Время дракона - Светлана Сергеевна Лыжина

Отец Влада встретился с Яношем в личных покоях султана, выглядевшего в то время очень печальным и одетого сплошь в чёрное. Султан искренне считал успехи крестоносцев наказанием от Аллаха, поэтому грустил и, чтобы не нарушать своей грусти, не произносил ни слова - лишь сидел на возвышении, заваленном подушками, и наблюдал, как гости мирятся - а вместо турецкого властителя говорил один из дворцовых слуг, знавший латынь, которая была понятна и румынскому государю, и венгру.

- Великий султан хочет, - говорил слуга, - чтобы перемирие установилось везде, ведь иначе оно не станет прочным. Если в одном месте огонь потух, а в другом месте угли ещё продолжают тлеть, то пожар может начаться снова.

Отец Влада кивнул, и Гуньяди тоже согласился мириться, потому что мир с румынами был лишь маленькой уступкой, взамен которой крестоносцы получали очень много. Тем не менее, венгр не проявил особой теплоты и ехидно заметил своему румынскому свату:

- Если влахам так нравится платить дань, то пусть платят.

Сват проглотил это замечание, ничего не возразив, потому что понимал - любое лишнее слово приведёт к новой ссоре, а снова ссориться с Яношем, последнее время воевавшим очень удачно, было совсем ни к чему. И всё же "угли", как выразился султан, продолжали тлеть, и отец, когда вернулся в Тырговиште, честно сказал об этом старшим сыновьям.

Мирча по-прежнему не любил говорить о венграх, поэтому вопросы задавал в основном Влад:

- Если примирение случилось, - спросил он, - значит ли это, что жена Мирчи вернётся к нам?

- Ты стал умён и прозорлив, - усмехнулся родитель. - Ты задаёшь правильные вопросы. Нет, она не приедет, и это означает, что нам всем следует оставаться настороже.

Даже услышав отцовскую похвалу, Влад не обрадовался, ведь родитель сказал, что Сёчке не приедет, а это значило, что не приедет и Ивола. Это была плохая новость, однако родитель, не дав сыну опомниться, огорошил его второй новостью - новостью о том, что пришло время отправляться к туркам, ведь султан вызвал своего румынского "друга" к себе не только для того, чтобы помирить с венграми, но и для того, чтобы напомнить об обещании. Влада и его младшего брата "ждали в гости".

- Пора собираться, - вздохнул отец. - Я отвезу тебя и Раду сам.

Влад по-прежнему уверял себя, что ехать не боится. Уверял, потому что если б перестал уверять, то мог смалодушничать и попросить: "Не отправляйте меня!" Влад понимал, что не может позволить себе малодушия, и что ехать должен, ведь в памяти ещё свежи были давние отцовы рассказы. "Отцов старший брат в своё время не послушался султана, отказался ехать к турецкому двору, и это неповиновение закончилось очень плохо", - говорил себе княжич, совсем не желая, чтобы история повторилась, и чтобы кто-то из его родных умер. Пусть история с отцовым братом случилась давно, и в Турции тогда правил другой правитель, но вряд ли султаны сильно различались.

И всё же княжич не мог не тревожиться, потому что слышал о нынешнем султане много плохого. Говорили, что султан невоздержан в питии и потому склонен к резким переменам настроения. В течение одной минуты оно могло перейти из добродушного веселья в слепую ярость. Впрочем, случалось и наоборот. Собираясь во дворец, визиры не знали, уйдут ли домой живыми, ибо не существовало способа надёжно уберечься от высочайшего гнева. Говорили, что гнев возникал по самой неожиданной причине, а доказательством этих утверждений служила история о двух сербских княжичах.

Сербские княжичи жили в заложниках у султана и лишь недавно освободились, но до освобождения пережили страшную вещь. Турецкий правитель за что-то разгневался на отца своих пленников и решил их ослепить, чтобы те "ответили за неразумный поступок родителя". И вот тут началось самое ужасное - султан отдал приказ, однако через час или полтора сменил гнев на милость и послал сказать, чтоб никого не ослепляли. К сожалению, приказ запоздал - прежнее повеление уже исполнили, и тогда султан, узнав об этом, повелел: "Выколоть глаза тому человеку, который выколол глаза моим пленникам - за излишнюю расторопность". Получилось, что пострадало даже больше людей, чем могло бы! А могло пострадать ещё больше! Мало ли кто ещё мог попасться султану, когда турецкий правитель находился во власти гнева!

"Даже если мой отец не будет гневить султана, это ничего не значит, - думал Влад. - Мало ли из-за чего меня решат наказать. Султану, если он такой переменчивый, может прийти в голову что угодно!" А ещё одним доказательством переменчивости султана служило то, что он однажды, или даже дважды передавал власть своему сыну, но затем снова возвращался на престол по просьбе подданных, потому что сын был слишком молод, чтобы управлять государством.

"Неужели, меня отдадут на милость такому человеку?" - тревожился Влад и поэтому спросил у своего отца - правдивы ли слухи. Родитель ответил пословицей:

- Всё слушай, но никому не верь.

- Но ведь тех сербов правда ослепили, - заметил Влад.

- Да, их ослепили, - признал родитель, - но даю тебе слово, что с тобой ничего подобного не случится. Султан вовсе не так зол, как кажется. Скоро ты сам сможешь рассказывать истории о султане. Вот и посмотрим, будут ли они так страшны. Мы едем вовсе не к чёртям в пекло.

Княжич поверил отцу. Поверил, хоть и знал, что родитель имеет привычку привирать ради спокойствия сына. "Даже если он сейчас обманывает, это всё равно", - подумал Влад, ведь теперь, когда поездка к туркам ожидалась совсем скоро, верить отцу и впрямь было спокойнее.

Спокойствие в такое время представлялось самой ценной вещью, поэтому не только родитель, но и жупаны стремились успокоить Влада, а вслед за ними это начали делать другие слуги. Казалось, даже природа нарочно подсовывала княжичу подходящие зрелища. Так вышло, что поездка в Турцию осуществилась в июле, а июль в Румынии это месяц сенокосов, когда трава на равнинах, не выдержав летнего жара, начинает желтеть, и получается почти готовое сено, чем спешат воспользоваться крестьяне. Спокойные и размеренные движения косарей, скашивавших жёлтую траву, давали ощущение умиротворения, и такое же ощущение давали правильные ряды жёлтых стожков, выстроившиеся на зелёном обновлённом поле, по которому гуляли аисты и выискивали что-то