Утраченные смыслы сакральных текстов. Библия, Коран, Веды, Пураны, Талмуд, Каббала - Карен Армстронг

типа аэробики, в способ сбросить напряжение или развить физическую гибкость. Осознанность, призванная научить буддистов понятию анатта («не-я») – тому, что столь дорогое нам «я» иллюзорно, что его не существует – теперь используется, чтобы помочь людям сосредоточиться на себе и чувствовать себя более комфортно. Старинная идея кенозиса, похоже, совсем забыта. Глубинные интервью, проведенные в 2002–2003 годах, показали, что господствующей верой подростков и многих их родителей в США является нечто, что социологи называют «моралистическим психотерапевтическим деизмом». Цель религии – помочь человеку «хорошо себя чувствовать, быть в мире с собой и жить счастливо», а задача Бога – «решать наши проблемы и помогать людям чувствовать себя хорошо». Бог здесь – своего рода «космический психотерапевт»: всегда на проводе, решает все наши проблемы, помогает людям примиряться с собой и находить счастье[1699]. Сурового евангельского Христа заменил Иисус – «мой личный спаситель», нечто вроде личного тренера, сосредоточенного на моем индивидуальном благополучии.

Как показал британский психиатр Иэн Макгилкрист в своей важнейшей книге «Господин и его посланник: разделенный мозг и создание Западного мира» (2009), современный Запад столь рьяно культивирует рациональную активность левого мозгового полушария, что важнейшие прозрения правого полушария оказываются маргинализированы[1700]. Следовательно, трансцендентное – ключевое понятие в искусстве писания – мы больше не ищем в традиционных кенотических дисциплинах; оно свелось к мелочному и блеклому «самосовершенствованию» или к тому типу истерического благочестия, что проявился в Первом Великом Пробуждении, с нездоровой сосредоточенностью на своем «я». Ключевым в традиционном подходе к писанию было требование сострадания и альтруизма, чувств, базирующихся в правом мозговом полушарии. И сейчас, в современном мире, эти качества нужны нам как никогда.

В основе многих наших проблем, как национальных, так и международных, лежит неравенство, которого современное общество, несмотря на все наши благие намерения, не в силах преодолеть. Это стало очевидно в кошмарном зрелище: тысячи мигрантов плывут на утлых суденышках из Африки или с Ближнего Востока и буквально гибнут за возможность попасть в Европу. В июне 2017 года в Лондоне семьдесят два человека, многие из них мусульмане, сгорели заживо в Гренфелл-Тауэр, муниципальном многоквартирном доме, поскольку Совет Кенсингтона и Челси, богатейшего района города, отделал этот дом дешевой, но легковоспламеняемой облицовкой и не снабдил адекватными средствами противопожарной безопасности. В США, богатейшей стране мира, все больше людей не могут позволить себе достойную медицину. В аграрном обществе, как мы уже видели, аристократия зачастую считает крестьян низшим родом людей; однако аристократы хотя бы видят, как крестьяне гнут спины у них на полях. Мы на современном Западе, как правило, никогда не видим рабочих, производящих те товары, которые нас призывают покупать – и не задумываемся о том, что они рабски трудятся в условиях, не отвечающих никаким стандартам, за мизерную плату, в далеких бедных странах[1701]. Теперь мы отлично умеем забывать о неудобных истинах и избавляться от чувства моральной ответственности за других. Такое отношение привело к значительному падению политической сознательности и стремления к равенству со времен 1960-х[1702]. От дикторов теленовостей теперь, похоже, требуют предупреждений, что кадры на экране могут быть неприятны – и у зрителя появляется шанс зажмуриться или переключиться на другой канал, увидев документальные съемки из воюющей Сирии или Йемена. В умении отгораживаться от страдающего мира и прятаться в своем коконе мы сделались настоящими экспертами!

Социальная справедливость была для монотеистических писаний чрезвычайно важна; как и все писания, они настаивали, что сострадание нельзя ограничивать только «своими», что нам необходимо то, что Мо-цзы называл чжян ай — «забота обо всех»; нужно любить и незнакомца, и чужеземца, и даже врага, распространять свою любовь на все страны и народы. Созданный нами международный рынок теперь сделал нас более независимыми, чем когда-либо; однако люди запираются в национальных гетто и закрывают глаза на проблемы остального мира. Это ярко проявилось во время голосования по вопросу о Брексите в Соединенном Королевстве: в первую неделю после голосования 2016 года количество преступлений ненависти против иностранцев в Лондоне увеличилось на сорок восемь процентов. Очевидно это было и в инаугурационной речи президента Трампа 2017 года, где он пообещал «ставить Америку на первое место». В 1989 году, когда рухнула Берлинская стена, люди обнимались и плясали на улицах – а во время избирательной кампании Трампа громко радовались перспективе новой стены, которая отделит Соединенные Штаты от Мексики.

Как видно, sola ratio не в силах разрешить эти проблемы; чисто рациональное обоснование прав человека нами так и не найдено. Несмотря на почти невероятные общественные и культурные достижения, двадцатый век стал свидетелем множества массовых убийств: от геноцида армян во время Первой мировой войны до нацистского Холокоста и резни в Боснии. Мы на Западе гордимся своей человечностью; однако во время войн в Ираке и Афганистане, справедливо оплакивая собственных солдат, погибших в боях, мы почти не упоминали о неприемлемо многочисленных жертвах среди мирных жителей – обычных людей, виновных лишь в том, что оказались не в то время не в том месте. Складывается впечатление, что одни жизни для нас ценнее других. Учитывая рост насилия и терроризма, показывающий, что государство утратило монополию на насилие, такое отношение больше неприемлемо.

То, что во всех рассмотренных нами традициях, несмотря на поразительные и весьма любопытные различия между ними, искусство писания столь сходно, сообщает нам нечто важное о природе и положении человека. Ни одна из традиций писания, о которых мы вели речь, не смогла искоренить систематическое насилие аграрного государства, однако они предлагали альтернативный идеал и служили постоянным напоминанием (дхикр) о том, как следует жить. Идея сострадания встроена в наш мозг, однако писания, которые мы исследовали здесь, сознавали, что благоговейное почтение к миру или уважение даже к чужакам и врагам нелегко достигаются; их необходимо старательно воспитывать при помощи ритуалов и практик, которые мы тоже рассматривали в этой книге. Все писания, каждое по-своему, настаивают на том, что в глубине каждого человека сокрыта божественная суть, все гласят, что даже человек с улицы может достичь «обожения» или стать мудрецом, подобным Яо и Шуню. Если светская идеология не может предложить нам обоснования прав человека, нам следует вернуться к идеалу писания, решительно переформулировав его таким образом, чтобы его голос стал внятен современному миру. В прошлом писание не возвращалось рабски ad fontes, но всегда творчески двигалось вперед, вместе с миром, отвечая на новые вопросы и вызовы времени. Пока наши традиции не ответят на эту неотложную потребность, писание останется для нас непонятным и почти бессмысленным – неспособным говорить о проблемах сегодняшнего дня.

Некоторые выдающиеся богословы, разумеется,