Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2–х кн. - Николай Скабаланович

Учение Пселла началось с пяти лет. Когда ему исполнилось пять лет, мать, сама до тех пор кое-чему его обучившая, отдала его в науку дидаскалу. Когда наступил восьмой год, природа Пселла потребовала больших познаний. Многие родственники не советовали пускать мальчика в это пространное море, а лучше направить на что-нибудь более легкое и полезное. Мать, после некоторых колебаний, отдала сына в дальнейшее учение. Он стал быстро успевать, так что в течении года изучил орфографию и знал «Илиаду», не только мог прочитать эпопею, но и сделать всесторонний разбор, определить построение, оборот речи, указать метафору, гармонию в композиции. В 16 лет он покончил с поэзией и приступил к риторике (τοΰ ποιημάτων άκούειν απαλλαγείς καί παρακύψας εις τήν τών λόγων τέχνην). В это время он впервые оставил Византию и отправился в одну западную фему чиновником какого-то практора; но умерла сестра, и его вызвали в Византию под предлогом продолжать учение. Действительно, он продолжал учение и к 25 годам изучил в Византии и в Элладе риторику и философию. Риторикой образовал свой язык, мог разделять речь на части, вносить главные и придаточные предложения, мог владеть искусством, не будучи его рабом. Философией возвысил свой ум, овладел разнообразными силлогизмами,[2785] коснулся наук физических и через посредствующее знание вознесся к первой философии... А именно, познакомившись с философскими основоположениями, перешел к Аристотелю и Платону, от них пустившись в путь, переплыл через Плотинов, Порфириев, Ямвлихов и прибыл к великой пристани, удивительнейшему Проклу. Отсюда, желая подняться к первой философии, погрузиться в чистое знание (τήν πρώτην άναβαίνειν φιλοσοφίαν καί τήν καθαρών έπιστήμην μυεΐσθαι), наперед усвоил теорию отвлеченного (περί των άσωμάτων θεωρίαν) в так называемых науках (έν τοις λεγομένοις μαθήμασιν), которые занимают как бы середину между телесной природой, обнимаемой безграничным мышлением (άσχετος νόησις), и самосущностями (αύτών των ούσιών), которым соответствует чистое мышление (καθαρά νόησις) и за которыми лежит сверхъестественное, превышающее силы ума (ύπέρ νοΰν ή υπερούσιον). Для этого занялся системой чисел (αριθμών μεθόδοις) и геометрическими доказательствами, которые некоторыми называются роковыми (άνάγκας), углубился также в музыку, астрономию и другие науки (μαθήσεις), следующие (ύπόκεινται) за ними; не забывая ни одной из них и сначала пройдя каждую порознь, затем, все соединив в одно, взошел посредством их на высоты. Поскольку же от более совершенных философов слышал, что есть еще мудрость, стоящая выше доказательств, постигаемая лишь вдохновенным умом, то не обошел вниманием и ее, но добыв тайные книги (βιβλία άρρήτα), почерпнул из них сколько следовало и сколько мог. «Усмотрев, что есть два отдела знаний, один объемлется риторикой, другой философией, что первая, не заключая более важных сведений, хвалится только обилием речений, вращается на построении частей речи, имеет приложение к речам политического содержания и, украшая слово, сообщает пышность речам политическим, философия же, менее заботясь о словесных красотах, исследует природу сущего, представляет невыразимые словом созерцания, не только возводя до небес, но обнажая во всем разнообразии и ту красоту, которая на небе, — усмотрев это, — говорит о себе Пселл, — я не считал нужным, как многие делают, заимствовать только искусство (τέχνη, риторика) и пренебречь знанием (έπιστήμη, философия), или же, занявшись знанием и приобретя богатство мыслей, пренебречь изяществом речи, разделением и построением ее по законам искусства. Я держусь правила, за что многие меня осуждают, занимаясь риторическим предметом, вводить в него какое-нибудь доказательство из сферы знания, а доказывая какое-нибудь философское мнение (θέλημα), украшать его прелестями искусства, дабы душа читателя, с трудом усваивающего глубину мысли, не была лишена философского слова. Так как выше этой философии есть еще другая, содержание которой составляет тайна Слова (τό τοϋ καθ’ήμδς λόγου μυστήριον), тайна же эта определяется двойственно (διπλοϋν μεμερισμένον), и по природе, и по времени, да и сама эта другая философия двойственна, одной стороной доступна доказательствам, а в другой представляет знание, бывающее по наитию свыше; то я той, первой, философией занимался более, чем этой, второй, что же касается последней, то частью руководствовался в ней словами великих отцев, частью внес и от себя нечто в божественную плерому. Есть более семи тысяч слов, перешедших к грекам от египтян, халдеев и евреев, примененных к богопочитанию (πρός θεοσέβειαν). Я их изучил, хотя не все, и многими воспользовался для утверждения тайны Слова (πρός τήν έσχϋν τοϋ καθ'ήμάς λόγου)... Изучив философию, спустился от высшего к низшему и стал изучать законы (νομική έπιστήμη), руководствуясь при изучении их философским методом» (т. е. применяя анализ и синтез).[2786] Задачи, которые, по взгляду Пселла, должны быть достигаемы школьным обучением, состоят в преподавании ученикам искусства и знания, риторики и философии; философия должна послужить приготовлением к христианским догматам, быть полезной при усвоении этих последних, но вводить учеников в сокровенное знание, посвящать в необъяснимые тайны природы нет надобности. «Я хочу, — говорил Пселл, обращаясь к ученикам, — чтобы вы отвыкли от нравов черни и напитались науками, позаботились бы о мыслях и очистили язык, поработали бы над оборотами речи, вместе с тем убедились бы, что эллинская мудрость, погрешившая в догмате о Боге, не погрешила в другой части богословия и познала природу такой, какой создал ее Творец. Следует нам иметь об этом понятие, на основании нашей мудрости познавать тип и истину, смотреть на букву, как на оболочку, и извлекать внутренний смысл, как жемчуг. Из того, что философы говорят и аргументируют о едином, сущем, самодвижущем, отдельном, принимайте согласное с системой, а несогласное отвергайте. Делая так, вы, по примеру моряков, будете извлекать из соленой воды воду, годную для питья. Что те делают? Пустившись в море и почувствовав недостаток в пресной воде, погружают губку в море, и обратив пар в воду, получают приятное питье. Так и вы, утвердившись на поверхности эллинских воззрений и раздающееся из них эхо — тяжелое и земное — превратив в острое и легкое, услышите самую высокую и звонкую мелодию».[2787] В письмах к одному приятелю, который был озабочен вопросом о лучшем воспитании своего сына, Пселл, представив примеры мистического учения египтян и неразгаданных явлений природы, которые служат источником чудесного элемента и дают содержание таинственной науке, наделяющей скрытыми силами животных, растения и камни, советует не вводить ребенка в этот таинственный лабиринт, в котором первейшие мудрецы не могут разобраться и отыскать разумные основания явлений; совершенно достаточно познакомить его с двумя науками, из которых одна разовьет его язык, другая просветит ум и даст содержание мысли. «Посади, — говорит он, — ребенка между двумя источниками — знанием и искусством (έπιστήμης τε και τέχνης); словесное же искусство лишь одно — так называемая риторика. Дай ему испить в меру от обеих чаш и позаботься о том, чтобы он не вдался в односторонность, чтобы, изучив одну лишь философию, не получил ума без языка, или же, усвоив одну лишь риторику, не приобрел языка без ума».[2788] Свой взгляд Пселл применял и на практике. Племянники патриарха Михаила Керуллария, учившиеся, между прочим, у Пселла, сначала усвоили себе риторику, а потом философию.[2789] Михаила Парапинака Пселл обучал грамматике, метрике, диалектике, риторике, истории и философии.[2790]

