Глаз бури - Екатерина Мурашова

Задавая себе этот вопрос, Софи лукавила, ибо уже знала наверняка, что ни за что так не поступит. Разумеется, она посетит концерт в особняке Шталей, и пусть Элен лопнет от страха, а Туманов – от злости. «Начнется по новой!» Глупенькая Элен! Как будто бы не учила греков, которые первыми догадались о том, что в одну реку невозможно войти два раза…

Оставалось обдумать детали. Например, в чем она пойдет на концерт? Все ее приличные наряды куплены на деньги Туманова, а следовательно, надевать их нельзя. Неужели опять просить у Аннет?! Разумеется, теперь, когда маменька сменила гнев на милость, и сестричка будет рада выделить Софи что-нибудь из своего гардероба, но… Это же совершенно невозможно!

Софи лихорадочно копалась в скрипучем платяном шкафу, а ничего не понимающая Ариша стояла за ее плечом, ожидая приказаний. Внезапно, в самом дальнем углу Софи наткнулась на старое траурное платье, которое ей сшили по случаю смерти отца, Павла Петровича. Черное платье с богатой отделкой и целомудренно закрытым воротом.

«Интересно, намного ли я раздобрела с тех времен? – подумала она, еще не совсем понимая, куда движется ее мысль. – Все-таки шесть лет прошло…»

Вспомнилась смерть отца, а сразу за ней – Сибирь и сибирские приключения. Среди мелькания лиц – лицо юродивой еврейки Элайджи. Рыжие кудри, обрамляющие лицо, странная последняя встреча с ней. Последний подарок Туманова. Конечно! Пророчества для того и существуют, чтобы исполняться! А если они не торопятся, то им можно немного помочь!

Еще покопавшись в шкафу, Софи отыскала то, что хотела – бордовое бархатное платье с верньерскими кружевами.

– Отпори все осторожно и отгладь, – велела она Арише. – Приеду, скажу, что дальше делать.

Оседлав по-мужски смирную кобылку Горошину, Софи вихрем промчалась по селу.

Через полчаса после ее отъезда парень с лицом прожженного плута и движениями куницы принес к крыльцу опустевшего домика еще одну записку:

«Милая Софи! Мне кажется, что концерт будет не так хорош, как предполагалось вначале. Впрочем, решайте сами. Е.»

Ариша, которая приняла записку и, разумеется, умела читать, терялась в неприятных догадках. Парень-посыльный ей откровенно не понравился, да и волнение барышни показалось каким-то… нездоровым, что ли?

«Но что ж я, ничтожная, поделать могу? – рассуждала Ариша, разогревая утюг. – Все в воле Божьей…»

В небольшой, пыльной, но, несмотря на это, уютной комнате пахло травяным бальзамом и кошками. Три пушистых сибирских красавца (или красавицы? – Софи не умела на взгляд определять пол кошек) сидели на старинном клавесине и смотрели на Софи непроницаемыми зелеными глазами. Их вид разом напомнил Софи о горничной Лизе и об Ефиме. «С чего бы это? – мимолетно удивилась Софи. – Вот уж у кого ничего общего меж собой нет!»

Арсений Владимирович сидел за столом и вооружившись огромной лупой, читал газету. Рядом в небольшом кресле примостился его верный и уже наследственный (Арсению Владимировичу служил еще его отец) слуга, денщик и, пожалуй что, друг – грузный неопрятный человек лет за пятьдесят. Последний занимался делом весьма необычным для мужчины – с помощью деревянного грибка ловко чинил шерстяной чулок, прохудившийся на пятке.

– О, барышня Софья Павловна! – прищурившись и признав, наконец, гостью, воскликнул Арсений Владимирович. – Премного рад. И удивлен, конечно. Желаете ли чаю, кофе, ликеру?… Прохор, ты оставь теперь чулок, приготовь там… Ну, ты сам знаешь… И варенье, варенье клубничное не забудь…

– Арсений Владимирович! – после положенных приветствий и справок о здоровье Софи сразу перешла к делу. – Я к вам за одолжением приехала.

– Да я уж понял, – усмехнулся старик. – Что не просто навестить, или вон спеть со мной дуэтом, – он кивнул в сторону клавесина. Все три кота согласно моргнули, словно соглашаясь со словами хозяина.

Музыкальность Арсения Владимировича была известна всей округе уже лет шестьдесят, а то и поболе. Играть он нынче уже не мог из-за артрита, но и сейчас иногда подпевал на вечерах. Его надтреснутый, но, впрочем, вполне приятный голос странной гармонией вливался в голоса молодежи, печально напоминая о наличии у подлунного мира множества граней и возрастов.

– Одолжите мне теперь немного денег, – попросила Софи. – Я скоро вам верну, не сомневайтесь. Мне просто срочная надобность открылась, а в Гостицы я… не хочу… Можете вы?

– Разумеется, одолжу, – кивнул Арсений Владимирович. – Прохор, открой шкатулку и дай барышне денег, сколько ей надо… Могу ли по старости лет спросить, или конфидент до того строгий…?

– Можете, Арсений Владимирович, конечно, можете, – быстро сказала Софи. – Тут и секрета никакого нету. Я хочу в оранжерее на Аптекарском острове ландышей купить…

– Ландышей, – словно пробуя слово на вкус, повторил Арсений Владимирович. – В конце марта… Да… Дело-то, видать, серьезное получилось, больших масштабов… – в голосе его не было и тени насмешки.

– Серьезнее некуда, – кивнула Софи. – Тут либо отступать надо, либо драться.

– Вы, конечно, выбрали – драться, – не спрашивая, сказал старичок.

– А вы? Вы что выбрали бы? – запальчиво воскликнула Софи. Отчего-то мнение Арсения Владимировича вдруг показалось ей крайне важным.

– Не знаю, милая. Теперь уж – не знаю. Но в двадцать лет… Никаких сомнений!

– Арсений Владимирович, голубчик! – Софи приняла деньги у Прохора и близко заглянула в водянисто-голубые, старческие глаза его хозяина. – Вот вам по-настоящему воевать пришлось…

– Довелось и это…

– И что ж? Что ж вы скажете о войне?

– Знаете… пожалуй что, снаряды свистят на ми-бемоль…

Софи вздрогнула и склонила голову.

– Спасибо! Спасибо вам. Я скоро еще приеду. Деньги привезу…

– Не торопитесь с этим, голубушка. Приезжайте так, запросто. А деньги… Что ж… В могилу с собой не возьмешь…

– Не надо, не надо, Арсений Владимирович, миленький! – Софи умоляюще сложила руки у груди, вспомнив Поликарпа Николаевича. – Если вы сейчас скажете, что долг вас не дождется, я, пожалуй, закричу… Не надо!

– Да как хотите, а только в естественном течении жизни никому укоризны нет… До встречи тогда, коли вам угодно… Я уж вижу, как вас торопыжка под спину толкает. В ваши годы и я все торопился…

– До встречи, миленький Арсений Владимирович! Я скоро приеду!

К началу концерта Софи опоздала. Огромный вышколенный слуга с лицом нибелунга помог ей раздеться, горничная в наколке проводила наверх, в залу. Ни один, ни другая не выразили ни малейшего удивления. На лестнице Софи задержалась перед портретом Николая. Безупречно правильные черты и полное отсутствие всякого выражения на лице. «Чувствовал ли он вообще что-нибудь человеческое? Или жил, повинуясь лишь чувству долга? Оттого и умер так рано?…» – Мимолетно пожалев неизвестного ей юношу, Софи вошла в зал.