Полководцы Украины: сражения и судьбы - Дмитрий Табачник

Но приказа так и не последовало.

На фронте во Франции. Справа пулеметный расчет пулемета Гочкис. Под № 2 – Родион Малиновский

Да и не везде царил дух бодрости и подъема. Были роты, где господствовала атмосфера уныния и пессимизма. Кое-где солдаты колебались, колебались и члены ротных комитетов. Такие подумывали о другом: как спастись от смерти.

Наутро опять куртинцы недосчитались пары сотен бойцов.

Вскоре вновь начался обстрел лагеря. И опять были жертвы. Раненые, не получая помощи, истекали кровью. Убитые лошади были съедены. Но к голоду теперь прибавилась еще и жажда. Каждая капля воды была на вес золота.

А пьяные каратели пошли в атаку. Вот они прорвались к крайней казарме, которую защищали пулеметчики во главе с Гринько. Завязался сильный бой. Пулемет захлебывался непрерывным огнем, в карателей одна за другой полетели ручные гранаты.

Но с тыла, с другого конца, в казарму все-таки ворвались курновцы. Они забросали пулеметчиков гранатами. В дыму и грохоте упал как подкошенный Ванюша. С трудом приподнявшись, он в упор выстрелил в белобрысого пьяного поручика и убил его. Но тут же получил пулю в грудь и снова упал.

Артиллерийский и ружейно-пулеметный огонь все усиливался. Стоны раненых, жалобное ржание лошадей, взвизги пуль и осколков, взрывы снарядов… Это была страшная картина расправы… Быстрыми перебежками сновали санитары, а раненых и убитых становилось все больше и больше. Люди стали уходить в подвалы, но что это могло дать? Они лишились возможности обороняться…

В отрядном комитете поняли, что дальнейшее сопротивление бесполезно – оно привело бы к новым потерям. Теперь нужно было предпринимать иные шаги – сохранить людей, которые в дальнейшем, в более подходящих условиях, могли бы продолжить борьбу…

Над зданием отрядного комитета и над крайней к местечку казармой были подняты большие белые флаги. Артиллерия карателей замолчала, постепенно затих и ружейно-пулеметный огонь. Дым и гарь над лагерем медленно рассеивались…

Глоба от имени отрядного комитета обратился к генералу Занкевичу:

«…Жертвы уже слишком большие. Раненые истекают кровью, помощи никакой нет. Умирают от отсутствия медицинской помощи. Сколько вы еще хотите? Прекратите стрельбу. Винтовки приходите заберите или укажите, где их сложить. Просим оставить нас в лагере: не выступать никуда. Дайте ответ. Вышлите для переговоров делегатов или приезжайте кто из вас. Бросьте стрельбу и жертвы! Глоба».

Вскоре делегация куртинцев направилась в гостиницу «Сайон», где располагался штаб Занкевича и где по его требованию должны были состояться переговоры. В делегацию вошли Ткаченко, Разумов, Демченко и Домашенко.

В «Сайоне» их уже поджидали. Куртинцы вышли в холл и – как на стену наткнулись: в упор, ненавидящими глазами смотрели на них Занкевич, Беляев, Лохвицкий, Рапп… Ткаченко, возглавлявший делегацию, сразу, конечно, понял, что от них ничего не добиться, примирения быть не может. Но требования свои выложил четко: прекратить расстрел людей, выделить медицинский персонал для оказания немедленной помощи раненым… После этого можно будет продолжить переговоры…

Высокомерно и пренебрежительно генерал Занкевич изложил свои требования: в течение двух часов сдаться и сложить оружие, вожакам явиться с повинной. В случае отказа обстрел лагеря возобновляется.

Да, примирения не может быть…

Ровно через два часа по лагерю снова ударили пушки.

И как бы в ответ вместо белых флагов над лагерем взвились красные знамена.

И куртинцы пошли на врага. Пошли, не открывая огня, молча, сосредоточенно, угрюмо. Они имели при себе оружие, но ни один затвор не клацнул, ни один ствол не окутался сереньким дымком. Они хотели показать: мы идем, но не сдаваться. С нами оружие, и, если вы начнете бой, мы примем его. Но вся ответственность будет лежать на вас.

Вдруг со стороны вражеских позиций раздались крики «ура» и послышалась частая ружейно-пулеметная трескотня. Артиллерия открыла огонь по выходам из лагеря. Роты карателей стали огибать и охватывать куртинцев с флангов. Завязалась упорная борьба. Не открывавшие до этого огня подразделения куртинцев ударили по карателям в упор с близких дистанций. Во многих местах начались рукопашные схватки.

Бой, однако, продолжался недолго. Большая часть солдат 1-й бригады была окружена, схвачена и принуждена к сдаче. Другая часть, упорно отбиваясь, стала отходить в лагерь. Пулеметчики огнем прикрывали отход своих и сумели остановить озверевших карателей.

Поле боя было усеяно трупами, кругом валялись раненые. Видя эту страшную картину, Занкевич и его приближенные думали об одном: как скрыть или хотя бы уменьшить количество жертв? Как выяснилось после, в своих донесениях они или вовсе не показывали потери куртинцев, или утверждали, что эти потери ничтожно малы и исчисляются единицами.

…В лагерь отошло около тысячи куртинцев. Остальные были либо убиты, либо ранены, либо захвачены карателями. Попавшие в руки врагов подверглись унизительнейшим оскорблениям – их раздевали до последней рубашки, стягивали сапоги, срывали обручальные кольца. А потом отправляли в тыл под конвоем…

Наиболее стойкими оказались пулеметчики. Возвратясь в лагерь, они рассеялись по всей территории и поливали наседавшего врага ливнями пуль. Этот факт привлек пристальное внимание Занкевича и Раппа, они даже зафиксировали его, так сказать, документально. Они доносили верховному главнокомандующему в Россию, что фанатично настроенные восставшие «засели в различных каменных зданиях обширного лагеря с пулеметами и упорно не желают сдаваться и открывают пулеметный и ружейный огонь по нашим цепям и по всем пытающимся приблизиться к лагерю».

В ночь на 18 сентября еще многие солдаты ушли из лагеря.

А наутро в течение одного часа по восставшим было выпущено сто снарядов. Каратели били шрапнелью, гранатами, чтобы нанести наибольшие потери людям.

Но били курновцы по пустому месту Отрядный комитет понимал, что удержать весь лагерь оставшимися силами невозможно, и решил занять здание офицерского собрания, как наиболее подходящее к обороне.

Окна заложили мешками с песком, оставив только бойницы для пулеметов.

С большой осторожностью каратели начали занимать оставленный лагерь, предварительно очищая чердаки и подвалы казарм. Кое-где там еще оставались люди, главным образом из второго полка. Они храбро сопротивлялись. Каратели кололи куртинцев штыками, добивали раненых… Особенно зверствовал поручик из 3-й бригады Урвачев. А к вечеру обрушился артиллерийский и ружейно-пулеметный огонь на зеленую рощу, окружавшую офицерское собрание. Сотни снарядов рвались среди деревьев. Но атака на самое здание офицерского собрания была отбита, и каратели отошли в глубь лагеря.