Анна Иоанновна - Игорь Курукин

Саксонский дипломат отмечал: «…в манере герцога было так управлять делами, которых он более всего желал, что их ему в конце концов преподносили, и казалось, что всё происходит само по себе». В составленной уже в ссылке записке «Об обстоятельствах, приготовивших опалу Э.И. Бирона, герцога Курляндского» сам бывший правитель утверждал, что в тот же день «нашёл у себя множество особ», в том числе фельдмаршала Миниха: «От него я узнал, что присутствующее у меня собрание — ревностные патриоты, которые, рассуждая по совести, кому бы приличнее было вручить правление на время малолетства императора в случае, если Господь воззовёт к себе государыню, — после многих размышлений и единственно в видах государственной пользы нашли способнейшим к управлению Россией меня». Герцог, ссылаясь на «истощение сил» и домашние заботы, отказывался, чем глубоко опечалил собеседников. Однако они не сдались и через два дня, предводительствуемые Остерманом, явились в опочивальню больной государыни с просьбой назначить Бирона регентом и с заготовленным проектом указа.

Если верить Бирону, Анна Иоанновна несколько раз была готова пойти навстречу министрам, но он, «несмотря на продолжительные настояния её величества, отклонял её от такого исполнения». Тогда неугомонные просители «пригласили в собрание все чиновные лица до капитан-поручиков гвардии» (около 190 человек) и подали императрице прошение «в выражениях самых патетических». Сам Бирон, понятное дело, об этом ничего не знал и сутки спустя был застигнут врасплох утверждением акта о своём назначении, тогда как Анна Леопольдовна якобы капризничала, заявляла о своей болезни и тем обидела лежавшую на смертном одре тётку. В то же время герцог говорил принцессе Анне, что не огорчён утратой власти в России, поскольку у него остаётся «прекрасное герцогство», а принц Антон Ульрих был убеждён, что именно его супруга примет «главное участие в правлении»{689}.

Другие действующие лица этого спектакля (прежде всего Миних и Остерман) в показаниях после своего ареста в 1741 году и мемуарах охотно уступали друг другу сомнительную честь выдвижения Бирона{690}. Первый историк «эпохи дворцовых переворотов» А.Ф. Бюшинг описал, как фельдмаршал убеждал его в том, что именно Остерман и Черкасский «сделали» Бирона регентом, в то время как сам учёный располагал сведениями, что как раз Миних «ночи в одном покое с герцогом Курляндским проводил». Сын фельдмаршала выдвигал на первое место Черкасского и Бестужева-Рюмина{691}, а тот после ареста называл «первым предводителем к регентству» Миниха, но в конце концов признал, что сам выдвигал Бирона и вечером 5 октября писал «духовную» Анны Иоанновны.

Антон Ульрих то посылал адъютанта разведать о происходившем в Кабинете министров сборе подписей, то отправлялся за советом к своему покровителю Остерману. Опытный царедворец почти буквально держал руку на пульсе: дипломат и президент Академии наук Карл фон Бреверн каждый день записками извещал его о состоянии императрицы. Министр намекнул принцу, что действовать можно только в случае, если у него есть своя «партия», а иначе разумнее присоединиться к большинству{692}. Пруссак Мардефельд указал на отсутствие сплочённости сторонников Анны-младшей и сообщил, что Остерман советовал принцессе самой просить у императрицы регентства для себя, а та хотела, чтобы это сделали кабинет-министры{693}.

Принцесса проявила характер — отказалась поддержать прошение о назначении Бирона регентом, учтиво ответив, что «никогда не мешалась в дела государственные, а при настоящих обстоятельствах ещё менее отваживается вступать в оные; что хотя императрица, по-видимому, в опасности жизни находится, однако с помощью Божией и учитывая её возраст, может выздороветь, и потому если её величеству представить об упомянутом, то сие значит снова напоминать о смерти, к чему она, принцесса, приступить отнюдь не соглашается; что если её императорскому величеству всемилостивейше благоугодно было принца Иоанна избрать наследником престола, то и нельзя сомневаться, чтобы её величество не соизволила сделать нужные и о государственном правлении распоряжения; потому всё оное и предоставляет она на собственное её величества благоусмотрение; а впрочем, не неприятно ей будет, если императрица благоволит вверить герцогу регентство во время малолетства принца Иоанна»{694}.

Началось приведение подданных к присяге; в честь «благоверного государя, великого князя Иоанна» был совершён молебен в Петропавловском соборе. Однако дело с назначением регента обстояло не так гладко, как рассказывал Бирон. Императрица не только не просила фаворита занять этот пост — но, наоборот, не завизировала и оставила у себя составленное А.П. Бестужевым-Рюминым (согласно его показаниям на следствии) «Определение» о регентстве Бирона, датированное 6 октября. Потерпев неудачу, Бестужев принялся за составление «челобитной» о назначении Бирона регентом, которую должны были подписать виднейшие сановники; писал её секретарь Андрей Яковлев, а помогал сочинять генерал-прокурор Никита Трубецкой. Одновременно Бестужев организовал ещё одну «декларацию» в пользу герцога и призвал более широкий круг придворных, включая старших офицеров гвардии «до капитан-поручиков», подписать её{695}.

Чтобы избежать несогласия, кабинет-министр установил очередь, «впущая в министерскую человека только по два и по три и по пять, а не всех вдруг». Миних-младший упоминал о полусотне подписавшихся «понуждением»; по данным саксонского посла, под «декларацией» было собрано 197 подписей{696}. Таким образом, помощники герцога подготовили обоснование для провозглашения его регентом даже в том случае, если бы умиравшая Анна отказалась это сделать. В результате Бирон мог утверждать, что «верхи» империи «добровольно» выдвинули его на высший государственный пост, о чём сам он якобы узнал только спустя сутки.

В среду 15 октября фаворит использовал последнее средство — бросился в ноги к Анне. Позднее герцог признал, что был заранее извещён врачами о неминуемой смерти своей императрицы и желал любой ценой получить её санкцию на власть{697}. В тот же день или (согласно полученной следователями в 1741 году собственноручной записке Бестужева) на следующее утро Анна подписала «определение» о регентстве. Если верить Мардефельду, то уже тогда, ещё при жизни Анны, регенту присягнули высшие чины империи{698}.

Императрица держалась мужественно. Миних-младший описал её последние дни: «…час от часу в худшее приходила состояние своего здоровья, но несмотря на сие принимала она почти ежедневно посещения от великой княжны Елисаветы Петровны, принцессы Анны и её супруга и всеми вопросами и разговорами своими доказывала, что она имела ещё полное употребление своего рассудка. Семнадцатого числа октября по полудни почувствовала она, что у неё левая нога отнялась, и как ввечеру великая княжна Елисавета Петровна и принцесса Анна с своим супругом к ней вошли, то она с весьма спокойным духом с ними прощалась. В девять часов получила она конвульсивные припадки, и как потом её духовник, придворный священник и певчие, дабы дать молитву по греческому закону, в комнату позваны, то вошёл туда также отец мой, князь Черкасский и некоторые другие. Первого узнала умирающая императрица и вещала к нему: “Прощай, фельдмаршал!” — других не могла она больше различить, но спрашивала, кто они таковы, и они, быв по именам названы, сказала всем: “Прощайте!”». Анна Иоанновна скончалась между девятью и десятью часами вечера в полном сознании и успела ободрить своего избранника: «Небось!»