Идиотка - Елена Коренева

А пока, выйдя на лоджию своего индустриального здания, он окидывал взглядом мчащиеся по фривэю машины и удовлетворенно щуря глаз, бросал им вдогонку: «Ну что, поехали, крысы?»

С Джеймсом нас объединяла некая неприкаянность, свойственная вообще определенному типу людей, и, кроме того, на обоих лежала печать оторванности от собственной земли — он во многом был европейцем и чужим в своем отечестве. И там, и здесь, и нигде. Я даже всерьез поверила, что предпочла наконец роковому Бойду кого-то другого. Пока вдруг все не стало развиваться по незапрограммированному Джулией варианту.

Сначала он предложил мне довольно странную вещь — расстаться на месяц, чтобы подумать о наших чувствах, а потом встретиться и все сразу решить: разойтись или ехать прямо в Лас-Вегас. Я не поняла, при чем тут Лас-Вегас, и тем смешнее показался мне говоривший об этом мужчина. Потом выяснилось, что Лас-Вегас — единственное место в мире, где расписывают за двадцать четыре часа, при этом не требуя документов о разводе с предыдущим супругом или супругой! Меня такой вариант не устроил. Испытание разлукой казалось мне в то время ненужным.

По правде говоря, в том, что касается чувств, меня вообще всегда несет, словно с горки — лучше и не скажешь. И даже когда на пути появляется опасность для самих отношений, я все равно одержима движением вперед, пусть и к концу. Нет у меня в чувствах инстинкта самосохранения, видно, я не была запрограммирована на создание прочного семейного союза. А в этих отношениях я тем более была лишена предосторожности — ведь плохого конца мне в них не нагадали. И мы продолжали встречаться. Вдруг Джеймс начал высказывать опасения, что он слишком устал и ему надо думать о своем здоровье и покое. Он и правда был не очень здоров, страдал псориазом. Я впервые тогда увидела человека, который колется в общем опасным для нервной системы лекарством — гидрокортизоном. Зато мгновенно снимающим боли… Одним словом, Джеймс впал в самокопание и пересмотр всех ценностей. Он отослал жене бумаги для развода и залег на диван. Днем спал, а ночью бодрствовал. Мы общались по телефону. Потом к нему приехали дети из Франции. Два очень красивых мальчика. Младший Джон, лет четырнадцати и старший Али — восемнадцати. У каждого в Париже уже был собственный дом в лучшем районе города, чему завидовала не только я, но, думаю, и Джеймс. После их отъезда Джеймс вдруг собрался и тоже улетел в Париж, за ними. По его словам, на год.

Вот так так! Я набрала номер Джулии и стала предъявлять ей претензии: «Вы мне сказали, что это надолго, кармическая связь для обоих, а он улетел в Париж, что это значит?» Анекдот, одним словом. Я никак не могла взять в толк, что тот, кто появился точно по предсказанию и совпал по всем параметрам, вдруг может сделать финт ушами! Только позже я поняла, что, собственно, случилось. Гадание совпало, но оно не учло деталей, а в них вся суть. Дьявол, как и Бог, — в мелочах. А потом кармическая связь, как и любая другая, не обязательно сталкивает людей нос к носу за кухонным столом на всю жизнь. Она длится поодаль. Вот чем заканчиваются волевые попытки сконструировать свою личную жизнь и свою судьбу — вполне рациональным ответом на поставленный вопрос. Нет, не все можно и нужно режиссировать в своей жизни. А судьба, она хоть и вправду — индейка, но ее не перехитришь!

Глава 71. Креветки

Исчезновение с моего горизонта многообещающего кармического романа подействовало на нервную систему отрицательно. Я две недели лежала в кровати и не могла общаться с миром. Галерея начала раздражать, так как она была совместима со всем, чем угодно, но только не с отрицательными эмоциями. Вот еще один аргумент в пользу творческой профессии — расстройства на личном фронте питают воображение и побуждают к самовыражению. А продаже картин способствует только здравый рассудок и расчет. Так, когда я лежала на кровати и грызла залитую слезами простыню, меня вдруг осенило, и я дописала рассказ, который был начат еще в 1976-м году. Это рассказ о мальчике, у которого из дома пропала мама. Завязка была написана и чем-то меня очень интриговала, а вот продолжение никак не шло. Но теперь из меня вдруг полилось без остановки: слово за слово, и я его дописала. Про мать и ее исповедь, которую она доверяет своему мальчику, отправившись с ним в фантастический полет. Будто много лет этот текст лежал где-то готовый и ждал своего времени! Чудеса. Вот что такое стресс! О личном я не могла даже подумать — меня всю обжигало от боли и несправедливости. Возможно, горечь вылилась в такой иносказательной форме и это принесло облегчение. В это самое время знакомый мне еще по Москве поэт, друг семьи, Петя Вегин, работавший в русскоязычной газете, предложил опубликовать мои стихи. Для этого он усадил меня за свой компьютер и сказал — пиши. Он просто хотел отвлечь меня — и правильно сделал. Я начала готовить материалы для публикации из своих старых и новых записей. Работала у него дома, там же и ночевала какое-то время, в соседней с его спальней комнате. Глядя на то, как я механически бью по клавишам, печатая свои скромные фантазии, он вздыхал и подбадривал меня, по-отцовски переживая мою женскую непутевость.

