ОНО - Стивен Кинг

Он вылез и стал отдавать приказы, бессмысленные, конечно, люди их даже не слышали. Трев схватил меня за руку) и мы побежали к нему. К тому времени я потерял все следы Дика Халлоранна и не видел его до следующего дня.

«Сержант, я хочу воспользоваться вашим грузовиком!» — крикнул Трев ему в лицо.

«Убирайся с дороги, черномазый», — сказал Вильсон и толкнул его. А потом стал выкрикивать все свои дрянные оскорбления. Но никто не обращал на него никакого внимания, и продолжалось это недолго, потому что Тревор Даусон выскочил как пробка из бутылки и двинул его хорошенько. У Трева был очень тяжелый удар, и любой другой человек, конечно же, не встал бы, но у этого подлеца была крепкая голова. Он встал, кровь текла у него по подбородку, изо рта и из носа, и он сказал: «Я тебя убью за это!»

Ну, Трев стукнул его еще разок, но уже в живот, а когда он согнулся вдвое, я сложил руки и обоими кулаками стукнул его сзади по шее так сильно, как только мог. Такие удары делают только трусы, но чрезвычайное время требует чрезвычайных поступков. И я бы соврал, Мики, если бы сказал, что этот удар не доставил мне удовольствия. Этот сукин сын упал как подкошенный. А Трев побежал к грузовику, завел его и въехал немного левее двери прямо в здание Черного Местечка. Он врезался на полном ходу, и остановился. «Отойдите! — кричал он в толпу людей, стоящих вокруг. — Отойдите от грузовика!» — Они запрыгали, как белки, и что странно, Трев ни на кого не наехал. Он ударял по этой части здания опять и опять, может быть, уже тридцатый раз. Он разбил себе нос о руль, и кровь лилась из носа, когда он встряхивал головой. Он отъезжал ярдов на 50, разгонялся и снова — «Бам!» Черное Местечко было не более, чем консервная банка из рифленого железа, поэтому последний удар сделал свое дело. Вся эта часть кочегарки рухнула, рычащее пламя вырвалось из здания. Каким образом кто-то еще оставался там живым, я не знаю, но оставались. Люди гораздо более живучи, чем мы думаем, Мики. А если не веришь, посмотри на меня. Место это было, как смердящая топка, это был ад из пламени и дыма, но люди посыпались оттуда стремительным потоком. Их было так много, что Трев даже не осмеливался подать грузовик назад, чтобы не задавить кого-либо. Он вылез и побежал ко мне, оставив грузовик. Мы стояли и смотрели на конец всего этого. Это продолжалось минут пять, как говорили, но нам казалось, что длилось вечность. Последние люди, выбегающие оттуда, были все в огне. Их хватали и начинали катать по земле, чтобы сбить огонь. Заглядывая внутрь, мы видели других людей, старающихся выбраться, но мы знали, что это бесполезно.

Трев взял меня за руку, и я взял его за руку, мы пожали друг ДРУГУ руки из последних сил. И стояли, держась за руки, вот как мы с тобой сейчас, Мики, и наблюдали за всеми этими людьми. Они выглядели настоящими привидениями, те, которых мы видели той ночью, мерцающие контуры мужчин и женщин, выбирающихся через пролом, сделанный Тревором. Некоторые простирали к нам руки, как бы умоляя о спасении, другие просто шли, одежда их вся искрилась. Лица горели, они проходили мимо, и мы больше не видели их никогда.

Последней была женщина. Одежда на ней уже сгорела, и вся она горела, как свеча. Казалось, она смотрит прямо на меня, я видел ее горящие веки. Она упала, и все было кончено. Все местечко было покрыто сплошной шапкой огня. К тому времени, когда приехали пожарные машины с базы, а потом еще две из города, все уже выгорело само по себе. Вот какой был пожар в Черном Местечке, Мики».

Он выпил всю воду из стакана и отдал мне стакан, чтобы я налил и фонтанчика в холле. «Я, наверное, обмочу всю постель сегодня ночью, так я думаю, Мики».

Я поцеловал его в щеку, а потом пошел в холл набрать воды.

Когда вернулся, он уже лежал с закрытыми глазами. Я поставил стакан на ночной столик, и он невнятно пробормотал спасибо. Я посмотрел на часы на его столе и увидел, что уже почти восемь.

Время идти домой.

Я наклонился, чтобы поцеловать его на прощанье… а вместо этого услышал самого себя, шепчущего: «Что ты видел?» Он с трудом повернул голову ко мне. Наверное, он не знал, мой ли голос он слышит, или голос своих дум. «Да…»

«Что ты видел?» — прошептал я. Мне не хотелось слышать этого, но я должен был услышать. Мне было и жарко, и холодно, уши горели, а руки были ледяными. Но мне необходимо было услышать. Так, я думаю, жене Лота нужно было повернуться и увидеть разрушение Содома. «Это была птица, — сказал он. — Как раз над годовой последнего из бегущих людей. Может быть, ястреб. Еще ее зовут пустельга. Но она была очень большая. Никогда никому не рассказывай. Держи рот на замке. Она была футов шесть от крыла до крыла. Но я… я видел ее глаза… и я думаю… она видела… меня…» Его голова скользнула набок в сторону окна, откуда надвигалась темнота. «Она опустилась и схватила этого последнего человека как раз за простыню, так она сделала… и я услышал звук крыльев этой птицы… Как будто треск огня… и она парила… а я подумал, Птицы не могут так парить… а эта может… потому что… потому что…» Он замолчал. «Почему, пап? — прошептал я. — Почему она могла так парить?»

«Она не парила», — сказал он.

Я молча сидел, думая, что он уж точно уснул. Никогда мне еще не было так страшно, как сейчас… потому что четыре года назад я уже видел эту птицу. Каким-то невообразимым образом. Я уже почти забыл тот кошмар. Отец вернул мне его.

«Она не парила, — сказал он. — Она плыла, плыла по небу. Плыла, потому что под каждым крылом у нее были привязаны воздушные шарики». И отец уснул.

1 марта 1985 г.

И снова это пришло. Я знаю. Буду ждать, но в душе — знаю. Не уверен, что смогу это вынести. Ребенком я мог с этим справляться, но у детей в чем-то главном все по-другому. Я написал все это прошлой ночью в каком-то безумии — не то, чтобы я не мог пойти домой, нет. Дерри покрылся толстым слоем льда, и хотя солнце появилось сегодня утром все оставалось неподвижным. Я писал часов до трех, все быстрее и быстрее, чтобы избавиться от всего этого. Я забыл, что видел птицу, гигантскую птицу, когда мне было одиннадцать. Рассказ моего отца вернул меня обратно… и теперь я никогда не забуду ее. И ничего из того, что он рассказал мне. Я думаю, это был своего рода его последний подарок мне. Жуткий подарок, скажете вы, но по-своему замечательный. Я уснул, как сидел, за столом, голова на руках, тетрадь и ручка передо мной.

Утром я проснулся с ноющей спиной и больной головой, но чувствуя себя освобожденным, выбросив из себя этот старый рассказ. А потом я увидел, что у меня был компаньон этот ночью, пока я спал. Следы, леденящие душу, вели от передней двери библиотеки (которые я всегда закрывал; я всегда закрываю их) к столу, за которым я спал.