Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год - Владимир Броневский

В три часа пополудни ртуть в барометре необыкновенным образом понизилась. Южный ветер так усилился, что, идучи на фордевинд, корабли несли рифленые марсели. Ясность неба вдруг померкла, мрачные тучи сгустились и опустились к морю. Солнце, подобное раскаленному ядру, и черно-багровые по краям светлые облака предвещали шторм, и самый жестокий. В 4 часа адмирал сделал сигнал распространить линию, приуготовиться к бури и в ночь тщательно замечать движения его корабля. Солнце скоро исчезло, и в 5 часов дня наступила ночь непроницаемая. В 7 часов, когда развело большое волнение, вдруг юго-западный с жестоким шквалом перемог южный ветер, море от спорного волнения закипело, и белизна валов была единственным светом, освещавшим ужасную темноту. На всех кораблях изорвало паруса. Фрегат наш, идучи в бакштаг, так положило на бок, что нижние реи почти коснулись моря, и без парусов, в одни снасти помчался так, что лаг лопнул на 14 узлах; посему мы шли более 25 верст в час. Несмотря на темноту, вдруг увидели близ себя корабль; положили право руля, приблизились к другому, положили лево на борт и чуть не сошлись с адмиральским кораблем; на нем горело несколько фальшфейеров, видно было пламя, выходящее из жерл пушечных, но грома выстрелов слышно не было. Когда корабль сей опускался с высоты валов, то казался падающим прямо на нас – одно прикосновение, один миг, и оба на дне. Смятения нашего в сей момент описать невозможно. Наконец обогнав адмиральский корабль, мы вышли на свободу.

Когда буря была во всей силе, так что невозможно было предполагать перемены ветра, тогда в начале 9 часа вдруг прежний северо-западный противный ветер нашел с таким шквалом, что нижние стакселя прорвало в клочки; фрегат, остановленный в столь быстром ходе, пошел кормой назад, мачты затрещали, все члены заскрипели, несколько бимсов вдруг треснули, волна хлынула с кормы на нос и, подобно реке, разлилась по палубам. По особому счастью фрегат спустился по ветру без дальнего вреда. Новый ветер дул с такими порывами, что нельзя было поднять ни одного паруса, новое волнение, спираясь с прежним, произвело такую качку, что ни стоять, ни ходить, не державшись за веревки, было невозможно. Фрегат обоими бортами черпал воду, иногда волнение ходило с носу на корму, стены отошли от палуб, самые палубы расселись, вода, проходя сквозь оные, начала прибывать в трюмы и, несмотря, что все люди обращены были к помпам, несколько времени не убывала. При таком ужасном волнении, от большого хода фрегат зарывался в волнах так, что нижние пушечные порты были в воде, и при наклонении на одну сторону подветренные руслени также погружались в оную. В 10-м часу ветер еще более усилился, небо загорелось молниями, но громовые удары от рева ветра и шума валов почти не были слышны. Небесная сила, ветер и море, казалось, соединились на наше погубление. На одном корабле от молнии загорелась мачта, вид сей никогда не истребится из моей памяти: минута сия, казалось, была последней. Смерть во всех видах своих грозила нам или потоплением, или сожжением; загоревшийся корабль скоро в темноте исчез, и судьба его угрожала нам подобной же участью. Ужасное борение стихий привело нас в то положение, когда уже нет надежды на спасение, фрегат заливало волнами, людей отбило от работ, и все в смертельном страхе, напрягая последние отчаянные усилия, ожидали неминуемой погибели. Но Бог и во гневе своем покрыл нас щитом своего милосердия. Ужасный дождь погасил молнии, смягчил ветер так, что в одиннадцатом часу мы могли уже править фрегат под нижними стакселями. Если б буря, или лучше, ураган сей продлился до света, то вся эскадра непременно должна была погибнуть.

Случайные обстоятельства бури сей достойны особого замечания. 26 октября есть день великомученика Димитрия и день ангела нашего главнокомандующего. Сего же дня в Петербурге объявлено было о разрыве с Англией, и в то же время, может быть, и в самый тот час, начался шторм, принудивший нас искать убежища в ближайшем порте. Сия буря спасла для России лучшую часть ее флота. По отчетам лордов Адмиралтейства на 1808 год видно было, что в октябре месяце в Плимуте готова была эскадра, состоящая из 14 кораблей, которая, буде бы наша эскадра миновала английскую, блокирующую Брест, имела назначение убедить или силой привесть нас в Англию. Если б попутный ветер продолжился один день, мы должны были бы сражаться с 20 кораблями Брестской эскадры. Если б при противном ветре остались в море еще 3 дня, то не могли бы без сражения войти и в Лиссабон; ибо сэр Сидней Смит с эскадрой в сие время прибыл бы уже к устью Тага, для блокады сей столицы. Положив, что нам, подобно юному Давиду, случилось бы победить гордого Голиафа; положим, что мы разбили бы англичан, но где нашли бы пристанище на зиму? Все порты в Атлантическом и Средиземном море блокировались сильными эскадрами. Положение наше было самое затруднительное, опасное и что же нас избавило от неминуемой гибели? – Шторм. – Велик русский Бог и судьбы Его неисповедимы. Предусмотрительность адмирала спасла нас еще в Архипелаге, когда контр-адмирал Мартень салютовал ему при положении якоря у Тенедоса, Дмитрий Николаевич думал, что англичане имеют какое-либо намерение, и когда корабль за кораблем собралась большая эскадра и наконец пришел сам Коллингвуд, Сенявин сделался осторожнее, и лишь получил известие о Тильзитском мире, тотчас под видом удобнейшего сношения с турками разделился в английским флотом, перешел от Имбро к Тенедосу и не медля отправился в Корфу. Если бы мы несколько дней промедлили, то повеление английского министерства задержать флот наш, несмотря на мир, было бы исполнено.

На рассвете 27 октября ни одного корабля не было видно. Капитан, полагая, что эскадра должна быть под ветром, приказал спуститься на фордевинд, и чрез час встретились с «Скорым», а там увидели еще два корабля и скоро соединились с адмиралом. Не доставало «Рафаила» и «Елены». Неизвестность постигнувшей их участи заставляла нас трепетать о товарищах. Каждый корабль, подходя к «Твердому», уведомлял сигналом о своих повреждениях. «Ярослав» давал знать, что не может держаться в море, и просил позволения идти в ближайший порт; «Селафаил», несмотря, что ветер довольно стихнул, показал, что имеет течь по 26 дюймов в час; «Ретвизан» поднял сигнал, что у него поврежден руль и что он не может следовать за флотом; «Сильный» потерял грота-рей, и все прочие корабли имели важные повреждения; а как к тому противный ветер дул с сильными шквалами, и не предвиделось, чтобы оный скоро мог перемениться, то адмирал, не смея более противиться неумолимой судьбе, в полдень, к общей всех радости, приказал эскадре спуститься от ветра и идти в Лиссабон.