По делам их - Надежда Попова

— Я… — голос ее сорвался; Маргарет судорожно сглотнула, переведя дыхание, и договорила: — Я хочу знать, когда все, что между нами было, стало игрой.

— Всегда, — отозвался он просто и, перехватив ее взгляд, уточнил: — С того дня, когда я понял, что Филиппа убила ты. Ты это хотела узнать?

— Всегда?.. — повторила Маргарет потерянно. — Значит, все это… пьяная выходка в моем доме… наш день на Райне… все, что ты мне говорил… Все ложь?

— Не все. Я обещал, что герцог фон Аусхазен заплатит за совершенное, и ты это увидишь. Так и будет. По приговору ему предстоит умирать первым, после — князь-епископу и тебе, посему рассмотреть ты сможешь все в подробностях. И, как я и обещал, он умрет в муках: за покушение на инквизитора его участь — коптиться над углями, а это часа два-три.

Она засмеялась хриплым дергающимся смехом, опустив голову, и глаза подняла не сразу.

— Это что же, — спросила Маргарет надрывно, — такой особый инквизиторский юмор? Это должно быть, по твоему мнению, забавно?

— По-моему, да, — откликнулся Курт. — Но я не удивляюсь, что ты не оценила. Это все, что ты хотела услышать?

— Ты говорил, что…

Маргарет запнулась, боясь вымолвить хоть слово, боясь с первым же звуком выпустить на волю слезы; он вздохнул.

— Что люблю тебя? Говорил.

— И ты так просто… вот так просто… сменил любовь на ненависть?

— Ты хотела, чтобы я сказал тебе то, что ты и сама знаешь? Ты хочешь услышать это именно от меня? Хорошо. Слушай. Будем логичны, — предложил Курт по-прежнему спокойно. — Что есть такое — «любовь»? Это удовлетворение от того, что находишь человека, соответствующего твоим представлениям об идеальном друге и — любовнике. Любовнице, в моем случае. Идеальной любовницей ты была. Мне будет сложно найти нечто похожее в будущем… Но у меня впереди еще много времени. Что такое идеальный друг? Это тот, кто разделяет твои представления о мире, о человеке, обо всем; мелкие несхождения во взглядах допустимы, но ограничены. И отсюда, милая, возникает вопрос: а по какой причине я должен продолжать любить человека, который в корне отличен от меня? До того дня, когда я узнал, что ты вот так просто, словно муху смахивая со стола, убиваешь человека — это было… Однако, люби я тебя хоть и до полусмерти, до исступления, сколь угодно глубоко и искренне, это ничего бы не изменило — ну, разве, сейчас, стоя перед тобой, я, быть может, давился бы слезами, как ты. Ситуация проста, Маргарет: я инквизитор, а ты — уж прости за vilitas verborum[192] — ведьма. Убивающая людей. Мой долг — остановить тебя любыми способами. Что тебя все еще удивляет?

— Долг? — переспросила она с болью. — Любыми способами? Стало быть, исполнение долга оправдывает подлость?

— Да, — кивнул Курт. — По отношению к противнику — вполне. Sycophantae sycophantari,[193] Маргарет; я воспользовался твоим же оружием, всего лишь. Хочешь узнать, не терзаюсь ли я из-за этого? Вынужден тебя разочаровать. Нет. Что ты желаешь знать еще?

— Что с тобой случилось? — почти шепотом выговорила Маргарет. — Когда ты таким стал?

— Я таким был. Всегда. То, что ты этого не увидела, не поняла, не начала опасаться вовремя — это твоя ошибка. К чему ты потребовала этого разговора? Зачем? С целью пробудить во мне сожаление? Раскаяние? Чего ты хотела добиться?

— Может, чтобы ты сказал, что тебе жаль…

— Тебя? — уточнил Курт. — Мне жаль тебя и жаль, что все так сложилось. Все-таки, я тебя любил когда-то, и мне жаль потерять то, что мне нравилось; это primo. А secundo — я уже говорил, что сострадаю каждому, кто оказывается в твоем положении. К этому меня тоже обязывает мой долг инквизитора. А еще мне жаль четверых молодых парней, которые помешали тебе своим существованием, и их, Маргарет, мне жаль гораздо более — они виновны разве лишь в глупости, однако за такое обыкновенно не убивают. Ты все еще не поняла? Ты здесь не за то, что вздумала поклоняться кому-то, кому не поклоняюсь я. Мне все равно, кто и как проводит свое время, пока его вера не вступает в противоречие с Законом. И это не блажь Конгрегации, при любом государственном устройстве и любом правителе, в любой стране есть несколько непреложных правил, которые не должны меняться по первой прихоти. Одно из этих правил гласит: не отнимай жизнь.

— Вот как? А что намерены сделать ты и твои… собратья?! — почти выкрикнула Маргарет. — Будь последователен в собственных убеждениях!

— К сожалению, мне придется это сделать. Это приходится делать по всему миру многим судьям, чтобы сохранить справедливость. Это — если говорить о высоких материях. А если сказать проще, то — чтобы другим было неповадно. Для назидания в том числе. Я ответил на твой вопрос?

Маргарет всхлипнула, все-таки не сумев удержать слезы, опустила голову, ткнувшись лбом в плечо; Курт стоял неподвижно и молча, пока, вновь с усилием подняв взгляд, она не спросила тихо:

— Значит ли это, что мне не избежать… — голос снова осекся и снова упал до едва различимого шепота, — что я в любом случае…

— Попадешь на костер живой? — договорил Курт; она зажмурилась, закусив губы, и медленно кивнула. — К сожалению для тебя — да. Это первый суд над особами подобного общественного положения, и он должен быть показательным — ad terrorem ceterorum.[194] Всем троим предстоит высшая мера.

— Ты откровенен…

— Если ты хотела не откровенности — для чего требовала встречи со мной?

— Уже не требую, — все так же шепотом отозвалась Маргарет. — Я услышала достаточно.

— А я — нет. Ты обещала назвать имя, — напомнил Курт. — Таков ведь был уговор?

Она не ответила, отведя взгляд в сторону, и он повторил — тихо, но настойчиво и жестко:

— Имя.

— А если нет?

Это едва прозвучало, произнесенное одними губами, тихо, как ветер; Курт шагнул ближе.

— А если нет, — тоже понизив голос, ответил он, — я сменю на твоем допросе одного из следователей. И когда за тебя возьмусь я, поверь, ты возблагодаришь свою темную богиню, когда, наконец, будет оглашен и исполнен приговор — даже такой.

— Господи!.. — простонала она надрывно, и Курт кивнул:

— Самое время… Имя, Маргарет.

— Последний вопрос, — вдруг неожиданно твердо и решительно возразила та, вскинув голову, и он нахмурился, ожидая неладного. — Не поцелуешь меня на прощание?

— Гессе, нет! — голос Райзе прозвучал в каменной тишине резко, почти криком; скрипнул по полу табурет — тот поднялся, сделав шаг к ним. — Не прикасайся к ней.

— Боишься меня? — потрескавшиеся губы улыбнулись, и в фиалковых глазах на миг промелькнуло злое торжество. — А как же твой долг? Разве не твоя святая обязанность рискнуть ради того, чтобы его исполнить? Давайте, майстер инквизитор. Не испугаетесь же вы слабой женщины. Или призрак Филиппа стоит перед вашим взором?