Иоанн Ксифилин в совершенстве изучил грамматику, пиитику и орфографию; усвоил риторическое искусство, так что никому не уступал красноречием и легкостью языка; на помощь уму призвал философию, познакомился с аподиктическим методом, с природой, небесными явлениями и миром сверхчувственным, который созерцается умом; не пропустил и математики, и геометрии с теоремами. Но прежде чем приступил к философии, изучил политическое искусство законов (πολιτική τέχνη των νόμων). При этом достойно было изумления, что, не зная еще философии, он к изучению законов применил философский метод, части соединял в одно целое и наоборот — целое разделял на части; он систематизировал законы по их внутренним признакам, а не так, как поступают многие законники, которые не разделяют законов, но рассекают, разрывают их и достоинство полагают в знании возможно большего количества глав. Около него собрались те, которые посвятили себя государственной деятельности, и он преподавал им законы, следуя своему методу.[2791]

Никита, маистр школы св. Петра, впоследствии митрополит Фессалоникийский, изучал риторику вместе с Пселлом у одного и того же учителя. В то время как Пселл от риторики перешел к философии, Никита за ним не последовал: около него собралось учащееся юношество и заставило преподавать орфографию. Он приступил к преподаванию и вел его так, что грамматику, бывшую прежде началом (στοιχεΐον) всякого учения, обратил в искусство искусств и науку наук. Он сообщал сведения не беспорядочно, но в системе, одно полагая в начале, другое к этому присоединяя, все истолковывая и объясняя, даже историю изобретения алфавита, что в этом отношении сделал Кадм, что затем финикийцы и т. д.