Солдаты России - Родион Малиновский

Мадлен — так звали дочь старика — много трудилась, чтобы содержать в порядке двух коров с телятами, гнедого тяжеловоза с широкой спиной, на которой можно было выспаться, пару добрых свиней с поросятами и многочисленную домашнюю птицу. Не было только обязательных во французском крестьянском хозяйстве кроликов, Мадлен не могла их терпеть — они раздражали ее своей плодовитостью.

За жилым домом Клумье и коровником тянулись сараи, где хранились сельскохозяйственные орудия и выездной шарабан. В этих сараях и располагалась боевая часть 1-й пулеметной роты. На чердаке центрального сарая усадьбы хранился насыпью овес — все остальное зерно было продано государству на военные нужды.

Мадлен иногда наведывалась к солдатам в порядке хозяйского надзора. А обычно следовавший за ней старик Клумье любил поговорить с русскими. Впрочем, старик не скрывал того, что ждет с нетерпением, когда солдаты уйдут и освободят его от постоя. Больше всего любил он разговаривать с Ванюшей, ведь как-никак это начальник! Иногда старик приглашал Гринько в дом на чашку кофе. Тогда Мадлен усердно хлопотала, ухаживая за гостем, а старик старался оставить их наедине.

Вскоре у Ванюши появился хороший помощник и товарищ. С одной из групп пополнения из Северной Африки прибыл Степан Кондратов и был назначен в боевую часть роты повозочным фуражной повозки. На досуге Кондратов рассказывал о тяжелых мытарствах и издевательствах, перенесенных на африканской земле. Ему, жителю Забайкалья, было невмоготу в этой проклятой жаровне, и, не выдержав, он решил завербоваться волонтером.

Перенесенные страдания сблизили Ванюшу и Степана. К тому же Степан был заботливым, хорошим хозяином — это тоже нравилось Гринько.

Рацион фуража для мулов и лошадей был скудноват, и солдаты частенько пробирались на чердак, чтобы принести животным торбу-другую овса. Часто таким образом баловал и Степан свою пару — Огонька и Васька. Вот только горе, пара плохо была подобрана. Огонек — горячий и старательный, а Васек — ленивый, все время отстает. Степан жаловался Ванюше, просил заменить Васька. А Ванюша любил этого рыжего, с белой лысиной коня и всегда защищал его. Он, мол, ниже ростом и слабее, чем Огонек, вот и отстает от него. Сам-то Ванюша понимал, что говорит неправду. Он несколько раз ездил с Кондратовым в лес по дрова и видел, что Ваську не по нутру тяжелая работа и он просто ленится.

Ванюша между тем очень привязался к Ваську и на проминке по утрам на лугу даже целовал его в разгоряченные ноздри:

— Оба мы бедные с тобой, Васек, служим тому, кому не хотим служить, — говорил Ванюша с конем, как с человеком, и при этом у него даже слезы навертывались.

От частых вылазок на чердак конус зерна заметно уменьшился, хотя каждый раз солдаты старательно выравнивали его. Убыль овса не прошла мимо опытных глаз старика Клумье, и он стал чаще наведываться к солдатам. При его появлении на улице солдаты стали давать сигнал: первый заметивший старика громко кричал:

— Старый черт идет!

Моментально все приводилось в порядок.

В конце концов старик Клумье заинтересовался: что такое «старый черт»? Ванюша ему старательно разъяснял, что это ласкательное слово «старичок». Так, мол, называют мосье Клумье из уважения к нему. Старик как будто удовлетворился таким объяснением, но все же отнесся к нему с недоверием и решил проконсультироваться у капитана Мачека. Чтобы не забыть, он все твердил про себя: «Старый черт», «Старый черт».

— Господин Клумье, — сказал ему Ванюша, — у вас неправильное произношение. Это русское слово, а ведь русские слова не всегда легко даются французам. Не «старый черт», а «старичок» — так нужно говорить.

Но старик упрямо твердил свое — «Старый черт», «Старый черт», удивительно точно выговаривая букву «ч», что вообще-то французам почти никогда не удается.

