Лестница на шкаф. Сказка для эмигрантов в трех частях - Михаил Юдсон

— Тут у нас на Кафедре теплынь, припасы, — продолжал Ратмир. — Можно мослы маслами умащать и росу на хлеб мазать… Но мы всеми эфирными фибрами и фуаграми, теплородно-пуповинно связаны с Колымосквой бестолковой. Тревожно же! Нас затем, отец учитель, природа-мать сюда и завлекла, прямиком-силком загнала, чтоб мы подросли, окрепли и Зиму грядущую, вредоносную одолели. Доктор Тимфей Полежаев, например, прямо считает, что мы — фагоциты. А надвигается — болезнь. Надо спасаться… и спасать… Вот вас мы вытащили. Это была целая последовательность хлопотливых действий. Признаюсь, мы вас призвали, Илья Борисович. Выманили. Долго и упорно кликали…

— Итерация, — буркнул Илья и хлебнул вина. — Получение чего-то, когда не просят.

— Да. И книжку вам соблазнительную в сугроб подбросили — с драгоценным паролем перехода, помните, «эн минус один» (все одно этот портал давно не действует, заблокирован) — это чтобы враз из гимназии изгнали… И соседей по подъезду по ночам запугивали, нависая с потолка, что «сизая проказа» от вас исходит (Тимоха симптомы растолковал) — а поди их растолкай, зад не оторвут! — и Старшему пройдохе по имени Кидь блага сулили (бусы и зеркала), поминали дедовские походы на бусах и кочах, и подбивали собрать народ, гультяев сонных, выкинуть изгоя в шею и пограбить заодно — это теплее! — дабы вы жилья лишились и имущества (кроме книг, естественно, книги ваши в целости в сенях вон лежат стопками — золотея корешками). Не говоря уже о том, что людишек в кабаке подпаивали, подзуживали и науськивали — сивку цельными кишками подносили — лишь бы гнались… Надо было, чтобы сгустилось как-то вокруг вас, Илья Борисович, чтобы ни шуб, ни домов, ни кандалов, чтобы вы все распутья потеряли, чтоб одна дорожка осталась — к кругу светящемуся, к Мандале, к нам! Изъять в счастье! Даже глупого снежного змея с лежки подняли… Так все ловко подстраивали — выгоныш из школы, выкидон из дома… Донос на вас совместно соорудили… Помню, писали — хохот стоял! И Совам зоту стилизацию подсунули. Вообразите, что было! Попутно этим рылам Советующим хвосты прищемили, а то совести ни на йоту, крыльями расхлопались — совью гнездо повсюду! — развели сбиры в снегу возню, прямо какую-то инквдизицию — великую, могучую, свободную, поцелуйте меня в зад… Сыч Человеческий! С катушек слетели, воришки беззаконные! Горазды инквы нитки на сук мотать! Кукленки пареные!

— А кто они вообще такие, эти Тайные Совы? Как их там — Ици-птицы?

— Да никто. Погрешности, — поморщился Ратмир. — Ошибки зодиака, хворь бытия — альцгеймер вейнингера. Их снова больше нет.

Он вытряхнул себе на ладонь последние красные капли из бутылки — остатки сладки, — слизал и пошел за следующей.

— Пия вино, отец учитель, мы делаем бутыль свободной, выпускаем ее на волю, как зимолял мних Степан Пробка в «Летописи валентности». Все стремятся высвободиться, Илья Борисович!

— Понимаю. Превратиться в рыб нетерпеливых, в разумные цветы холмов… Доверху, доверху. Вот так… Спасибо.

— Ну, разумны не цветы, а холмы. Цветы — лишь их оперение. Неважно… Не будем отвлекаться. Итак, свобода. Рвануть из привычной почвы на другой берег — раскрепостить чердак — и тогда миришко за недельку свободно деется, компонуется. Второе правило Фырова — так называемое «отпирание реальности» (она, значит, свое, а он знай респонсами давил, в угол загонял), объясняющее принцип действия «калитки», — было придумано при мне. Буквально на коленке. И небрежно накарябано на ладони. Это потом уже аккуратно набросали на обороте старого конверта с черновыми вычислениями. И домики эти у лесных озер мы выращивали в уме, и коней многоногих мозговали, степь и речку формулировали…

— А вот Савельич утверждает, что вы сами — точки приложения каких-то плечистых Сил, что вас тоже сюда выдернуло.

— Савельич — мистик да агностик. Его слушать… Ясен дзен, все своими конечностями — до последней туманности. Мы зовем это замкнутое пространство — Кафедра. Если мысленную рекогносцировку провести, сцапать рельеф, то отворится специальная механика, ибо сцепление букв, гусенично тарахтя, волочит, влечет, источает текст местности, записывает земли. Тут, как вы успели заметить, хорошо, привольно, читабельно. Но всю Колымоскву за уши сюда не перетащишь — она вросла в снега, как пень, брюхом уперлась — хренушки вам, всех не уволочь! «Калитка» треснет! А по одному удить дислектов на крючки крепкие — дикость. Деревенщина же, селькирки москвалымские — не замай! И напитки не спасают. Тут охватно надо, отец учитель, образно говоря — мазай тов, помните знакомые звуки?..