Как-то он позвонил и сказал, что есть у него друг-иммигрант, который знает меня по экрану и теперь хочет пригласить на ужин. «Очень богатый, главный инженер завода!» — повторял он со смыслом. Я отказалась. Через день-два он снова повторил приглашение — я снова отказалась. Однако мужчины, кажется, о чем-то договорились между собой, так как он продолжал меня уговаривать уделить время его другу, объясняя, что тот не унимается и жаждет сводить меня попробовать морскую кухню. «При чем тут морская кухня — это что, особая привилегия, что ли? — думала я с раздражением. — Почему разбогатевшие русские считают, что женщину можно соблазнить едой? Совсем когда-то изголодались, несчастные, теперь вменяют это себе в достоинство — кормить устрицами, которых нет в России!» Так продолжалось некоторое время — он капал мне на мозги этим ужином с приятелем-богачом, пока в конце концов я не решила пойти, чтоб прекратить надоевшие разговоры. «Что они все хотят от меня?» — гневно думала я. «Наверное узнал, что я снова в одиночестве, и решил меня утешить, только чем? Креветками и омарами? Почему все мужики такие самонадеянные?» — «Он немолодой, и, наверное, не в твоем вкусе, но человек замечательный!» — приговаривал мой знакомый, похлопывая в ладоши, будто выиграл пари.

И вот я сижу в морском ресторане прямо на набережной. Напротив меня — маленький человек в очках, с добрым и умным лицом, намечающейся проплешиной на макушке и округлой фигурой. Он угощает меня закусками, красиво сервированными на ледяном блюде, и сухим вином. Я делаю глоток, другой, отвечаю на его вежливые вопросы и думаю о трагизме своего женского положения. В моем любовном романе всегда наступает катастрофа, после которой я хожу, как раненый зверь. Как правило, отношения у меня складываются сложно, и люблю я людей, у которых запутанная непонятная жизнь. Каждое очередное расставание равносильно смерти. Я их теряю в буквальном смысле — человек исчезает не только из моей жизни, но и близлежащего пространства. И часто я не могу даже понять, что произошло. Одиночество бывает невыносимо, и тогда я ищу контакта, который оказывается еще невыносимее: мне начинают предлагать внимание и человеческое тепло совершенно чуждые люди. Да они ведь не просто предлагают тепло — они требуют его от меня! Как у них все просто. Как будто за пять минут они могут объяснить что-то, чего я не понимаю, и все тут же встанет на свои места! Мне так плохо от наивной пошлости, скрытой за подобными «ужинами», что я вдруг начинаю играть с ситуацией по ее же законам — фальшивым и гротескным. Я представляю все происходящее со стороны — будто я зритель на киносеансе, где крутится лента в жанре фарса. А на «экране» происходит следующее. С бледным, осунувшимся лицом, то и дело поднося к губам дымящуюся сигарету, я бросаю печальные взгляды «а-ля Грета Гарбо» в сторону сидящего напротив меня кавалера. Только на месте «кавалера» не Кларк Гейбл, а округлый лысеющий бодрячок. Наконец осуществилось напутствие моей подруги Сильвиан: вылезла вечером из дома «в свет» и вот сижу в ресторане, как все приличные, уважающие себя женщины. Правда, моя ситуация скорее напоминает пародию на женское счастье. Мой джентльмен — полнеющий очкарик в летах, а я, может, где-то в России и звезда экрана, но здесь об этом никто даже не догадывается. Со звездой Голливуда и калифорнийской «леди» меня объединяют лишь крашеные светлые волосы. Я езжу не на «Кадиллаке» или «Ролс-ройсе», а на подержанной «Тойоте-королле». Живу не в особняке на горе, а под чердаком двухэтажного домика, где с трудом могут уместиться два человека… и то лежа, а не стоя. Одна радость, что окна выходят на крошечный садик с фонтаном и розами.