он ничего не видел. В одной книге, напечатанной еще в Царской России (и недавно переизданной Братством Преп. Иова Почаевского, Монреаль, Канада) описывается случай человека, который умер: перешел в загробный мир, и затем по повелению Божию, как еще неготовый для загробной жизни, ожил. Из своего опыта (кстати, очень небольшого) он повествует, что его душа стала приближаться к свету, который настолько превосходил его возможности созерцания, что он ничего не видел; он прекрасно понимал, что это — свет, но говорит, что для него он был то же, что и мрак, потому что его органы зрения не могли восприять его. Таким образом приходится сделать заключение, что «мрак», о котором мы говорили, есть неприступный свет. Так и то «неведение» о котором говорит Св. Григорий Палама, это — не невежество в земном понятии, а, наоборот, высочайшее знание, которое человек получает по мере своего приближения к Богу. Во время Преображения Христова на Фаворе, в таком неведении находились Апостолы, которых Господь взял с собою. Ап. Петр обратился к Спасителю со словами: «Наставник! хорошо нам здесь быть; сделаем три кущи, одну Тебе, одну Моисею и одну Илии, — не зная, что говорил» (Лк. 9:33). Итак, мозг его не знал, что говорил, однако при этом «неведении», сопряженном с блаженством, в котором он себя чувствовал, он определенно узнает, что со Спасителем находятся Моисей и Илия; откуда же это он мог знать? Не ясно ли, что его неведение заключало в себе знание высшего порядка? Опять же, Ап. Павел свидетельствует о себе, хотя и говорит это как бы об опыте другого человека, что он был взят в рай и слышал неизреченные глаголы, которые нельзя повторить. Но при этом он говорит, что не знает был ли он в теле или вне тела при этом. Итак, опять налицо незнание земного порядка сопряженное с высшим знанием, «неведением» (1 Кор. 12). Почему же неприступный свет Божества мы видим в именовании «мрака». «Мрак», в который вошел Моисей для получения скрижалей от Бога, по толкованию Св. Григория Нисского («Жизнь Моисея») именно был неприступным светом Божества. Почему Св. Григорий Палама говорит «о неведении», когда на самом деле имеется в виду высочайшее ведение? — Для того, чтобы мы поняли, что дело идет о терминах не земных понятий, иначе мы бы их могли представить неправильно, ассимилируя их с земными понятиями, если бы они все время были нам представляемы в земных подобиях (эту мысль мы находим у Св. Дионисия Ареопагита в сочинении «О Небесной Иерархии» гл. 2,§3). Так напр., слыша о «неведении» мы ясно отдаем себе отчет, что это не принадлежит к тому, что может быть постигнуто учением, наукой, опытом и памятью. Оно может быть постигнуто только приближением человека к Богу путем праведности и только как дар Его благодати. Человек достигший такого состояния «неведения» не только уже не нуждается в обычных познаниях, но и даже в функции органов чувств, как доставителей познаний. В 1–м томе «Афонского Патерика», в житии Св. Григория Синаита, именно учившего об «умном делании», о подвижничестве духа в священном молчании, рассказывается про одного старца, достигшего состояния «неведения». — «Не умолчу о чудном Аароне. Он был лишен телесного зрения. Божественный Григорий, весьма сострадая ему, объяснил Аарону, что слепота телесных очей не только очищает душевные, но и дарует вечный свет тем, которые переносят ее с благодарностью, надеясь во всем несомненно на Бога, и что когда мы, помощию и благодатию Божиею, очистим сердца наши, посредством горячей и постоянной молитвы, тогда просвещается наш ум и разум, которые в душе — как бы два ока. А если просветятся и отверзутся очи души нашей, то человек, сделавшись в Боге духовным, видит естественно — как видел и Адам прежде своего преступления. Аарон усердно молил Бога отверзти его душевные очи. И не вотще была такая смиренная и из глубины души молитва слепца: он был услышан Богом, и очи души его просветились так, что он не нуждался более в зрении телесном. Теперь не нужен уже стал ему и вожатый в пути. Мало того, — он видел действия других даже на далеком от себя расстоянии. Раз они ходили с вышесказанным Иаковом к одному монаху. Быв еще далеко от келлии этого монаха, Аарон, просвещенный свыше, сказал Иакову: «монах, к которому мы идем, держит в руках своих священное Евангелие и читает такое–то зачало Евангелия». Пришедши в келлию монаха, и испытав с точностью, нашли, что предсказанное Аароном было истинно. Но это только малое из многого» (стр. 318–9). — Таким образом, этот старец был слепым и в то же время зрячим в бесконечно большей степени, чем это могут дать телесные глаза. Подобно сему обстоит дело и относительно «неведения», о котором говорит Св. Григорий Палама. «Неведение» это — знание, которое превышает ум, земные познания и опыт; это, повторим сказанное, «знание по ту сторону знания», результат благодатного озарения души при приближении ее, путем духовного подвига, к Богу.

