13 диалогов о психологии - Соколова Е.Е.

И Гальперин формулирует свое представление о психической деятельности: это не “явления” как таковые, а именно деятельность, но деятельность, не тождественная ни процессам высшей нервной деятельности, то есть отправлениям мозговой ткани, ни “внешней” предметной деятельности. Тем не менее, это реальная деятельность, которую можно и должно изучать объективно. С: Что же это за деятельность?

А.: Ориентировочная деятельность как особая форма предметной деятельности субъекта. С: Но разве не так определяли психику — как вид предметной деятельности — в школе Леонтьева?

А.: Действительно, анализ работ Леонтьева, который был проведен именно под этим углом зрения, показывает, что у него “предметно-практическая деятельность (деятельность

Объект и предмет психологии в работах П.Я. Гальперина 601

“внешняя”) и деятельность психическая (деятельность “внутренняя”) предстают не как две разные реальности, а как “раздвоение” единой деятельности, в результате которого возникают разные метаморфозы (формы) единого процесса духовно-практической деятельности человека. Иначе говоря, деятельность “внутренняя” отличается от “внешней”, но она не есть нечто другое; она есть та же самая “внешняя” деятельность, только обладающая рядом особых характеристик” [18, с. 27]. Мы с тобой уже приводили слова Леонтьева о необходимости введения в психологию таких единиц анализа, которые несут в себе психическое отражение в его неотторжимости от порождающих его и им опосредствуемых моментов человеческой деятельности (См. [32, с. 12-13]). Можно вспомнить и другие его слова.

А.Н. Леонтьев: Сознание человека …не аддитивно. Это не плоскость, даже не емкость, заполненная образами и процессами. Это и не связи отдельных его “единиц”, а внутреннее движение его образующих, включенное в общее движение деятельности, осуществляющей реальную жизнь индивида в обществе. Деятельность человека и составляет субстанцию его сознания [32, с. 157].

С: Прекрасно сказано: “деятельность — субстанция сознания”! Явно видна “деятельностная” природа сознания!

А.: Поэтому и представляется оправданным введение в психологию таких “деятельностных” единиц анализа, как “действие”, “операция”, “живоедвижение” (См. [33])… С: Разве отсюда не следует, что психическая деятельность понимается именно как особая деятельность, производная от внешне-практической?

А.: Анализ работ Леонтьева, проделанный Анной Павловной Стеценко специально в этом ключе, обнаружил, однако, что “то, как формулировались Леонтьевым соответствующие положения, подчас допускало их разные интерпретации… В результате на место предметности часто подставлялись классический образ сознания и система операций над ним” [18, с. 27]. С: Из чего это видно?

А.: Да вот хотя бы из того, что акцент в теории деятельности был сделан на связи между деятельностью и сознанием как если бы это были разные реальности (См. [Там же, с. 28]). Отсюда оказалось необходимым установить связь между структурой деятельности, с одной стороны, и структурой

Диалог 12. Величайшая из мировых загадок

сознания, с другой, то есть опять-таки выделять отдельно “единицы” сознания и “единицы” деятельности вместо провозглашенных “единых” единиц.

То же подчеркивает и Гальперин, утверждая, что все исследования в рамках школы, к которой он принадлежит, “реально обернулись таким образом, что внешняя деятельность выступала как условие эффективности или неэффективности психической деятельности, которая оставалась внутри…” [18,с. 166]. Собственное операциональное содержание психической деятельности не раскрывалось. С: Ты можешь привести пример?

А.: Гальперин сам приводит ряд примеров, в частности исследование Леонтьева относительно возникновения ощущений. Ты его, конечно, помнишь. П.Я. Гальперин: Как вы помните, опыты сводились к тому, что если субъекту дается указание, что … предметы могут находиться под током и что об этом он будет предупрежден каким-то сигналом, испытуемый начинает искать этот сигнал и тогда эти неошущаемые воздействия начинают как-то ощущаться… Но на этом исследование было закончено, а, собственно говоря, оно с этого должно было бы начинаться. Потому что это был вновь установленный факт, который говорил о чрезвычайно большой роли активного поиска в таком чрезвычайно важном, можно сказать, скачкообразном событии. Но ведь дело в том, что весь механизм этого процесса остался совершенно не раскрытым… Ведь суть дела состояла не в том, что имеется поиск. Это суммарное указание, а дело в том, что этот поиск был совершенно не расшифрован, то есть не было показано, что такое этот поиск, как он происходит, с помощью чего, каким образом он ведет к снижению абсолютного порога чувствительности… А так как этого не делалось, получалось соскальзывание к теории факторов, то есть получалось, что имеет значение этот фактор… этот фактор… и этот фактор и т.д. … Природа самой психической деятельности по-прежнему оставалась неизвестной и поэтому, несмотря на все разговоры об осмысленной деятельности субъекта, для объяснения этих психических процессов сплошь и рядом обращались к физиологическим процессам… В эксперименте старались обеспечить внешнюю форму предметной деятельности, при которой психические процессы шли так или иначе, но она не была предметом — внешняя предметная деятельность, особенно осмысленная

