Ген. Очень личная история - Сиддхартха Мукерджи

В то время как на Западе ученые наблюдали за эмбриональными экспериментами Хуана с оправданными опасениями, китайские специалисты были настроены куда более оптимистично. «Не думаю, что Китай захочет принять мораторий»[1178], – сообщал один ученый газете New York Times в конце июня 2015 года. Китайские биоэтики поясняли: «Согласно конфуцианским представлениям, некто становится человеком только после рождения. Это отличается от позиции Соединенных Штатов и других стран с сильным христианским влиянием, где благодаря религии людям может казаться, что использовать эмбрионы в исследованиях ненормально. Наша „красная линия“ в этом вопросе такова, что можно экспериментировать с эмбрионами не старше четырнадцати дней».

Другой ученый охарактеризовал китайский подход так: «Вначале делай, потом думай». Некоторые представители общественности, казалось, были согласны с этой стратегией; в разделе комментариев в New York Times читатели ратовали за отмену запретов на инженерию человеческого генома и призывали форсировать эксперименты на Западе – отчасти чтобы сохранить возможность конкурировать с азиатской наукой. Китайские эксперименты определенно подняли ставки для всего мира. Как выразился один писатель, «если мы не выполним эту работу, это сделает Китай». Стремление изменить геном человеческого эмбриона превратилось в межконтинентальную гонку вооружений.

Сейчас, когда я пишу эти строки, долетает информация, что еще четыре команды из Китая работают над внедрением постоянных мутаций в человеческие эмбрионы. Не удивлюсь, если к моменту выхода этой книги первая целенаправленная модификация эмбрионального генома уже свершится в лаборатории. Первый постгеномный человек, возможно, уже держит путь к своему появлению на свет[1179].

Нам нужен манифест для постгеномного мира. Или хотя бы путеводитель для прибывающих туда. Историк Тони Джадт однажды сказал мне, что роман Альбера Камю «Чума» такая же история о чуме, как «Король Лир» – история о короле по имени Лир. В «Чуме» биологический катаклизм становится полигоном для наших слабостей, желаний и амбиций. Невозможно воспринимать «Чуму» иначе как слабо замаскированную аллегорию человеческой натуры. Геном – это тоже испытательная площадка для наших слабостей и страстей, хотя его чтение и не требует понимания аллегорий и метафор. То, что мы читаем и пишем в наших геномах, – это и есть наши слабости, желания и амбиции. Это и есть человеческая натура.

Задачу окончательно оформить манифест мы адресуем другому поколению, а сами, припомнив все научные, философские и моральные уроки этой истории, попробуем набросать первые декларации.

1. Ген – это базовая единица наследственности. Он несет информацию, необходимую для построения, поддержания и починки организма. Конечные строение и функции организма зависят от взаимодействия генов с другими генами, с информацией из среды, с триггерами и случайными событиями.

2. Генетический код универсален. Если внедрить ген синего кита в микроскопическую бактерию, он будет считываться правильно, с почти безупречной точностью. Вывод: в человеческих генах нет ничего особенного.

3. Гены влияют на строение, функции и судьбу, но эти влияния, как правило, не однозначны. Человеческие свойства в большинстве своем определяются не одним геном; многие из них – результат взаимодействий между генами, средой и случайностями. Почти все такие взаимодействия не систематические: они происходят при пересечениях генома с принципиально непредсказуемыми событиями. Некоторые гены влияют лишь на вероятности и склонности. Поэтому достоверно предсказать конечный эффект мутаций или вариаций на организм мы можем только для малой части генов.

4. Вариации генов вносят вклад в вариации свойств, структур и поведения. Когда мы используем такие обиходные выражения, как «ген голубых глаз» или «ген роста», в действительности мы говорим о вариациях (или аллелях), которые определяют цвет глаз или рост. Эти вариации суммарно составляют ничтожно малую часть генома. Их значение преувеличивается в нашем воображении из-за культурной, а может, и биологической склонности гипертрофировать различия. У мужчины из Копенгагена ростом 182 сантиметра и мужчины из Конго ростом 128 сантиметров одна и та же анатомия, физиология и биохимия. Даже у двух максимально разных человеческих вариантов – мужчин и женщин – общие 99,688 % генов.

5. Заявляя, что мы нашли «гены» такого-то человеческого качества или функции, мы сужаем определение этого качества. Имеет смысл говорить о «гене группы крови» или «гене роста», потому что эти биологические атрибуты обладают узким определением в принципе. Но биология традиционно грешит склонностью путать определение качества с самим качеством. Если мы определим красоту как обладание голубыми глазами (и только ими), то мы действительно обнаружим «ген красоты». Если мы определим интеллект как успешное выполнение только одного вида задач или только одного вида тестов, то мы и правда найдем «ген интеллекта». Геном – это лишь зеркало человеческого воображения, его узости или широты. Там, в отражении, – Нарцисс.

6. Бессмысленно в разговоре о «природе или воспитании» (nature vs nurture) прибегать к абсолютным величинам или обобщениям. Преобладает ли природа – то есть гены – или воспитание – то есть среда – в развитии какого-то качества или функции, сильно зависит от этого качества и контекста. Ген SRY определяет половую анатомию и физиологию в поразительно автономной манере; это целиком природа. Гендерная идентичность, сексуальные предпочтения и выбор сексуальных ролей определяются во взаимодействии генов и среды; это природа плюс воспитание. Содержание понятий «мужественность» и «женственность» – то, как их прописывает и считывает общество, – напротив, задается в основном средой, общественной памятью, историей и культурой; это целиком воспитание.

7. Каждое поколение людей будет производить новые вариантные и мутантные формы, это неотъемлемая часть нашей биологии. Мутация выглядит аномалией только в статистическом смысле: это просто менее распространенный вариант. Стремление усреднить и «нормализовать» людей должно уравновешиваться с биологической необходимостью поддержания разнообразия и отклонений. Нормальность – это антитеза эволюции.

8. Многие человеческие болезни – включая ряд тех, что раньше объясняли диетой, неблагоприятными воздействиями и случайностью, – возникают в значительной мере (или полностью) под влиянием генов. Такие болезни чаще всего полигенны, то есть вызываются множеством генов. Эти нарушения наследственные, поскольку обусловлены взаимодействием специфического набора генов, но наследуются – достаются следующему поколению в исходном виде – они не всегда, поскольку наборы генов перемешиваются в каждом новом поколении. Каждое в отдельности моногенное заболевание встречается редко, однако в сумме они оказываются на удивление распространенными. Мы знаем уже более 10 тысяч таких болезней. С какой-нибудь из них рождается минимум каждый двухсотый, максимум каждый сотый ребенок.

9. Любая генетическая «болезнь» – это несоответствие между геномом организма и окружающей его средой. В ряде случаев уместным медицинским вмешательством для облегчения состояния будет изменение среды: ее можно подогнать под особенности организма (реализовать нестандартные архитектурные решения для людей с карликовостью, разработать альтернативные образовательные ландшафты для детей с аутизмом). В других случаях, наоборот, имело бы смысл изменить гены, подогнав их под требования