Михаил Калашников - Александр Ужанов

«Очень сильно болели ноги. Поехал в Сочи. Сижу, присматриваюсь, как люди себя ведут. Вижу — собирают камешки. И я набрал камней, везу домой. Налил горячей воды в таз и камни положил, а потом начал плясать на них. Раза три повторил ту экзекуцию — забыл про ноги. Болезнь куда-то ушла».

Потом рассказал историю о том, как мучился животом около года:

«Было это в молодости, лет в тридцать от роду. Врачи не могли понять, почему у меня после обеда болит желудок. Долго лазили внутрь с лампочкой, глаза проглядели, но так ничего и не обнаружили. А боль не проходила. Вот тогда я и придумал себе лечебную гимнастику.

Была у нас высокая никелированная кровать. Как пообедаю — я ложусь на кровать и поднимаю ноги, потом опускаю на пол. Боль неожиданно стихает. Приезжает как-то мать, ей уже за семьдесят было. А я и при ней этим методом, значит, лечился: ноги то вверх, то вниз. Спрашивает, что это со мной. Отвечаю — лечусь. Не поверила. Говорит: вот, до чего ты, сынок, дошел, как пообедаешь, так и ноги вверх. Смех-смехом, а я забыл про боль. Может, это язва была, но как-то боль покинула навсегда. После обеда только проблемы эти были.

А кашлем так всю жизнь мучаюсь. Как только вечером плотно поем да сразу лягу, кашель так и начинает забирать, вот только к утру и засыпаю. А встану — кашель как рукой снимает. Но если долго перед сном хожу, кашля не бывает.

Почему так, мне врачи этого не объяснили. Не зря я, видно, стараюсь поменьше к ним обращаться. Очень уважаю их труд, профессию, но стараюсь избегать хождений по поликлиникам и больницам. С молодости это у меня.

Особенно помучился со слухом. Вот в одном медучреждении жалуюсь врачам, что ничего не слышу. А они вдруг спрашивают: зачем вам в вашем возрасте слух?

Когда кровь у меня берут с пальца — ужасно боюсь. Себе я могу в тысячу раз больнее сделать, все нипочем. А перед этой процедурой ночь не сплю. Кровь из вены — равносильно обмороку…»

Вспомнил вдруг Михаил Тимофеевич 1941 год, железнодорожную станцию Матай и друга, токаря Женю Кравченко. По всему было видно — вся сложная конструкторская жизнь спрессовалась в тугой ком и где-то глубоко засела в его подсознании, изредка вырываясь на поверхность. Память — великое благо и великий крест, который несет на себе человек до скончания дней своих на земле.

«Помните, как в рассказе Чехова, — отвлекся от тяжелых воспоминаний Калашников. — О том, как мужика пьяного окультурил кто-то оглоблей по лицу. Потом в газете об этом случае написали. Так мужик с газетой ходил по деревне и хвастал: вот вся Россия теперь будет знать меня…

Так и с нами будет, когда мы песка привезем с Кубы».

По вечерам после ужина, который всегда проходил в дружеской обстановке, Калашников прогуливался по утопающему в зелени отелю. Его команда была рядом. И казалось, нет предела лиризму и поэтическому настроению Михаила Тимофеевича. В его памяти всплывал то Ломоносов с его открытой бездной, полной звезд и тьмы, то Некрасов с его горемычной старушкой Ненилой из «Забытой деревни», то Лермонтов.

Менял тему и ставил своим собеседникам в пример оправданную жесткость российских правителей от Петра I до Сталина.

— Вот как-то говорит Ребушинский Петру I: «Великий государь, не знаю, что и делать, как уже наказывать, но лес мачтовый воруют». Поинтересовался Петр, сколько стоит веревка, и приказал в местах, где кончается мачтовый лес, ставить виселицы. Потом распорядился: кто будет пойман на воровстве — того вешать без суда и следствия. Строгость нужна, разболтанность ни к чему хорошему не приведет.

За каждой историей из прошлого, которых Михаил Тимофеевич знал огромное количество, проглядывала какая-то внутренняя тревога, обнажались глубокие и еще невысказанные переживания за судьбу его собственной страны, любимой России. И по тому, как вспоминались Калашникову стихи и легенды, с каким настроением они произносились, чувствовалось, что он пытается нащупать обрывки двух разных нитей, оставшихся от России царской, дореволюционной и от России советской…

Тихие вечера Варадеро. С какой теплотой их потом будет вспоминать конструктор. И то, как по-новому звучала в его сердце популярная кубинская мелодия «Гуантанамеро».

Во время морской прогулки с рыбалкой Михаила Тимофеевича спросили:

— А что, если на Кубе дом Калашникову поставить, чтобы он мог здесь жить?

— А что, я согласен. Только обязательно надо вывеску сделать: «Хижина Михтима». Правда, хорошо звучит?

Постепенно перешли на политику.

В. Ф. Жаров, главный организатор прогулки, стал говорить, что на Кубе очень любят Никиту Сергеевича Хрущева. Вот когда была угроза от американцев, то Че Гевара поехал в Россию, а Фидель поехал в Америку — договариваться, чтобы признали страну и оказали помощь. Фиделя в США не приняли. А Никита Сергеевич обещал помочь. И слово свое он сдержал. Правда, от него Микоян чаще приезжал на Кубу решать вопросы. Когда Фидель приехал в Россию, Хрущев повез кубинскую делегацию по всей стране — охотились, рыбачили. На Кубе считают, что именно благодаря Хрущеву здесь состоялся социализм.

М. Т. Калашников:

— Как же так, социализм на Кубе защищал, а у себя дома все распустил?

В. Ф. Жаров:

— Наверное, в этом вся и проблема. Надо было больше в своей стране смотреть. Просмотрел…

…Пришло время прощаться с Варадеро, да и с Кубой тоже. В отеле Калашников сделал запись в книге отзывов для почетных гостей:

«Я уезжаю со словами на устах: Куба — далеко, Куба — рядом!»

Глава четырнадцатая

Обращение к потомкам

Ижевский поэт В. Тяптин посвятил М. Т. Калашникову стихотворение, последние строчки которого точно отражают характер нынешней жизни выдающегося конструктора:

Как труден и долог конструкторский путь!Как много их было, нелегких минут!Но все одолел неуемный талант —Создал автомат нам российский сержант!Россия, гордись, это верный твой сынСтал в мире конструктором номер один!И знает планета: он — слава твоя.И знает об этом родная земля.Великий конструктор творит и живетВеликой надеждой, что мир сбережет.А в поле конструктора — вечный аврал…И пашет, и пашет седой генерал!

Так уж устроен человек, что не может он жить, не оглядываясь назад, в свое прошлое. Особенно тогда, когда наступает время подведения главных итогов жизни. Натуры сильные, неординарные видят их смысл в том, чтобы раздвинуть горизонты будущего, предназначенного для грядущих поколений.