Инструкция не прилагается, или Вечная история - Елена Немченко

Мальчик перевел дух и незаметно вытер выступившую на висках испарину. И сам тут же усмехнулся собственному страху. Что это? Разве это страшно? Вот когда дядюшка Фарин начинает улыбаться — вот это действительно страшно.

Скрип возобновился. Казалось, старуха задремала вновь, но стоило мальчику удалиться в свои невеселые размышления, как старуха напомнила о себе.

— Тебе ведь скучно, мальчик? — ее голос практически не отличался от скрипа старого дерева и поэтому он не сразу понял, что это были слова.

— Нет, госпожа, — вежливо ответил он, опуская голову.

— Не ври мне, — раздавшийся звук можно было принять за смешок только с большой натяжкой, — А если врешь, то делай это правильно.

Мальчик не поверил собственным ушам, но не рискнул переспрашивать.

Старуха вытащила сухие, подрагивающие пальцы из-под одеяла и, вцепившись ими, словно крючьями, в вытертые от частых прикосновений подлокотники, медленно, словно боясь рассыпаться от движения, повернулась к нему. Мальчик, скрывая даже от себя самого мелкую дрожь, исподлобья посмотрел на старуху. Та пристально разглядывала его, и клубы тумана постепенно исчезали из ее глаз, открывая усталые и не по-старчески яркие глаза. Мальчик ожидал, что сейчас снова наступит тишина, но старуха продолжала раскачиваться в кресле, раздражая его слух громким неприятным и однообразным скрипом. Теперь он запросто мог подтвердить разговоры взрослых о том, что старушенция окончательно потеряла рассудок — выслушивать такие звуки ежедневно и сохранить душевное здоровье просто невозможно.

— Тебя наказали, так ведь?.. — уже более внятно спросила она, и мальчик кивнул, — Отлично.

Его передернуло, но говорить он ничего не стал — что взять с тех, по кому дом умалишенных плачет?

— Сколько?

— Десять дней, госпожа.

Старуха задумчиво пожевала губу и снова замолчала. Он всмотрелся в ее фигуру и заметил, что старуха привалилась к спинке постепенно останавливающегося кресла, и тихонько посапывает во сне. Мальчик облегченно вздохнул и огляделся — куда бы присесть? Но кроме кресла-качалки и старого массивного сундука мебели в комнате не было. Ребенок снисходительно искривил губы, как бы говоря, что такой карге ничего и не нужно кроме своего кресла, и сел на пол. Поначалу он просто задыхался от безделья, но постепенно глаза начали слипаться и мальчик аккуратно прислонился спиной к боку давно замершей качалки.

— Ты так похож на моего сына, — неожиданно прозвучал старческий голос. Мальчик дернулся, но на его плечо опустилась неожиданно сильная и цепкая рука старухи, не давая подняться. Его пронзил неожиданный, ничем не оправданный страх и мальчик съежился в предчувствии чего-то недоброго. Старуха засмеялась-закашлялась.

— Меня теперь только дети и бояться. Да еще мальчишка этот, Сорт, все время в ужасе замирает перед моей башней… Ой, дурной, ой, дурной, не выйдет из него толку. Сиречь, да… Он раньше здесь часто прятался, да однажды зашел на самый верх и разбудил меня…

— Он здесь прятался?! — не выдержал мальчик и ударил по полу кулаком от полноты чувств. — А мы его с Мерком целый месяц выследить не могли! Вот тор! Так значит, это от вас он бежал с такими воплями, что переполошил весь замок?!

Старуха добродушно усмехнулась — словно по стеклу провели ногтями.

— Испугался глаз моих. Ох, не будет с него толку…

— Вот… — мальчик хотел было употребить крепкое слово, но вовремя прикусил язык, — И как только догадался?!

— Отец ему рассказал, что когда-то здесь Альвада клад спрятала, вот он и отправился проверить. Увидел, что северная башня пустует, и решил сделать здесь убежище.

— А она и правда спрятала?! — наивно вылупил глаза мальчик, но вспомнил, что пристает с расспросами к старухе, которую должен презирать, и смолк.

Старуха неприятно хмыкнула.

— А ты хочешь его найти?..

— Нет, — буркнул он. — Просто интересно.

— Истории, значит, любишь… — старуха хекнула и почти до боли сжала руку на его плече. — Ну, так слушай…

— Уроков мне не хватает… — злобно процедил мальчик, но старая женщина будто и не заметила его недовольства. А вскоре и сам недовольный забыл о своем презрении к немощной старухе.

— Детство у Т" триха было тяжелое. Безденежное и голодное. Отец, старый хрыч, совсем свихнулся и пытался выбить из детей способности. Он мечтал, что его дети получат огромную силу и смогут вознести его до того, чтобы получить второе имя какой-нибудь могущественной Семьи. Или свое собственное. И даже жена не могла на него повлиять.

— У него не было второго имени? — безмерно удивился мальчик.

— Не было, — старуха усмехнулась, — Хотя Норвальт брызгал слюнями, доказывая, что его родители были великими магами и имели известное второе имя. На жене он отыгрывался за то, что женился на обычной женщине, без крупицы дара, польстившись на покорный нрав и красоту. Да и не стал бы никто отдавать дочь-мага за нищего пьяницу. Сначала Альба еще пыталась чего-то добиться, что-то изменить. Но, когда у нее появились дети, муж стал угрожать и бить детей. И женщина боялась, что он однажды прибьет их, задушит как котят. Но к его безмерному горю, старший сын, Та" ир, хоть и унаследовал силу отца, но не собирался становиться магом. А младший, хоть и проявлял иногда бессознательную магию, но как не кричал Норвальт, как не бился, не мог повторить ни одного заклинания. И вот, однажды, сумасшедший в одном из своих приступов избивал не смевшую защищаться жену, старший сын, к тому времени уже возмужавший, заступился за мать…

Старуха уставилась в пустоту, куда-то сквозь стену с пляшущими на ней тенями, и продолжала автоматически говорить размеренно, будто и не замечала ничего вокруг. А мальчик слушал. Он ловил каждое ее слово…

— Без десяти нархемов не возвращайся, — кривляясь, передразнил высокий и сухой мальчишка, с ненавистью смотря прямо перед собой. — Да чтоб ты сдох! — зло выдохнул он. Сейчас он настолько оторвался от реальности, что не заметил бы даже дракона, не то что обычного нищего с ножом в руках. Но ему везло — грязный и вонючий закуток оставался безлюдным.

Т" трих не отрываясь, смотрел прямо перед собой — на стену из серого дешевого кирпича. Внутри кипело бесполезное бешенство. От ненависти его просто трясло, и он беспомощно сжимал кулаки, до крови кусая губы и не замечая, что тихо рычит, словно загнанная в угол псина. Сознание полностью отключилось, оставляя тело на растерзание бешенства и бездействия. Мальчик наклонил голову и изо всех сил сжал зубы. Так, что челюсти свело судорогой. На шее выступили и заиграли жилы, кровь буквально кипела в напряженных мышцах. Внезапно он дернулся и обмяк — будто из него вынули стержень, и прислонился лбом к бугристой стене дома. Он тяжело дышал, из горла с каждым вздохом вырывался хрип, он подрагивал всем телом, нервным и абсолютно ненужным жестом касаясь головы. Через несколько минут мальчик резко оторвался от стены и, покачнувшись, глотнул воздуха.