Ориентировочная деятельность как предмет психологии 603

деятельность ребенка, скажем, учение или игра. Она не была прямым предметом изучения, и поэтому ее отношение к соответствующей психической деятельности было отношением условия, принимаемого суммарно. И как ни горько признаться, но объективное положение заключается в том, что мы могли думать о себе все, что угодно, но мы не меняли старую психологию по существу… Вот и получается та самая ситуация, которую провозглашал Сергей Леонидович: с одной стороны, сознание, с другой стороны — деятельность. Как их представить себе? Его знаменитая формула — “единство сознания и деятельности”. Есть сознание, и есть деятельность, и есть …их единство как нечто желаемое. А, собственно, смысл-то этого заключается в том, что тут не единство. Первоначальная формула Алексея Николаевича приближала к истинному смыслу — к тому, что психика живет в деятельности. Она есть какой-то аппарат в этой деятельности [18, с. 157, 160-161, 166]. С: Что же это за аппарат?

А.: Гальперин считает, что этим аппаратом, этим аспектом “внешней” предметной деятельности является ориентировочно-исследовательская деятельность. Психика определяется как раз как ориентировочная деятельность субъекта или, лучше сказать, ориентировочная “часть” (функция) любых форм предметно-практической деятельности. Ориентировочная деятельность как предмет психологии С: Ну, и что это дает психологии?

А.: Давай сначала разберемся с тем, что такое, собственно, ориентировочная деятельность. Гальперин в нескольких местах своей книги “Введение в психологию”, которая посвящена обоснованию его видения предмета психологии, дает ряд ее определений: она заключается в том, «чтобы, прежде всего, разобраться в ситуации с сигнальным признаком “новизны”» [25, с. 65].

С: Что это за “новизна”?

А.: Речь идет о таких ситуациях, для которых у субъекта нет “готовых механизмов реагирования”, то есть, говоря житейским языком, субъект не знает, что ему делать, а имеющиеся способы поведения в такой ситуации не “срабатыва-

Диалог 12. Величайшая из мировых загадок

ют” по каким-то причинам. Тогда у субъекта возникает задача исследования ситуации, выделения предмета актуальной в данный момент потребности, выбора соответствующих путей к цели, соответствующего способа действия и, наконец, обеспечения контроля за правильным выполнением действия. Все это вместе и есть задачи ориентировочно-исследовательской деятельности. Гальперин предпочитает, правда, говорить об ориентировочной деятельности, поскольку ориентировка не ограничивается лишь исследованием ситуации, но и предполагает оценку объектов, выбор путей и так далее. Далее Гальперин доказывает, что все формы психической деятельности можно рассматривать как различные формы ориентировки субъекта в проблемных ситуациях. С: Ну, с познавательными процессами более или менее ясно: и восприятие, и память, и мышление совершенно очевидно принимают участие в решении различных задач ориентировки. А как быть с потребностями или чувствами?

А.: По Гальперину, они тоже представляют собой формы ориентировки в окружающей обстановке.

П.Я. Гальперин: Потребности означают не только побуждения к действию во внешней среде, они предопределяют избирательное отношение к ее объектам и намечают общее направление действий на то, чего субъекту не достает и в чем он испытывает потребность [25, с. 92]. А.: Вспомни в этой связи исследования в школе Левина: какую роль играли имеющиеся у субъекта квази-потребнос-ти, как они определяли “валентность” тех предметов, которые находились в поле зрения человека, и, соответственно, его ориентировку в этом “поле”… П.Я. Гальперин: Чувства тоже представляют собой не просто субъективное отражение большей или меньшей физиологической взволнованности. Появление чувства означает резкое изменение оценки предмета, на котором сосредоточивается чувство, а в связи с этим изменение в оценке остальных предметов и, следовательно, ситуации в целом… То же самое мы должны сказать о воле. И воля представляет собой особую форму ориентировки субъекта в таких положениях, где ни интеллектуальной, ни аффективной оценки уже недостаточно. Воля … представляет собой новый способ решения задач об общем направлении своего поведения в особых, своеобразных и специфически человеческих ситуациях [Там же, с. 92-93].