Белоэмигранты на военной службе в Китае - Сергей Балмасов

Причина популярности СССР в глазах эмигрантов была высказана известным в Шанхае белоэмигрантом В. Жигановым: «Между большевиками 1918 г. и нынешними, по моему мнению, осталось столько же общего, сколько между красным бандитом Тряпицыным[1608] и маршалом Жуковым»[1609].

Импонировало белоэмигрантам и то, что Сталин во время репрессий уничтожил почти всех их былых противников по Гражданской войне и очистил от самых кровожадных красных палачей органы безопасности. Во время Второй мировой войны эти симпатии росли параллельно победам советского оружия и «новациям» советской жизни – открытию храмов, введению атрибутики царской армии – погон, орденов и медалей Суворова, Кутузова и т. п., а также упразднению института комиссаров[1610].

Эти настроения росли постепенно. Так, в начале войны Жиганов не мог найти издателей своей брошюры даже среди владельцев русских типографий. В ней он разоблачал истинные стремления Гитлера и его японских друзей и пытавшихся набиться в таковые некоторых эмигрантов[1611]. Он справедливо осуждал тех русских эмигрантов, кто записался в японские лакеи и содействовал претворению в жизнь идеи Гитлера об уничтожении славян вообще и русских в частности. Он напомнил ратовавшим за поражение СССР русским, что они сами уподобляются большевикам 1917 г., которые погубили Российскую империю, поддержав внешнего противника.

Но, несмотря на симпатии значительной части белоэмигрантов к СССР, далеко не все остались в Китае встречать советские войска и помогать им. Некоторые, как командующий Захинганским казачьим корпусом и глава Бюро по делам российских эмигрантов Алексей Проклович Бакшеев, приняли участие в боях против советских войск, были ранены и захвачены в плен в августе 1945 г.[1612]

Против наступающих советских войск в Маньчжурии воевали и другие белоэмигрантские отряды. Среди них выделялся отряд Темирханова, считавшегося потомком Чингисхана. Его отец в чине ротмистра служил в личном конвое императора Николая II[1613].

По данным самих эмигрантов, далеко не все асановцы переходили на сторону советских войск. Есть сведения, что в районе станции Ханьдаохедзы во время прохождения там советских войск «отряд Асано пытался оказать сопротивление, но был весь уничтожен»[1614].

Многие асановцы, как, например, русский полковник японской службы Косов, одна из ключевых фигур в отряде, участник боев против советских и монгольских войск на озере Хасан и на Халхин-Голе, ушли через Великую Китайскую стену в американскую зону оккупации в Китае. Впоследствии Косов жил в Австралии, где и скончался. Он был представителем той части белоэмигрантов, которая сохранила ненависть ко всему советскому и не доверяла коммунистам. Эти люди хорошо изучили своих прежних противников по Гражданской войне. Они полагали, что их будут преследовать.

Белоэмигранты, служившие японцам, считали, что было бы подло предать тех, кто помог им выжить в недружелюбном Китае, предоставив работу. По японскому воинскому кодексу и кодексу чести бусидо «кусающий кормящую руку да лижет пинающий его сапог». Тем более что японцы даже в трудный для себя час помогали всем служившим у них белоэмигрантам деньгами и документами[1615].

Эти люди не только сохранили честь русских на японской службе, показав, что далеко не все из них в трудную минуту готовы предать своих командиров, но и спасли свою собственную жизнь. Дело в том, что с приходом советских войск в Маньчжурию и Трехречье в первую очередь Смерш искал и вылавливал для расправы тех, кто имел хоть какое-то отношение к «Русской бригаде Асано»[1616]. Всего Смерш отловил около 15 тысяч русских эмигрантов. По данным некоторых историков, именно такое количество русских эмигрантов сотрудничало с советской разведкой до разгрома Японии[1617].

Некоторых вылавливали хитростью, граничившей с подлостью. Так, несколько сотен русских эмигрантов, входивших во время войны в японскую систему «тонари-гуми», Смерш заманил в здание бывшего японского Генерального консульства, где якобы организовывались празднества по случаю разгрома Японии. Там их заперли в подвале и в скором времени вывезли в СССР в концлагеря[1618].

