Дарвин - Максим Чертанов

Червь всегда брал лист не за основание, а за кончик: «Он различает форму листа и находит острый конец, позволяющий провести операцию самым экономным путем… Наблюдается разумная форма поведения, в основе которой, видимо, стоит "расчет", делающий это поведение самым целесообразным». Но, может, кончики листьев просто вкуснее? Дарвин давал червям кусочки бумаги в форме листа: они безошибочно находили острый конец. Что об этом думает современная наука? Исследователь Мангольд взял лист растения и вырезал из него треугольный кусочек «вверх ногами», то есть так, чтобы из кончика получилось основание. Червяки стали хватать треугольник за основание, значит, они не различают форм, а просто всегда берут лист за ту часть, которая дальше от черенка. Другой опыт: палочку с одного конца смазали соком из кончика листа, с другого — из основания. Червяки безошибочно выбирали сок кончика. Если палочка не была смазана, они хватались за любой конец. Стало быть, в кончике листа содержится что-то вкусное, чего в основании нет, червь реагирует на это, а не на форму. Но как быть с опытами Дарвина, ведь бумажные треугольники он ничем не мазал, а черви все же выбирали острую верхушку? Польский биолог Я. Дембовский помещал их в лабиринт в форме буквы Т; когда они доползали до вершины, им предстоял выбор: повернуть направо, где ждал удар током, или налево, где была еда; вскоре они безошибочно запоминали, куда двигаться. Раз они так умны, может, просто хотели угодить Дарвину, который их прославил?

Роменс описал свои опыты с растениями, подтверждающие, что в их телах под действием света движутся какие-то вещества, Дарвин ликовал: ага, есть, а значит, они должны быть и у зверей! Коллеги опять смеялись: старик не смыслит в химии, выдумал какие-то вещества, когда всякий дурак знает, что у животных сигналы, передаваемые по телу, имеют электрическую природу! (А в 1902-м были открыты гормоны, а в 1930-х — нейромедиаторы, а теперь мы знаем, что механизм действия гормонов и подобных веществ у растений, червяков и у нас действительно один…) Дарвин загорелся: надо светить на червяков и на растения разными цветами спектра, устраивать вспышки. Но не смог: не было аппаратуры. Уже в XXI веке поляк С. Карпинский, изучавший растение резуховидку, доказал, что она по-разному реагирует на красный, синий и белый свет, и предположил, что в зависимости от цвета запускаются разные химические реакции, приспосабливающие растение к изменениям времен года.

С помощью цветных стекол Дарвин пытался не только найти у растений мозги и гормоны, но и вызвать мутации. Не получилось. С удобрениями — тоже. Немецкому зоологу К. Земперу он несколько месяцев назад писал, что «изменение условий дает толчок изменчивости, но в большинстве случаев они действуют очень косвенным образом». Летом прочел работу немецкого ботаника Хоффмана, который тоже не смог никакими воздействиями заставить растения меняться в определенном направлении, и сказал Земперу, что рад: не условия, а отбор создает разновидности, он так думал всегда, но боялся настаивать. И все же он не уверен: «Я хотел бы быть помоложе и иметь больше сил, ибо вижу, в каких направлениях надо вести исследования». 1 мая сдал в печать «Червей», редактировал автобиографию. 27-го приехал Ганс Рихтер, играл Бетховена и Моцарта, вспоминал о хозяине как о человеке «необыкновенно нежном». Летом Дарвин маялся без работы, Эмма уговорила поехать на курорт Паттердейл, взяли внука, Генриетту с мужем и Уильяма, Генриетта писала, что отец был грустен, но не слаб, часами гулял по берегу озера с женой. Приехал Роменс с женой и младенцем (но без обезьяны), грусти не заметил, ему показалось, что старик был «как никогда оживленный и яркий».

Гладстон предложил должность попечителя Британского музея, Дарвин отказался. Но бездельем мучился. Еще бы, ведь он испытывал «ломку»: дофаминовые рецепторы жаждали утонченных наслаждений ума, к которым он их приучил. Гукеру, 15 июня: «Безделье — просто страдание для меня… нет ни духа, ни сил начать большие многолетние исследования, единственное, чем я наслаждаюсь, и нет никаких мелких исследований. Так что я должен с нетерпением ждать кладбища в Дауни как самого желанного места на земле». Вернулись домой, 1 июля он заявил Уоллесу, что жизнь ему надоела. А на следующий вечер писал Мюллеру, что изучает, как растения стряхивают с листьев капли воды — можно ли назвать эти действия в какой-то мере сознательными? — и «безумно увлечен» и «совершенно счастлив».

Как могла надоесть жизнь, когда люди каждый день чего-то хотели, просили помочь? Американка Э. Тэлбот желала изучать умственное развитие детей, Дарвин советовал, как составить анкеты для учителей и нянек, предложил направления исследований, например изучить, как дети проявляют склонности, которых специально не поощряли, небось окажется, что они унаследовали их от какого-нибудь прадеда, это поможет понять природу наследственности, работа займет десятилетия, но какие результаты можно получить! В июле наконец помирились с Фаррером, 3 августа Дарвин поехал в Лондон, позировал художнику Кольеру, обедал у принца Уэльского и отважился прийти в качестве почетного гостя на седьмой Международный медицинский конгресс, где выступали Геккель, Вирхов, Пастер, Листер, Хаксли, Кох. Все было так хорошо, а 26 августа умер Эразм…

Хоронили в Дауни. Младший брат пал духом. Нашел у покойного портрет матери, писал Каролине, что не может вспомнить ее лицо, только платье… Наследство поделили с сестрой пополам. 7 сентября он подсчитал свои средства: 250 тысяч фунтов (более 30 миллионов долларов по нынешним временам). Отредактировал завещание, выходило по 40—50 тысяч каждому из детей, по тысяче Хаксли, Гукеру, разным научным обществам. Съездил к Ричу, обсудили, куда еще пожертвовать деньги. Он был готов к смерти. Но зачем умирать, когда есть работа? Нет, не стряхивание воды с листьев, есть вещи поважнее. Два интересных вещества: карбонат аммония и хлорофилл. Как первое действует на второе?

Растениям нужен азот — без него нет хлорофилла. Карбонат аммония его содержит. Сейчас это вещество используют для удобрения. Тогда о минеральных удобрениях знали мало. Опыты Дарвина должны были доказать их полезность. Но не доказали: он обнаружил, что на бобовые подкормка азотом не влияет. У него не было времени с этим разобраться; теперь известно, что они берут азот из воздуха. Но он заметил, что у некоторых растений от подкормки на корнях образовывались какие-то шишки. Никто не знал, зачем они. Дарвин решил, что это резервуары: как у хомяка орех прячется за раздувшейся щекой, так у растений в шишках скапливается вода, пища и, в частности, азот; он не ошибся, хотя у этих шишек, «корневых клубеньков», как их сейчас называют, есть и другие функции. У иных растений, впрочем, от азота шишки не росли, а в клетках стебля появлялись какие-то гранулы; Дарвин писал Мюллеру, что совсем запутался, но рук не опускает. Он спешил, хватался за разные растения, хотел знать всё про всех. Попался молочай — у него стебель выделяет ядовитое «молочко», а на корнях какие-то трубочки: может, это «модифицированные молочные железы»?! Написал об этом статью (ее зачитали в Линнеевском обществе 16 марта 1882 года), но поторопился: трубки с «молочком» не связаны. А еще он вел переписку о «вивисекции»; а еще корреспонденты забрасывали его философскими вопросами, которых он так старался избегать…