Жизнь с гением. Жена и дочери Льва Толстого - Надежда Геннадьевна Михновец

Если Толстой-художник, как и прежде, с любопытством всматривался во внутреннюю жизнь окружающих его людей, то его старшая дочь, уже сделавшаяся, по представлениям того времени, старой девой, теряла последние надежды на личное счастье. Пунктиром через все эти годы проходила история взаимоотношений Татьяны Толстой с Чертковым. В воспоминаниях она осветила ее отдельные фрагменты: «Я не замужем. Между мной и Чертковым странные отношения. Когда он еще холостым решил, что ему надо жениться, он сказал папá, что ему жаль, что я не разделяю его убеждений, иначе он просил бы моей руки». Затем она вновь подчеркнула, что не была влюблена в близкого друга отца, и все же заметила: «Но что-то нас связывало. Отношения с Чертковым имели для меня огромное значение. Я думаю, что и для него тоже, и я думаю, что то, что связывало нас, – было выше и серьезнее простого влюбления». Они много общались и переписывались. Однажды во время конной прогулки Владимир Григорьевич признался своей спутнице: «Мой брак – это гнилой прыщ на земном шаре». Тогда ее неприятно поразила и надолго запомнилась грубость этого выражения. Прощаясь, Чертков произнес, глядя счастливыми глазами: «Я бы желал всех любить так, как я люблю вас сегодня!»[373] Но и эта история не имела, да и не могла иметь продолжения.

Как помним, Софья Андреевна отмечала, думая о дочери Марии: она «по натуре была склонна к разным нежелательным увлечениям, особенно же к влюблениям»[374]. Тяжело переживали близкие «чувственный» характер поведения Маши с теми, в кого она влюблялась. Л. Н. Толстому неприятно было ее неестественное кокетство со студентом-медиком Рахмановым. Татьяну Толстую раздражало поведение сестры с Петей Раевским: «…при нем Маша другой человек: нет изощрения, которого бы она не употребила, чтобы привлечь его. Се n’est pas a un vieux singe qu’on apprend a faire la grimace[375]. Я через все это прошла и все это вижу и стараюсь простить это, но мне, главное, претит ее неискренность. Удивительно у нее лживая натура. Если бы она не делала больших усилий, чтобы быть правдивой, то это было бы бог знает что»[376].

Татьяна пыталась понять и сестру, и себя:

«Всякий мужчина так ее возбуждает, что просто смотреть неприятно. Хоть бы она скрывала это. Третьего дня она целый день была вяла и скучна и жаловалась, что „зеленая“[377] навалила, а стоило приехать кому-нибудь, как она возбуждена и весела. Хотя бы она вышла замуж поскорее, а то это киданье на шею каждому, кто возле нее поживет, – это безобразно. Как это смотреть людям в глаза, когда так испачкана, со столькими мужчинами была на „ты“, целовалась. Всякий раз, как я об этом думаю, во мне поднимается возмущение, и стыд за нее, и досада за то, что ей не стыдно. Хотя я этого могу и не знать, да я и думаю, что она за это много страдала. Я помню, как я была поражена, когда узнала, что она с Пошей[378] по коридорам целовалась, а она этого не понимала. Я часто думаю, что она в этом невиновата, так как совсем была заброшена девочкой и не воспитана. Меня же не только держали строго, но постоянно папа следил за мной, давал советы, и мама, которая всегда меня любила больше ее, более старательно меня воспитывала, и в этом отношении хорошо.

12 часов ночи. Нехорошо, что я так пишу о Маше: эту ее дурную сторону искупают много хороших. И со мной она так хороша, что мне стыдно ее осуждать. Да я сама нисколько не лучше ее. Если во мне не было чувственного кокетства, то оно было эстетичное. Это нисколько не лучше, а если оно сознательное – то хуже»[379].

Особое место в юности у Марии Толстой занял Павел Иванович Бирюков. Вспомним, еще в начале 1870-х годов Л. Н. Толстой охарактеризовал свою маленькую, двухлетнюю дочь Машу: «Очень умна и некрасива, это будет одна из загадок»[380]. Указав на эти толстовские строки, Павел Иванович Бирюков решительно возразил: «С этой характеристикой Толстым дочери я не согласен только в одном пункте: он говорит: она „некрасива“. Да, „красавицей“ она не была, но ее лицо всегда казалось мне просветленным более высокой, духовной красотой. Поиск недостижимого в ее случае начался уже в ранней юности»[381]. Любовь к Марии Львовне Павел Бирюков пронес через всю свою жизнь.

Влюбленные переписывались, и письма Марии к Павлу сохранились. Она сообщала о домашних делах: «Папа́ теперь очень заинтересован журналом для народа. 〈…〉 Папа́ говорит, что у него для этого помощников нет. Две девки – и те никуда не годятся. Мы с Таней с ним согласились»[382]. Замечала об отце: «Сейчас папа́ подошел, видел, что тебе пишу, и говорит: „Пиши, пиши, матушка“, и по голове меня ударил. Знаешь, это у него знак нежности»[383]. Одно из первых писем свидетельствует: Мария бесконечно счастлива, она исписывает страницу за страницей, не имея сил прервать свою незатейливую болтовню. Она словно купается в светлой радости взаимной любви. Бирюков сделал семнадцатилетней Марии предложение. В декабре 1888 года (до ее восемнадцатилетия оставался месяц с небольшим) Павел написал об этом Толстому, а 28 декабря приехал обсуждать вопросы и встретил решительный отпор со стороны Софьи Андреевны. Из всех «темных», появившихся в толстовском доме в середине 1880-х годов, она выделяла только его: «…он из лучших, смирный, умный и тоже исповедующий толстоизм»[384]. Однако графиня по-своему осмысляла вторжение Бирюкова в жизнь своей семьи и выразила к этому свое отношение, указав на обусловившую его причину: «Я была в отчаянии и всячески старалась расстроить эти планы. Я видела, что Маша не любит Бирюкова, а только хочет сойтись с ним на единомыслии и на проповеди Льва Николаевича, которую они вместе намеревались провести в жизнь»[385]. Толстой записал: «Вечером Сон[я] напала на Б[ирюкова] с М[ашей], и как-то они договорились. Но мне грустно»[386].

По мнению Софьи Андреевны, вспоминавшей о событиях рубежа 1888–1889 годов и, возможно, оправдывающей для самой себя собственную же позицию, «сближение Маши с Павлом Ивановичем Бирюковым несомненно огорчало» Льва Николаевича. 10 января 1889 года Толстой писал молодому человеку: «Только теперь, дня два после вашего отъезда, совершенно оправившись от физического и духовного