Арестованных везли в Находку поздней осенью – зимой 1945 г. «в холодных вагонах, набитых битком, и арестантам приходилось согреваться своим теплом. Об условиях гигиены надо было только мечтать»[1619]. Оттуда их отправили в разные лагеря Сибири и Колымы. По воспоминаниям свидетелей, страдая от недоедания в сталинских лагерях, новые зэки «давали концерты». Врываясь в столовую с безумными от голода глазами, они требовали официанта и называли множество блюд русской и китайской кухни, которые хотели бы отведать. Об этих кушаньях сидевшие с ними уголовники даже и не слыхали и поэтому развлекались, подначивая несчастных помешавшихся маньчжурцев, чтобы те повторили «концерт», требуя названий новых блюд, рассчитывая пополнить свои сведения о ресторанных меню Китая[1620].

Однако карающий меч опускался не только на головы тех, кто служил японцам. Очевидцы советской оккупации Маньчжурии свидетельствуют о массовых изнасилованиях женщин-эмигранток советскими военными, некоторые из них после этого кончали жизнь самоубийством. Вообще пострадать тогда можно было не только из-за «антисоветизма», но и за то, что накормил простых японцев[1621].

Кроме того, чекисты расправлялись с эмигрантами, имеющими громкие имена, вроде Семенова и Нечаева. Их обвиняли в том, что они принимали активное участие в наборе русских наемников в войска, сражающиеся с коммунистами, и для службы японцам. Так, Нечаеву было поставлено в вину то, что в 1944 г. он был начальником дайренского Бюро по делам российских эмигрантов[1622]. Эта организация у чекистов проходила как «шпионско-диверсионная», и Нечаев, как ее руководитель, был осужден советским «правосудием» и отправлен отбывать срок в сибирских концлагерях.

Против Семенова было выдвинуто не лишенное оснований обвинение в том, что он вместе с генералом Вишневским готовил с помощью японцев отделение Уссурийского края и большей части советского Дальнего Востока для создания особого буферного государства между Японией и СССР, которое должно было иметь границы от Байкала до Японского моря[1623].

Существует версия, что Семенов сам явился к советским офицерам в парадной форме, хотя японцы предлагали ему для бегства катер. Подойдя к гуляющим по Дайрену офицерам, Семенов представился. В ответ сначала было молчание, а потом дикий крик: «Оружие! Руки вверх!» По данным Кайгородова, плененного Семенова посадили в клетку и сильно били. За несколько дней до этой «встречи» смершевцы расстреляли нескольких семеновских пастухов за то, что те берегли и «плодили» атаману лошадей, а главное, не проявляли большой радости при экспроприации табуна и пытались утаить нескольких наиболее ценных и породистых коней. Двое других – ветеринарный врач и выезжающий конюх – были арестованы и этапированы в Сибирь, как «подручные лютого врага трудового народа»[1624].

Плохо пришлось и казакам, чьи станицы в основном находились в Трехречье. Они сильно пострадали во время советского вторжения 1945 г., от последующих репрессий со стороны Смерша и китайских советских властей[1625].

Генерал-лейтенант Маньчжоу-Ди-Го Уржин Гармаев был обвинен по статье 58, частям 2, 4, 6 и 11 Уголовного кодекса РСФСР в проведении разведывательной работы против СССР. Кроме того, его обвинили в активном участии в нападении на советскую и монгольскую территории. Этого он и не отрицал. На заседании Военной коллегии Верховного Суда СССР 1 марта 1947 г. под председательством генерал-майора Ульриха Гармаеву был вынесен смертный приговор: расстрел с конфискацией имущества, 13 марта того же года этот приговор был приведен в исполнение. На основании Закона РФ «О реабилитации жертв политических репрессий» 23 февраля 1992 г. Уржин Гармаев был реабилитирован[1626].

Символично и то, что эмигранты, сохранившие верность японцам и собственную честь, избежали позорной гибели в СССР и прожили остаток жизни благополучно. Их вовремя вывезли из Китая, и они распылились по островам Тихого океана, Австралии, странам Северной и Южной Америки. В то же время репрессий не избежали многие русские из тех, кто служил в иностранных концессиях англичанам, французам и даже немцам. Оставшись в Китае после ухода иностранцев и после окончания Второй мировой войны, они были арестованы гоминьдановскими или коммунистическими войсками и осуждены как «коллаборационисты»[1627].