Ванюша, опасаясь беды, решил воздействовать на него через Мадлен. Он стал оказывать ей знаки внимания.

Солдаты хорошо изучили старика Клумье — крепкого крестьянина-собственника, больше всего на свете дорожившего нажитым хозяйством. Потеряв сына на войне, он всю надежду возлагал теперь на хорошего зятя. Но найти подходящего мужа для Мадлен нелегко, и старик был явно не прочь, если бы Мадлен приглянулась даже иностранцу — так нужен в доме хороший хозяин.

Как-то Мадлен осматривала сараи. Пошатала из стороны в сторону шарабан — исправен ли? — и сказала сопровождавшему ее Ванюше, что собирается в воскресенье поехать в город навестить родственников и немного проветриться. Не будет ли любезен мосье Жан сопровождать еет это была бы приятная поездка.

— О, обязательно, мадемуазель Мадлен, большое спасибо за любезное приглашение, — ответил Ванюша.

Тем временем Мадлен приставила к стене лестницу, собираясь подняться на чердак, где был насыпан овес. Это совсем не входило в расчеты Ванюши.

— Мадемуазель Мадлен, это очень опасно, вы можете упасть, не стоит вам подниматься на чердак, — предупредил Ванюша.

— А я попрошу вас, мосье Жан, помочь мне и поддержать лесенку. Я все-таки поднимусь на чердак, мне папа велел посмотреть овес и принести мешок зерна для лошади. Я надеюсь, вы мне поможете набрать овса и спустить мешок с чердака, не так ли, мосье Жан?

«Назвался груздем — полезай в кузов», — подумал Ванюша и, подойдя к лесенке, получше установил ее. Мадлен, не торопясь, надавила своими крепкими руками на лесенку, убеждаясь в ее прочности, и стала подниматься. Свои деревянные полуботинки она оставила внизу и ступала на скрипучие перекладины ногами, обтянутыми толстыми шерстяными чулками с яркими полосками поперек полных икр. Чулки придавали икрам еще большую полноту, но под коленками чулки кончались и начинались белые крупные бедра, прикрытые грубой широкой шерстяной крестьянской юбкой. Мадлен поднималась медленно, как будто опасаясь упасть, а Ванюша, сдерживая себя, чтобы не взглянуть вверх, старательно поддерживал лесенку, чтобы она не ускользнула из рук.

Время точно остановилось.

— Мосье Жан, очнитесь, что вы там, заснули? — наконец послышался какой-то вкрадчивый голос Мадлен с чердака. — Поднимайтесь.

Но Ванюша и не собирался лезть на чердак. Да и голос Мадлен его поразил. Тут что-то не так... Заметив подошедшего к сараю Степана Кондратова, Ванюша подмигнул ему и сказал:

— Поднимись на чердак и помоги, пожалуйста, Мадлен набрать овса в мешок, ну и... — Ванюша задумался: — Поможешь ей спуститься с чердака, только крепко держи лесенку, чтобы не упала.

Степан не заставил повторять приказание. Ванюша прикрыл за ним дверь...

В воскресенье из деревни Савой поднимался в гору покрытый потрескавшимся, а кое-где уже и отлетевшим лаком старый шарабан. В упряжке шел упитанный тяжеловоз в красиво убранной медью сбруе, с начищенным высоким медным острием на хомуте. В шарабане сидели Степан Кондратов, управлявший лошадью, и Мадлен, в красивой, добротной шубе с лисьим воротником, в нарядной шапочке, из-под которой легли на грудь две толстые косы. Правая коса, извиваясь наподобие сибирского ужа-полоза, касалась выбритого лица Степана. А он, туго натянув вожжи, восседал с гордой осанкой ямщика, который правит русской тройкой рысаков. Эх, только вот форма солдата марокканской дивизии, украшенная красным фуражером по левому плечу... Не идет она русскому человеку, хотя этот самый фуражер — награда, которую носил 1-й иностранный полк, ведь он, единственный на всю французскую армию, награжден орденом Почетного Легиона на знамя! Да, будь Степан облачен в русское одеяние, была бы другая картина!