440

Что такое — священное молчание, в чем оно заключается и чего достигает, читатель найдет в 5–м томе «Добротолюбия», в сочинениях того же Св. Григория Паламы, которые там приводятся, а также и в писаниях ряда других святых подвижников, помещаемых в том же 5–м томе «Добротолюбия». Здесь я приведу сущность этого духовного делания, как она излагается в Афонском Патерике, т. 1, в житии Св. Григория Синаита. Повествуется, что Св. Григорий Синаит достигший высокой степени подвижничества, действуя по методу наложения на себя телесных подвигов, узнает, что есть более верный и действенный способ достижения совершенства. «Действительно, лицо его, от безмерного воздержания, сделалось желто, члены иссохли и едва были способны двигаться. При всем том, блаженный этот о Боге труженик имел пламенное желание обрести какого–либо духовного старца, который бы мог наставить его в том, чего, на пути к совершенству духовному, не успел он еще достигнуть. Скоро Господь призрел на святое желание верного Своего раба, и устроил дело Своим премудрым образом. Чрез особое откровение, извещается божественный Григорий об одном отшельнике, безмолвствовавшем в той стране, — старце опытном в делании и созерцании, именем Арсении. Будучи движим Духом Божиим, Арсений сам приходит в келью святого Григория. С радостию принимает гостя святый Григорий. После обычной молитвы и приветствия, умозрительный этот старец повел разговор, как бы из некоей божественной книги, о хранении ума, о трезвении и внимании, об умной молитве, об очищении ума посредством творения заповедей, о возможности сделать его световидным, и о многом другом. После такой беседы, он спросил святого Григория: «А ты, чадо, какого рода употребляешь делание?» Тогда божественный Григорий рассказал ему о себе все, со дня почти своего рождения. Божественный Арсений, знавший уже очень хорошо путь, ведущий человека на высоту добродетели, сказал ему: «все это, чадо, о чем ты рассказал мне, богоносные отцы называют деланием, а не видением (созерцанием). Услышав это, блаженный Григорий тотчас падает к ногам его, и усердно просит, заклиная даже именем Божиим, научить его умному деланию и объяснить ему созерцание. Божественный Арсений, не желая скрывать талант, данный ему от Бога, со всею охотою согласился исполнить просьбу преподобного и, в непродолжительное время, научил его всему, что сам богато принял от божественной благодати. При этом открыл он Григорию, сколь многообразны и неисчислимы козни врага нашего спасения, — т. е. рассказал ему о том, что случается с упражняющимся в подвигах добродетели от человеконенавистников демонов и от завистливых человеков, которых употребляет лукавый, как орудия своей злобы. Получив такие бесценные уроки от божественного Арсения, святый Григорий прибыл на святую Афонскую гору. Обращаясь с святогорскими отцами, он видел между ними подвижников, весьма украшенных деятельными только добродетелями; когда же он вопрошал их, упражняются ли они в умной молитве, трезвении и блюдении ума, — они ему говорили, что и не знают, что называется умною молитвою, или хранением ума и трезвением. Но в ските Магула он нашел трех монахов, которые упражнялись не только в делании, но и в созерцании. Здесь он построил себе келью в некотором расстоянии, чтобы ему всецело погружаться в одном Боге, чрез умную молитву, и быть Им постоянно заняту, — т. е. чтобы, по урокам божественного своего наставника Арсения, беспрепятственно предаваться созерцанию. Итак, собирая внутрь себя все чувства, соединив ум с духом и пригвоздив его ко кресту Христову, он часто повторял: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!» — молился с умилением и сокрушением сердца, с воздыханиями из глубины души, и орошал землю теплыми слезами, текшими, как река, из очей его. И Господь не презрел такого его моления: «сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит» (Пс. 8:19), — но весьма скоро услышал его, ибо «воззваша праведнии и Господь услыша их» (Пс. 33:18). Посему разгоревшись душою и сердцем и, по действию Святаго Духа, изменившись благим и преславным изменением, увидел он, осияваемый божественною благодатию, что дом его был полон света. Исполнившись радости и неизреченного веселия, и изливая опять источники слез, он снедался божественною любовию. По истине на нем исполнилось самым делом отеческое то изречение: «дело видения — восхождение». И так как преподобный был превыше плоти и мира, то проникся весь божественною любовью, — и с того времени этот свет не переставал освещать его: «свет праведным всегда» (Притч. 