Ефрейтор Икс - Сергей Лексутов

Лена несколько раз поднимала голову, видимо порываясь заговорить, но тут же смущенно опускала ее. Наконец все же заговорила:

– Ты какой-то странный… У тебя что-нибудь случилось?

Павел молча пожал плечами, разглядывая ее. Густые светло-русые волосы, гладкая полноватая шея и бойко-наивное выражение лица. Странная девушка-женщина…

– Ты почему все молчишь? – уже слегка обиженно протянула она.

– А о чем говорить? Через пару часов тебя увезут обратно в общагу, и мы больше никогда не увидимся.

– Но ведь ты сможешь приходить ко мне.

– Меня не отпускают в увольнения.

– Я попрошу вашего командира, и он будет отпускать…

Она вдруг смутилась, на лицо и шею выползли красные пятна.

– Ты что, знакома с капитаном?

Она промолчала, смущенно опустив голову.

Гремела музыка, посреди казармы топала, дергалась пестрая толпа. Павел терпеть не мог шейк, даже не любил смотреть, как его танцуют. Тут подошел каптер, затянутый в ладно пригнанную парадную форму, наглаженный, весь в значках. Был у него значок, свидетельствующий, что он специалист второго класса. Видимо он из скромности не считал себя каптером первого класса. Правда, широкую лычку на погонах он "забыл" разделить пополам, и мгновенно из младшего сержанта превратился в старшего. Не слишком галантничая, он взял Лену за руку, сказал, коротко зыркнув на Павла:

– Пойдем, попляшем?

Она нерешительно глянула на Павла. А Павлу почему-то не хотелось, чтобы она танцевала шейк. Ему казалось, что при таких формах это будет выглядеть неприглядно и даже непристойно. К тому же боль от музыки туманила мозг. Откуда-то из самых глубин организма поднялось жгучее раздражение, и Павел прорычал сквозь зубы:

– Пошел вон!..

Каптер изумленно глянул на него, испуганно пролепетал:

– Но ты же не танцуешь?..

– Не ясно? Повторить?..

Каптера будто сквозняком унесло. А Павел, поняв, что еще немножко, и он что-нибудь натворит, склонился к Лене и проговорил:

– Пойдем на улицу, подышим воздухом…

Она послушно встала, и пошла к выходу. Они молча шли по дорожке. Откуда-то вывернулся Котофеич, муркнул, и пошел впереди, брезгливо переставляя лапы по острой щебенке, торчащей из асфальта. Лена шепотом спросила:

– Ой, чего это он?..

– Это Котофеич… – обронил Павел, и снова замолчал.

Она шла рядом, легко постукивая каблучками по дорожке, по которой Павел бегал сотни раз. Он вдруг подумал, что вполне вероятно, по этой дорожке впервые шагают женские ножки. Они подошли к капониру, Павел сел на лавочку у входа, Лена присела рядом, огляделась по сторонам, проговорила:

– Красиво… И жутковато…

Котофеич уже сидел на своем излюбленном месте и светил зелеными огоньками глаз. Павел сидел, откинувшись на спинку лавочки, смотрел в темнеющее небо. Боль улеглась, тоска слегка утихла. От Лены исходил слабый запах духов, мешающийся с будоражащим запахом пота. Он вызывал тревогу, беспокойство, казалось, что вот-вот должно что-то открыться, давно забытое, или даже небывавшее…

– Покажи мне станцию, – вдруг будничным тоном проговорила Лена. Но смотрела она лукаво и кокетливо. – Или – нельзя, военная тайна?

– Какая там тайна… Этой станции сто лет в обед будет. Ее еще лет двадцать назад шпионы со всех сторон сфотографировали и измерили. А еще, недавно, в Сирии, прямо из-под носа тамошних вояк, когда они Аллаху молились, американцы сперли приборный фургон "Дубравы". А это фургончик, раза в четыре больше моего.

Павел нехотя поднялся с лавочки, отпер амбарный замок. Лена несмело вступила в подземелье, тускло освещенное зарешеченным плафоном. Павел подвел ее к фургонам, стоящим в капонире:

– Вот и станция. Ничего особенного…

– А как ты за самолетами наблюдаешь?

Павел влез в первый фургон, запустил преобразователь. Провел Лену ко второму. Котофеич уже вертелся под дверями. В приборном отсеке Павел усадил Лену в свое кресло перед пультом, и, нагнувшись над ней, касаясь щекой волос, резко, зовуще пахнущих духами, включил приборы. Луч развертки забегал по экрану; вверх-вниз, вверх-вниз…

Она разочарованно спросила:

– А где самолеты?

Павел показал ей маховичок ручного вращения кабины, сказал:

– Покрути.

Она крутанула маховичок. Павел представил, с каким воем мотнулась на горке приемо-передающая кабина, и хмуро проворчал:

– Плавнее. Не трактор ведь…

Она закрутила маховичок неспешно, плавно, будто всю жизнь была оператором высотомера. На экране вспыхнула длинная вертикальная черта. Павел сказал:

– Стоп. Верни чуть назад.

Черта, когда по ней пробегал луч, наливалась яркой желтизной.

– Это самолет? – спросила Лена.

Павел поглядел на шкалу азимута:

– Ага. Гражданский. Судя по размерам – "Ту-154". А поскольку высота маленькая – идет на посадку в Новосибирске.

– Так далеко?! – изумилась она.

– Ну, разве ж далеко… – Павел переключил масштаб, сказал торжественно: – А теперь ты шаришь лучом в космосе.

Она провернула антенну по азимуту, сказала разочарованно:

– Никого…

– А ты думала, летающие тарелки летают?

– А что, не летают?

– Поверишь, за два года ни единой не засек. Гражданские и военные цели легко идентифицировать. А подозрительных целей, не видел ни одной.

Она спросила:

– А почему ты наши самолеты называешь целями?

– Потому что для нас, все, что летает – цели.

Она долго смотрела в экран, медленно вращая маховичок, наконец, прошептала:

– Страшно…

Павел спросил:

– А хочешь, покажу свой дом?

Она удивилась:

– Как это?

Он переключил вновь на малый масштаб, навел на свой родной Урман, показал ей на местник, торчащий на пределе дальности, сказал:

– Это радиотрансляционная вышка, которая стоит в ста метрах от моего дома в Урмане…

– Так далеко?! – снова изумилась она.

– Ну, разве ж далеко? У нас и из Белоруссии служат, и с Украины…

Быстро щелкая тумблерами, Павел выключил станцию. Пульт погас, и стал серым, скучным, безжизненным, будто закрылись ставни.

Павел поглядел на часы, сказал тихо:

– Скоро одиннадцать…

Она кивнула:

– Да, да, пошли…

Девушек увезли, и Павел вздохнул с облегчением, все вернулось в привычную накатанную колею. Где-то впереди, через четыре месяца, она оборвется сама собой, и тогда не будет тоски, не будет так больно колючая проволока сдавливать душу. Господи! Да в колючке ли дело? Каждый день ведь можно в самоволку бегать! Голосок внутри скрипнул: – "И каждое утро сапог командира или замполита будет тебя в дерьмо втаптывать…"

Павел разделся и завалился спать. Все к черту! Солдат спит, а служба идет.

На следующий день было воскресенье. Включений не было ни ночью, ни днем. Павел бродил по расположению, путаясь сапогами в высокой траве. Его догнал Кузьменко, попросил: