Гендерная терапия - Ирина Малкина-Пых

Главная цель злоумышленника при НГП – обрести контроль и власть над своей жертвой. Обычно НГП носит характер оскорбления. Этот особенно касается тех случаев, когда преступник и жертва знакомы, а именно к этой категории относится подавляющее большинство случаев НГП (Russell, 1986). Согласно признаниям жертв НГП, чем ближе они знали насильника, тем сильнее оказывалась психическая травма, полученная в результате сексуальной агрессии с его стороны (Zierler et al., 1991).

По своему характеру насилие может быть разовым, повторяющимся или хроническим. Тактика, используемая насильником, также бывает различной; насилие не обязательно носит сексуальный характер; могут использоваться различные комбинации физического, психологического и эмоционального (вербального) насилия. Это может повлечь тяжелые последствия, включая физические травмы, психологическую боль и хроническое чувство страха у жертвы.

Многочисленные исследования преступности демонстрируют тот факт, что среди лиц, совершивших преступление, превалировали мужчины. В России, например, мужчины совершают 80—90% умышленных убийств. Мужчины также занимают первое место и среди потерпевших от физической агрессии: среди молодых мужчин убийство значительно чаще являются причиной смерти, чем среди женщин (Бэрон, Ричардсон, 1999). Однако, в отличие от мужчин, женщины чаще становятся жертвами супружеского насилия и сексуальной агрессии.

Несмотря на тот факт, что гендерные различия влияют на формирование агрессии и ее проявлений, среди исследователей до сих пор нет согласия о причинах гендерных особенностей агрессивного поведения. Во всяком случае, биологические и генетические интерпретации насилия и агрессии все еще имеют своих сторонников (Бэрон, Ричардсон, 1999).

Количественное превалирование мужчин среди преступников и агрессивных личностей привело к тому, что лучше разработаны теории, объясняющие мужское насилие. Отметим лишь некоторые из этих теорий (Ходырева, 2002). Гендерные теории мужского насилия можно условно разделить на две группы: в первой насилие обусловлено внутренними причинами, во второй – внешними. Среди первых наиболее распространены концепции, согласно которым мужское насилие есть результат интеграции (интериоризации) насилия в маскулинную идентичность. В свою очередь, к внешним (или ситуационно обусловленным) теориям можно отнести попытки связать насилие: 1) с внешними обстоятельствами, способствующими формированию положительного отношения к насилию у мужчин; 2) с факторами риска, способствующими агрессивному поведению; 3) с дезинтеграцией социальных институтов, что способствует превращению насилия в ключевую черту маскулинной идентичности; и, наконец, 4) с ролью отдельных сообществ и их субкультур (Klein, 2004).

Вопрос об источнике насилия очень важен. Ряд теорий формирования личности находит причины агрессивного поведения в том социальном окружении, в котором формируется индивид. К таким концепциям, уделяющим особое внимание взаимосвязи насилия и гендерной идентичности, можно отнести психоаналитическое направление, теорию социализации и – с некоторыми оговорками – теорию научения.

Несмотря на то внимание, которое все эти теории уделяют социальным аспектам и социальному окружению, локализовать институты, влияющие на формирование агрессивных поведенческих реакций и мужчин и женщин, крайне сложно. Невозможность выделить четкий временной промежуток в развитии личности, в течение которого происходит формирование агрессивной маскулинности, заставляет думать, что данный процесс продолжается в течение всей жизни, он интегрирован во все социальные институты. Таким образом, чрезвычайно трудно отделить «нормальные» институты и социальные организации повседневной жизни от тех, что формируют маскулинную идентичность, одним из корневых элементов которой является насилие. Итак, в течение всей жизни человека существует как реальная возможность формирования маскулинности, связанной с насилием, так, соответственно, и возможность существенного пересмотра этой модели идентичности.

В многочисленных экспериментах исследовались наборы личностных черт, способствующих агрессивному поведению, таких как боязнь общественного неодобрения, общая и ситуационная тревожность, раздражительность и эмоциональная чувствительность, тенденция усматривать враждебность в чужих действиях, убежденность человека в том, что он в любой ситуации остается хозяином своей судьбы, склонность испытывать чувство стыда, сниженный или повышенный самоконтроль. Показательно, что все перечисленные выше личностные черты довольно трудно отнести к собственно «маскулинным». Как отмечает ряд исследователей, мужчины, совершившие насилие по отношению к своим женам, не имеют единой типичной структуры личностных черт. Более того, иногда сходное насильственное поведение свойственно лицам с совершенно различной структурой личности (Бэрон, Ричардсон, 1999). Таким образом, можно сделать вывод, что довольно сложно установить тесную взаимосвязь между агрессивным поведением и характеристиками личности. Это, в свою очередь, позволяет поставить под сомнение связь маскулинной гендерной идентичности с конкретным социальным («агрессивным») поведением.