Илья произнес:

— Маслом падает снег кругом, только душу все тянет вверх — это дым покидает дом по архангельской той трубе.

Ратмир долил и заговорил напевно:

— Далеко-далеко, на Близи Востока есть блаженная аббревиатура — БВР. Такой топонимчик, страна грез, земля Об. Живут там существа, И.Б., похожие на вас. Я тут поизучал смокву рода… Вы — из них, той же складки. Родня. Знаете вертелех, словечки? Жаргонизмы эти, такинимы… Аки, паки… Ну вот, значит. Прелюбопытные созданья! У них на всех одна Книга, и они ее вслух по главам читают. Неделями, по кругу. Закончат — и по новой. Всю дорогу мусолят… с придыханьем… Верят, что таким надоедливым образом возводят словесами — как встарь — Новохрам. Их речь прочнее и древнее прочих — мамаш Старший Язык. Да, да, на диво, Господь не говорит на льдыне… Они однажды уже жили среди нас («пустите переночевать, а то больно кушать хотца»), когда разбрелись со своего болотца по свету править, два тыщелетья пустоты — покуда шкурку не сожгли — и в нашу чеканную речь вошли ошметки некоторых их лашонок — например, берешь памятник письменности «Заколымщина» — а там ключевое слово «орътьма», то есть свет-op и тьма слиянны. Не продохнуть, говорят, было — науки, искусства… Колымосковский каганат!

Илья встрял:

— Они и в темнице устраивали салон и сочиняли мадригалы — разве необходимо делаться мрачным и грубым только потому, что случай поместил вас в дурную гостиницу?

— А потом они вернулись к себе, к Ответу, — повествовал Ратмир. — В того Бога мы веруем! Хевра хазар на хазу! Халды-балды! Изъяв себя из простодушной Колымосквы, бросив беспомощных человецев, коих приручили. Причем, сбираясь в путь, заложенные у них чужие вещички к рукам прибрали, те же архиерейские одежды на портянки себе пускали со смешком… Просто говорит о бережном отношении… Ну, таперича в той правоверной БВР, ровно в фундаментальной сказке — прогресс, невесомость, лунный камешек, солнечные города, площади Цветов, малыши и малышки, приюты дружбанов и работные дома мысли, знайки и самоделки… В багрец и в золото одетые бойцы… Ютятся на окраинах, в терновнике, какие-то малоприятные аразы-ветрогоны — но как эпизод… Словом, царствие земнонебное! Мне сдается, вы не прочь побывать в БВР, в том предивном баварье — узреть Книгу изнутри. Вы ведь, И.Б., чего скрывать — Жругра-то на ночь читали — тварь иных пространств, хитонов там хитиновых… У вас вот гром глубоко внутри гремит иногда?

— Случается, — задумчиво сказал Илья.

— А это Молот Торы срабатывает, манит. Так вот. У тамошних Мудрецов есть бомба-гриб. Из травы вылущили. Существует такая трава — «жидянка», единственно выжившая, сохранившаяся с Первозданного ледникового периода. Ее изучили, и обнаружилось, что у нее клетки с раскаленным ядром. Из этой клетчатки гонят чудовищное взрывчатое вещество — теплояд. А в это самое время, обратите внимание, на оторопелую Колымоскву наползает жуткая холодина… Грядет Последняя Невообразимая Зима, вы представляете? Надвигается незнамо за что…

— Мда, — скорбно ответил Илья. Знаем мы за что, да не скажем. Из ума еще не выжили.

— И ваши родичи, И.Б., могут подмогнуть — у них есть опыт лепета оттепели, ставили уже — пусть и в грубом приближении, в пустыньке. Гриб вырос столбом — на загляденье! Разбрасывает облаком споры-излучение, опыляет осиянно, все что хочешь. А температура в эпицентре — чуть не сваришься! Тепловая жизнь. Ай да бомба, эй! Сбросил ее, малышку — и иди, пончик, гуляй — никаких более льдов! Ка-ак захермонит теплоядно — бабах, моргнуть не успеешь, вмиг растаял снег, сугробы потекли… Замочило!

— Ратмир, Ратмир, на скатерть льешь…

— Надо только, отец учитель, уговорить ваших единокашников не жадиться на отшибе, а сделать доброе дело — сбросить!

— Хорошенькое дело — уговорить, — покачал головой Илья.

— А волшебное слово? — лукаво улыбнулся Ратмир.

— Какое еще?

— Бэвакаша.

Они засмеялись и выпили.

— Серьезно, я нахожу, И.Б., что вам нужно просто договориться по-хорошему с этими растерянными коленами. Вправить им мениск! Уверен — вам не откажут. Почешутся, конечно, призадумаются…

Илья изрек:

— Человек по возможности избегает думать — он предпочитает многое воспринимать на веру.