13:9). Славный этот отец, на вопрос мой и соучеников моих о созерцании, отвечал, — говорит составитель жизнеописания святого Григория: «тот, кто возвышается к Богу, благодатию Святаго Духа, видит, как бы в зеркале, всю тварь световидною, — аще в теле, аще кроме тела, не вем (2 Кор. 12:2), по словам божественного Павла, — видит до тех пор, пока не встретится с каким–нибудь препятствием во время созерцания, заставляющим его прийти в самого себя». — «Однажды, видя его выходящим из своей кельи с радостным лицом, я, в простоте сердца, спросил его о причине такого явления. Приснопамятный этот муж, как чадолюбивый отец, отвечал мне так: «Душа, прилепившаяся к Богу и снедаемая любовию к Нему, восходит выше творения, живет выше видимых вещей и, наполнившись вся желанием Божиим, никак не может укрыться. Ведь, и Господь обещал ей, говоря: «Отец твой, видяй в тайне, воздаст тебе яве» (Мф. 6:6), и опять: «да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела и прославят Отца вашего, Иже на небесех» (Мф. 5:16); ибо тогда сердце прыгает и веселится, ум бывает весь в приятном волнении, лицо весело и радостно, — по словам мудрого: «сердцу веселящуся, лице цветет» (Притч. 15:13). Потом я снова спросил его: «божественнейший отче! объясни мне, по любви к истине, что такое душа, и как она созерцается святыми?» — «Выслушав мой вопрос, он ласково и, по обыкновению его, с некоторым понижением голоса отвечал мне так: «Возлюбленное чадо мое духовное! «высших себе не ищи, и крепльших себе не испытуй» (Сир. 3:21), — потому что ты, будучи еще младенцем, т. е. несовершенным, не можешь переварить твердейшую пищу, т. е. понять предметы, превышающие силы твои, — как и пища совершенных мужей не полезна нежным младенцам, нуждающимся в молоке». А я, припавши к ногам его и крепко ухватившись за них, еще настойчивее просил объяснить мне столь важный предмет. Согласившись на усиленную мою просьбу, он сказал мне кратко: «кто не увидит воскресения души своей, тот не может узнать в точности, что такое умная душа». Но я, обращаясь к нему с должным благоговением, снова предложил вопрос: «открой мне, отче, достиг ли ты в меру сего восхождения, — т. е. узнал ли, что такое умная душа?» — «Да», отвечал он мне с великим смирением. — «Ради любви Господней, научи же и меня этому», стал я после сего смиренно просить его: «это может принести душе моей великую пользу». Тогда божественный сей и по всему досточтимый муж, похвалив мое усердие, преподал мне следующее: «Когда душа употребляет все свое усердие и подвизается посредством деятельных добродетелей, при должном рассуждении, — тогда она низлагает все страсти, и подчиняет их себе. А если страсти покорены, — ее окружают естественные добродетели и следуют за ней, как тень за телом, — и не только следуют, но и учат ее, и наставляют тому, что выше естества, — учат как бы восхождению по духовной лествице. Когда же ум, благодатию Христовою, взойдет к тому, что выше естества, тогда, просвещаемый сиянием Святаго Духа, он простирается к ясному видению, — тогда, сделавшись выше самого себя, по мере данной ему от Бога благодати, весьма ясно и чисто видит сущности вещей, и уже совсем не так, как умствуют о том внешние мудрецы, кидающиеся только за тенью вещей, а не старающиеся, как должно, следовать существенному действию природы. Ведь и Божественное Писание говорит: «осуетилось несмысленное их сердце, и глаголющеся быти мудри, объюродеша» (Рим. 1:21, 22, 23). Потом душа, принявшая обручение и благодать Святаго Духа, по причине множества видений, какие она видит, мало–помалу оставляет прежние, и переходит к высшим и божественнейшим, — как говорит Апостол Павел: задняя забывая, в предняя же простираяся (Фил. 3:13), и таким образом поистине отбрасывает всякую боязнь и страх, и, прилепившись любовью к Жениху Христу, видит, что природные ее помыслы совершенно умолкают и, по писанию святых отец, остаются позади. Достигнув безвидной и неизглаголанной красоты, она теперь, осияваемая светлым сиянием и благодатию Святаго Духа, беседует только с Богом, а просветившись этим беспредельным светом, и имея стремление к одному Богу, она, по причине чудного и нового своего изменения, совсем уже не чувствует смиренного, земного и вещественного своего тела; ибо является чистою и светлою, без всякой примеси вещественного пристрастия, — является существом собственно умным, как был, до грехопадения, родоначальник наш Адам. Он сперва был покрыт благодатию беспредельного света, — а потом, по причине горького преступления, обнажился от светоносной этой славы». — Ко всему такому божественная сия глава присовокупила, что «человек, чрез трудолюбивое упражнение в умной молитве, достигший столь дивной высоты и увидевший чисто собственное свое устроение, в какое он пришел благодатию Христовою, уже видел и воскресение души своей, прежде чаемого общего воскресения, — так что душа, таким образом очистившаяся, может говорить с божественным Павлом: «аще в теле, аще кроме тела, не вем» (2 Кор. 12:2). Но, вместе с тем, она и недоумевает, и изумляется тому, и взывает с удивлением: «О глубина богатства, и премудрости и разума Божия! яко неиспытани судове Его, и неизследовани путие Его» (Рим. 11:33)». (Афонский Патерик т. 1, стр. 307–313).