«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1975-1984 - Кир Булычев

— Вот теперь действительно начинают. Видите, впустили первую группу.

— Прямо не верится… Через пару часов очередь дойдет и до нас.

— А я почему-то боюсь. Не знаете, это опасно? Что говорят?

— Не знаю. Лично меня это не волнует. Лишь бы вырваться отсюда. На любых условиях. Терять уже нечего…

— Но все-таки, что они с нами сделают? Что мы почувствуем?

— Я же говорю вам, не знаю. Засушат, заморозят, растворят — какая разница!

— Бррр!.. Ну и юмор у вас. Я же серьезно.

— Да что вы пристаете с пустяками. Спросите у них самих, а меня оставьте в покое. Вон ходят двое — Капитан и первый помощник. Они вам все расскажут. Ну, сбегайте.

— Вы что, смеетесь? Я и так еле на ногах держусь, не то что они… А кто из них Капитан? Коренастый?

— Да. Он уже сделал двенадцать рейсов. А первый помощник, я слышал, впервые здесь. Новичок. Он даже родился там.

— Эх, везет людям.

— Это верно, кому как повезет. Его родители попали в первые рейсы. Вас-то еще и на свете не было.

— Меня? Возможно. Кстати, я в своем роде знаменитость.

— Вы? Вот уж не сказал бы, глядя на вас. Ну и чем же?

— Моложе меня никого здесь нет, хотя мне уже сорок два. Я последний, кому позволено было родиться. Последний, понимаете. Потом Администрация приняла решение — больше ни единой души.

— Ну и правильно. Надо было еще раньше. Иначе бы они еще и через десять лет не увезли всех отсюда. Все-таки мы живем в самую гнусную эпоху. Эпоху бегства от самих себя.

— Это вы в точку попали. Гнуснее и не придумаешь… Еще одну группу впустили. Дело движется. Медленно, но верно.

— Моя очередь движется уже четырнадцать лет. Так что я привык. К движению…

— Что же вы раньше не записались?

— Раньше… Все мы жертвы, как говорится, стадного чувства. Сначала никто не хотел, первых отправляли в принудительном порядке. Конечно, были добровольцы, но они не в счет. Масса, толпа… Глупцы, и я такой же… Мне уже пятьдесят девять. Кто знает, сколько еще осталось. Но хоть год-два, хоть сколько-нибудь пожить по-человечески, а не так, как мы сейчас. Или умереть, все равно…

— Нет-нет, я не согласен умирать. Жизнь — это чудо, даже здесь. Величайшее чудо, которое еще осталось у человека.

— Хм, да вы философ! Поэт! Стишки сочиняете?

— Оставьте… Лучше посмотрите, что это там виднеется.

— Где?

— Почти у горизонта. Непривычный зеленый цвет. Правее тех барханов, видите?

— Ну и что? Камень, наверное. Какая разница. Подвиньтесь, теперь можно стать под навесом. Пожалуй, они стали работать быстрее.

— Странно, очень странно.

— Вы о чем?

— Да вот это зеленое. Вчера, кажется, там ничего не было. Вы не заметили?

— Мне все равно. Считайте, это мираж.

— Я бы не сказал.

— Тогда сбегайте и узнайте. Потом расскажете всем нам.

— Мне что, больше всех нужно? Просто к слову…

— Вот она, типичная философия потребителя.

— Будто вы не потребитель. Созидатель нашелся. Именно такие, как вы, и довели до всего этого кошмара!

— Слушайте, мне надоели ваши праздные разговоры. Давайте помолчим лучше, чем попусту молоть языком.

— Пожалуйста. Только, по-моему, вы начали первый. Да, вы. Вы сказали…

— Что я сказал? Какой вы все-таки нудный.

— Ну, знаете ли… Я попрошу вас выбирать выражения!

— Да идите вы…

— Что-что?!

— …!

— …!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

2.⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

И они замолчали.

Да и о чем говорить?.. Через час-другой их, да и всю эту вереницу людей в прозрачных оболочках, ожидает глубокий сон едва ли не по ту сторону бытия — долгосрочная теплохимическая консервация организма. И какая разница — что они думают друг о друге и обо всем остальном.

Каждые семь минут горстка пассажиров входила в камеру шлюзования огромного космического корабля. Там они принимали снотворное и располагались в пластиковых капсулах. Дальнейшее от них уже не зависело. И они засыпали с надеждой, что через шесть лет — световых лет — они вернутся к жизни, но уже там, на четвертой планете звезды Бертольда.

Эта планета, которую переселенцы назвали Младшей Землей, М-Землей, а в разговорной речи Эмземлей, имела вполне приемлемые условия для жизни, почти такие же, какие были на покинутой Земле в мезозойскую эру. Так Человек, Венец Творения, выбрался, наконец, из своей земной колыбели, и зашагал по этажам мироздания с видом победителя, бесцеремонно заглядывая во все его комнаты, обшаривая закоулки и опустошая кладовые. Ибо что ему еще оставалось делать? Только побеждать. И пожинать плоды своих побед…

А пока последние люди покидали Землю. Очередь уже сократилась на треть — вереница странных фигур в прозрачных оболочках под палящими лучами солнца на стартовой площадке. Люди уезжали без багажа и в камере шлюзования оставляли все, что было на них, вплоть до контактных линз-очков. Одна старушка пыталась пронести под своей оболочкой кота. Через минуту рука робота вышвырнула кота прочь. Обреченный зверь, корчась на раскаленном песке в разреженном воздухе, прекратил свое жалкое существование на глазах у безучастной толпы, словно напоминая, что отсюда надо убираться, и поскорей.

Двое из экипажа проверяли по спискам каждую группу, а Капитан с первым помощником неторопливо прохаживались по территории городка. В полете все члены экипажа тоже погружались в сон, но лишь после того, как корабль ложился на курс, и в консервацию вводил их сам Капитан. Он оставался последним бодрствующим существом на борту, — роботы не в счет.

На все четыре стороны открывался один и тот же унылый вид: зыбкие гребни барханов под ослепительным небом, бесформенные каменные торосы, полуразвалившкеся строения из металла и пластика. Ничто здесь не радовало глаз, на всем были печать и дыхание смерти. Голая и обезвоженная, готовая испустить последний дух, последний живой крик, Земля стала пройденным этапом для того, кто ее топтал и, как казалось ему, благоустраивал…

И только одно привлекало внимание — зеленое пятнышко близ горизонта. Что это? Почему зеленое? Капитану захотелось узнать, и жестом он предложил помощнику следовать за собой.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

3.⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Куда мы идем, Капитан?

— Идем… У нас еще есть немного времени. Ты ведь сам попросился в этот рейс, не так ли?

— Да. Я хотел все увидеть