Благословенный Камень - Барбара Вуд

Когда они остановились на привал на берегу Литтл Блу Ривер, у Виктории Коррелл, носившей первого ребенка, начались схватки. Альбертина Хопкинс, решившая, что будет принимать роды, взяла все в свои руки, несмотря на попытки еще двух женщин предложить свою помощь. Сквозь парусиновые стены повозки доносился ее голос.

— А ну-ка, замолчите. Какая же вы бестолковая! Разве в Библии не сказано, что Господь сделал так, чтобы женщина рожала в муках и скорби? Своей несдержанностью вы оскорбляете слух Всевышнего.

Когда Альбертина отлучилась в уборную, сооруженную для женщин в тополиной роще, Эммелин проскользнула в повозку и, открыв пузырек, который принесла с собой, сказала измученной Виктории:

— Может, Господь и велел нам рожать в муках, но он же дал нам и избавление от этих мук. Это травяной эликсир, который мой отец всегда дает роженицам. Он облегчит схватки и поможет ребенку быстрее и безболезненнее появиться на свет.

Альбертина была возмущена, однако после этого женщины стали приходить к Эммелин со своими женскими проблемами, потому что у нее были с собой болеутоляющие, успокаивающие и другие лекарства.

Подъехав к восточной границе территории Шайен, они оказались на берегу поднявшейся реки. В другом случае они, как обычно, раскинули бы лагерь и стали ждать, пока вода не спадет, но мужчин беспокоила близость враждебных индейцев, и они проголосовали за то, чтобы переправиться на тот берег. Никто не стал слушать возражений Альбертины Хопкинс, что нынче воскресенье, что в такой день нельзя заниматься подобной работой, и, когда ближе к вечеру повозка Корреллов перевернулась и миссис Коррелл вместе с новорожденным младенцем утонули, в ее торжествующем взгляде читалось: «Я же вам говорила!»

Эммелин и Флорин Бенбоу позаботились о телах, обрядив миссис Коррелл, уложив ей волосы и завернув младенца в самое красивое одеяло, какое смогли найти, а Силас Уинслоу сделал снимок — бесплатно — на память мистеру Корреллу, который скорбно уселся на лошадь, предложенную братьями Шуманами, и уехал обратно в Миссури, после чего его никто больше никогда не видел.

Обоз продолжал свой путь.

Силас Уинслоу, у которого в фургоне громыхали медные тарелки и пузырьки с реактивами, изрядно обогатился за время пути, делая на память снимки умерших, потому что им пришлось пережить еще не одно бедствие: люди умирали от пневмонии, дизентерии, дети падали с повозок и погибали под колесами. Никто не винил доктора Мэтью Лайвли за то, что он не смог никого спасти. Все прекрасно знали, что ни один врач не справится со смертельным заболеванием и сверхсерьезной травмой. Зато он помогал сколачивать гробы и заполнял свидетельства о смерти для родственников, увозивших их с собой в Орегон, — тоже на память.

К девятому июня они дошли до Платт, широкой мелкой реки, расположенной в трехстах милях от Индепенденса — это означало, что переселенцы прошли первый этап своего пути. Новый край был совершенно не похож на тот, из которого они прибыли: трава была низкой, повсюду росли полынь и кактусы, и чем дальше, тем засушливее становилась местность. Здесь они впервые столкнулись с довольно странным видом почты: вдоль обочины лежали черепа буйволов, на которых люди из обозов, вышедших раньше, оставляли для них письменные сообщения. На одном таком черепе была предупредительная надпись, что им следует опасаться пауни и что на дороге много грязи.

Ехать становилось все труднее. Летняя жара утомляла и вызывала болезни. Повозки часто ломались. Деревьев было мало, и растительность была довольно скудной, так что им приходилось жечь навоз. Если не было навоза, они тащились за фургонами в клубах пыли и собирали на растопку сорняки. Женщины, чтобы как-то разнообразить блюда, состоявшие главным образом из бобов и кофе, собирали дикую ягоду и умудрялись раскатывать тесто на фургонных сиденьях повозок, а потом — печь пироги на раскаленных камнях. Мужчины изредка ходили на охоту и иногда возвращались с лосем, но чаще всего — ни с чем, так что им приходилось обменивать у индейцев свои рубашки на лосося и сушеное мясо буйволов. По пути переселенцам попадались свежие могилы, но они сохраняли бесстрашие, когда же однажды утром слепого Билла, ночного разведчика (плохо видевшего при дневном свете, но хорошо ночью, и поэтому сторожившего стада, когда все спали), нашли мертвым со стрелой между лопаток, переселенцы не поддались панике, а просто оставили сообщение на черепе буйвола для обозов, едущих за ними.

Постепенно запас бинтов и швов у Мэтью иссяк. Эммелин тоже не приходилось сидеть сложа руки — многие женщины невзлюбили Альбертину Хопкинс и звали на помощь мисс Фитциммонс, когда у них начинались схватки. Предсказание Флорин Бенбоу сбывалось — «парочка медиков» действительно оказалась незаменимой.

Незаметно для самих себя Эммелин с Мэтью становились парочкой и в других отношениях.

Большинство переселенцев рано уходили спать, но некоторые долго не ложились — в основном молодежь. Мэтью любил, когда в лагере все затихало, — тогда читал при свете фонаря — в основном стихи, а иногда Библию. Эммелин любила смотреть на звезды.

— А как мы можем знать, что идем в правильном направлении? — спросила она как-то ночью.

Он отложил книгу и показал на ночное небо.

— Знаете созвездие Большой Медведицы? Вон те звезды, которые образуют громадный ковш? Видите две последних звезды на ручке? Они смотрят на Полярную звезду, а Полярная звезда всегда отстоит на один градус от географического севера.

Эммелин сказала, восхищенно глядя на него:

— Вы такой образованный, доктор Лайвли.

На третью ночь после этого Мэтью пытался пришить пуговицу к рубашке кривой медицинской иголкой с шелковой хирургической ниткой. Ему это никак не удавалось. Увидев, что Эммелин наблюдает за ним, он подумал, что она сейчас поднимет его на смех. Но она не стала смеяться. Вместо этого, к его удивлению, она подошла к нему, держа в руках маленькую шкатулку со швейными принадлежностями, взяла рубашку, и, усевшись рядом с ним, тактично пояснила:

— У меня у самой руки-крюки, как только нужно что-нибудь починить, но, возможно, у меня немного больше опыта по этой части. — И она прекрасно справилась со своей работой.

После того как они проехали столько миль, днем мучаясь от жары, пыли и мух, а ночами слушая волчий вой и мрачное завывание ветра, мнение Мэтью о мисс Фитциммонс, которая никогда не жаловалась на то, что ей приходится выполнять мужскую работу, стало меняться. Если повозка застревала в поднявшейся речке, Эммелин, совершенно не думая о себе, бросалась в воду во вздымающихся юбках, изо всех сил помогая вытолкать колеса из грязи. Она наравне с мужчинами погоняла криком волов, занималась стиркой и чинила поломанные оси, обдирала шкуру с буйволов и штопала парусину так, как будто всю жизнь только этим и занималась. Постепенно эта девушка стала восхищать Мэтью. Он все реже и реже разглядывал портрет тщедушной Онории, а если же и смотрел на него, то размышлял о том, сколько бы она протянула, если бы ей пришлось путешествовать вместе с ними. Наверняка она была бы только обузой, а не помощницей.