Существующие подходы не в состоянии объяснить причины насилия со стороны женщин. О насилии женщин над женщинами не только в родственных, но и в партнерских отношениях стали говорить сравнительно недавно. Несмотря на то что уровень преступности среди женщин невысок, необходимо выяснить природу этого феномена и не исключать женщин из анализа насильственных преступлений. Женщины с трудом находят парадигмы для артикуляции своего опыта и знаний в этой сфере. Cоциально-биологические теории по понятным причинам игнорируют агрессивность женщин. При исследовании женщин-преступниц их нередко патологизируют – так, например, традиционный психоанализ подчеркивает тут нереализованный мазохизм женщин.

Ряд исследовательниц считает, что насилие и доминирование мужчин принципиально отличается от насилия женского, они предлагают разработать особую теорию женского насилия, которая бы качественно отличалась от теории насилия мужского (Hird, 1995). С точки зрения ситуационного подхода можно предположить, что, во-первых, условия, при которых женщины совершают насилие, могут отличаться от условий, в которых насилие совершают мужчины, и, во-вторых, что женщины тут могут иметь иную мотивацию. Такая форма женского насилия, как насилие над детьми, позволяет построить универсальную концепцию насилия, в которой важнейшим фактом является дисбаланс власти между сторонами. Дети подвергаются насилию именно в силу своей незащищенности и зависимости. Как только они обретают власть в виде физической силы, экономической независимости, их ослабленные, постаревшие и потерявшие былую власть матери сами начинают обращаться за помощью. Чтобы понять, почему мужчина осуществляет насилие над женщинами, следует понять, почему сами женщины осуществляют насилие над детьми. Господствующая в настоящее время репрезентация насилия женщин в отечественных СМИ представляет таких женщин как рациональных, жестоких, хладнокровных, потерявших свою женственность людей (Ходырева, 1997).

Многие эксперты – прямо или косвенно – связывают насилие мужчин с быстрыми социальными изменениями и нестабильностью, например с такими явлениями, как война и ее социальные последствия. При этом важно исследовать, какое воздействие оказывают социальные перемены и войны на людей, участвующих в боях, и на гражданское население, оставшееся дома. Хуже всего исследованы изменения при переходе от периода относительной стабильности к относительной нестабильности и вновь к стабильности. Например, как уравновешенный в мирное время мужчина становится насильником относительно женщин в период военных действий? Эксперты спорят о том, является ли насилие над женщинами во время войны следствием социальной санкции насилия в сочетании с доступностью беззащитной жертвы – или же мы имеем дело с процессами идентификации, связанными с гендерными отношениями в целом, с конструкциями Я-другие, друг-враг и т.п. Одно объяснение тут не исключает другое. Брутализация мужчин, участвующих в военных конфликтах, может быть мультифакторным процессом, куда входит и санкция насилия, и тренинг насилия, и практика унижения и превращения в объект тех, кто благодаря официальной пропаганде (или культивируемым воспоминаниям о прежних унижениях) становится маркированным врагом.

Изучение факторов риска, способствующих агрессивному поведению, в ходе изучения общественного здоровья стало отдельной сферой исследования. При исследовании насилия мужчин против женщин важно выделять риск стать насильником (например, представление о том, что женщина подчинена мужчине) и риск стать пострадавшей. Проведенные исследования такого фактора риска, как стресс, показывают противоречивую взаимосвязь между ситуацией стресса мужчины и его актом насилия против женщины. Эти противоречия связаны с разнообразием форм стресса, которым могут быть подвержены мужчины в разнообразных ситуациях в семье, на работе, в армии или на войне. Кроме того, по свидетельствам социальных работников, мужчины-насильники не ищут поддержки до тех пор, пока не перенесут значительный стресс. Учитывая все факторы риска, необходимо обратить внимание не только на корреляции между факторами риска и мужским насилием, но и на особенности самого насилия, то есть на механизм «выбора» объектов потенциального насилия. Последнее особенно важно, так как под влиянием стресса отдельные мужчины могут осуществлять насилие против лиц, которые не имеют личных отношений с насильником, но принадлежат к группе людей, которые в восприятии агрессора «подходят» для насилия или убийства. Показательно, что разрядка стресса происходит в присутствии жен или партнерш, детей и матерей, но почти никогда – в присутствии начальства и вышестоящих коллег (не говоря уже о насилии над ними).