Мечтают ли андроиды об электроовцах - Филип Дик

Исидор ловко пробежал пальцами по псевдопозвоночнику. Провода должны были находиться где-то здесь. Это была чертовски тонкая работа, совершенная имитация. Проводов нельзя было заметить даже при самом близком и тщательном осмотре.

Видно, кота сделали у Вилбрайта и Карпентера. Там псевдоживотные дорогие, но зато какой товар!

Исидор сдался. Поддельный кот полностью прекратил функционировать. Исидор пессимистически подумал, что починка обойдется в копеечку. Сразу чувствовалось, что хозяин не делал трехгодичного профилактического осмотра. Возможно, этот случай послужит ему печальным, но необходимым уроком.

Исидор снова влез в водительское кресло, передавая руль управления в положение “вверх” и взмыл в воздух, возобновив полет в мастерскую.

Во всяком случае, теперь ему не приходилось слушать выводившие из себя стоноподражание сломанного механизма.

Исидор мог расслабиться. “Забавно, — подумал он. — Хотя я и знаю, что это всего лишь поддельное животное, а в животе у меня все равно что-то сжимается”.

Затем он с горечью подумал: “Если бы я мог найти другую работу, если бы я не провалил тест на умственные способности, то не докатился бы до такого занятия со всеми его моральными издержками”. С другой стороны, синтетические страдания поддельных животных совершенно не волновали Милта Борогова или их шефа Ганнибала Слоута. “Видимо, дело во мне, — решил Джон. — Вероятно, когда личность деградирует, как это случилось со мной… когда она погружается в могильный мир, мир специалов… что ж, в таком случае лучше вообще оставить эту мысль и не развивать ее дальше”. Такие моменты, когда ему приходилось раздумывать о собственных способностях, особенно подавляюще действовали на Джона Исидора.

С каждым днем он терял очередную порцию жизненной энергии. Он и тысячи других специалов по всей Земле с каждым годом все быстрее превращались в живой мусор.

Чтобы скрасить одиночество, он щелкнул клавишей радио и настроился на радиопредставление Бастера Дружби, которое, подобно телевизионной версии, продолжалось двадцать три непрерывных часа в сутки. Последний час был посвящен религиозному воспитанию. Затем следовал десятиминутный перерыв, а потом все начиналось снова.

— Я рад снова видеть тебя здесь, — говорил Бастер Дружби. — Итак, Аманда, прошло уже целых два дня с тех пор, как ты в последний раз побывала у нас в гостях. Ты работаешь над новой лентой, дорогая?

— Да, я собиралась начать ленту еще вчера, но только они сказали, что мы начнем в семь…

— В семь часов утра? — вмешался Бастер.

— Да, именно! В семь утра!

Аманда Вернер засмеялась своим знаменитым смехом, почти таким же искусственным, как и смех Бастера. Аманда Вернер и несколько других прекрасных леди с большими коническими грудями да еще несколько так называемых юмористов составляли стандартный набор гостей в представлениях Бастера Дружби. Женщины, подобные Аманде, никогда не снимались в фильмах, не появлялись на театральных подмостках. Они жили в призрачном, странном мире передач Бастера, в его бесконечном шоу, появляясь на телеэкранах, как отметил про себя Исидор, по семьдесят часов в неделю.

Каким образом Бастер находил время записывать все свои теле- и радиошоу?

Эта мысль озадачила Исидора.

Каким образом Аманде удается быть у Бастера в гостях чуть ли не каждый день месяц за месяцем, из года в год?

Как удается им часами разговаривать без перерыва? Они никогда не повторялись, во всяком случае, насколько Исидор был способен определить. Их реплики, всегда остроумные, всегда свежие, не были заучены заранее. Волосы Аманды блестели, глаза сияли, зубы сверкали. Ни Аманда, ни Бастер никогда не задерживались с ответом, никогда не казались усталыми, легко шутили, острили. Шоу Бастера Дружби, передаваемое через спутник на всю территорию Земли, также изливалось и на эмигрантов в колониях на остальных планетах.

Была произведена попытка осуществить эту передачу для Проксимы Центавра на случай, если колонизация успешно распространится в такую даль. Если бы “Саландер-3” достиг своей цели, то путешественники на борту корабля обнаружили бы, что Бастер Дружби уже поджидает их, и они были бы очень довольны и рады.

Но кое-что в Бастере Дружби раздражало Исидора. Одна деталь. Очень тонко, почти незаметно Бастер высмеивал тех, кто пользовался генераторами эмпатии. Он делал это постоянно, а не от случая к случаю. Собственно, и сейчас он этим занимался.

— …камешки в меня не швыряют, — сообщал Бастер Аманде Вернер. — И если я отправлюсь вверх по горному склону, то обязательно захвачу пару бутылочек пива, лучше всего “будвайзер”.

Зрители в студии засмеялись. Исидор услышал аплодисменты.

— Потом я сообщу вам наконец про мою грандиозную новость. То, что произойдет ровно через десять часов.

— И я тоже, дорогой, — выдохнула Аманда. — И когда они швырнут в тебя камнем, я тебя заслоню!

Аудитория снова восторженно завыла, и Джон Исидор ощутил, как затылок и шея его деревенеют от гнева.

— Почему Бастер постоянно подкалывает Сострадающего? Как будто никто не замечает этого! Ведь Органы правосудия в Америке и в восточном полушарии публично заявили, что сострадание способствует снижению преступности, делая человека более озабоченным судьбой ближнего своего. Человечеству требуется как можно больше сострадания и сочувствия, так сказал Титус Корнинг, генеральный секретарь ООН. И он неоднократно это повторял. Наверное, Бастер завидует Вилбуру Сострадающему, они конкурируют. Но зачем? — разговаривал Исидор сам с собой.

“Для того, чтобы влиять на ваше сознание, — решил Исидор. — Они сражаются за контроль над нашими психологическими сущностями. С одной стороны — генераторы эмпатии, с другой — Бастер Дружби со своим ржанием и импровизированными остротами. Нужно будет сказать об этом Ганнибалу Слоуту и спросить его, верно ли это. Он должен знать наверняка”.

Когда Исидор припарковал фургон на крыше лечебницы Ван Несса, то быстро спустился вниз, в кабинет Ганнибала Слоута, захватив пластмассовый футляр с неподвижным электрическим котом.

Мистер Слоут оторвал взгляд от страницы, которую читал. Его серое, изрезанное морщинами лицо исказилось. Ганнибал Слоут был слишком стар, чтобы эмигрировать, и его обрекли провести остаток дней на Земле, хотя специалом он не являлся. За все эти годы пыль сильно подействовала на него, словно едкая ржавчина, и мысли его и черты лица приобрели серый оттенок. Он сильно осунулся, ноги его превратились в спицы, походка стала неуверенной. Слоут смотрел на мир сквозь стекла, в буквальном смысле слова, запорошенные пылью. По какой-то причине Ганнибал Слоут никогда не протирал очков. Как будто он сдался. Он принял радиоактивную грязь, как неизбежное зло, и уже многие годы она делала свое дело, постепенно погребая его. Зрачки его уже сейчас словно затуманились.