Тяжесть венца - Симона Вилар

Королеву передернуло.

– Нет! Я ненавижу его! И ты сама говорила, что он проклят. А проклятой оказалась я сама. Умоляю, Мэдж, сделай то, о чем я тебя прошу. Помоги мне!

– Нет. Это опасно. От этого нередко умирают.

– Я наверняка обречена, если оставлю его. Король убьет меня.

– Король этого не сделает. Сейчас хромой Ричард боится за твою жизнь. Твоя смерть подрубит и без того тонкий ствол его власти.

– О, тогда меня тем более ничего не страшит! Но и ты пойми меня. Сколько я могу предавать свое прошлое? Сколько я должна рожать детей от убийц Филипа! Помоги, Мэдж. Этот ребенок не должен увидеть свет. Вспомни, ты сама предрекла мне когда-то, что у меня будет только трое детей.

Почему-то это напоминание особенно подействовало на ведьму. Она вдруг вскочила и оскалилась так, что Анна даже попятилась.

– Убирайся! Вон! И никогда больше не приходи сюда. Никогда не жди от меня помощи!

Старая и немощная, она почти вытолкала королеву за дверь. А когда та ушла, набросала столько валежника в очаг, что пламя поднялось до самой кровли землянки. Согнувшись у огня, колдунья долго разглядывала свою скрюченную темную ладонь. По ее морщинистым щекам текли слезы.

– Я никогда не сделаю этого, моя девочка. Никогда. Иначе случится то, что предначертано. И я стану твоей убийцей. Но порой стоит попробовать и поспорить с судьбой!..

На следующий день королева пришла к ней вновь.

15 День солнечного затмения

Они галопом неслись между еще голыми весенними деревьями – всадник в черном плаще и, чуть поотстав, мальчик на светлой соловой лошадке с откинутым на спину капюшоном наплечья. Когда они проезжали через небольшой овраг, прямо над головой у них резко закричала сойка, лошадь второго всадника испуганно шарахнулась, и мальчик, не удержавшись в седле, свалился в ворох прошлогодней листвы. Всадник в черном плаще тут же оказался рядом.

– Как ты, Дэвид?

Мальчик хмуро глянул на него из-под падающих на глаза темно-каштановых густых волос. Глаза его были слегка раскосые, ярко-зеленые. Чуть вздернутый нос усыпан веснушками. На его темном шерстяном наплечье ярко выделялась расшитая золотом ладанка. Мальчик поправил ее, стал подниматься.

– Лучше помогите поймать мою лошадь, сэр Джеймс.

Когда Дэвид вновь оказался в седле, Тирелл решил, что не следует так гнать. В конце концов, в этом мальчике заключалось все его будущее, все надежды на счастье. И не дай Господь, чтобы из-за спешки с Дэвидом что-то случилось.

Теперь они ехали почти шагом. Лошади устало всхрапывали. Под их копытами похрустывали раздавленные желуди.

– Далеко ли еще?

– Сейчас покажется постоялый двор, там мы передохнем, а за ним уже начинается Вудстокский лес.

– О, тогда поехали скорее!

Джеймс Тирелл понимал нетерпение этого мальчика. Увидеть мать, после того как много лет считал ее умершей… После стольких лет жизни в глуши и безвестности узнать, что его мать – королева… Тирелл и сам еще не мог до конца поверить, что в отдаленном Йоркшире, среди Кливлендских холмов, в старом Тонвильском замке оказался живым и невредимым сын Анны – Дэвид Майсгрейв.

Джеймс бросил быстрый взгляд на мальчика. Дэвид был очень похож на свою мать. Пожалуй, во всей старой Англии ни у кого больше не было таких необычных глаз, как у Анны и ее сына. Эта пронзительная зелень – цвет молодой листвы… Немудрено, что догадка о том, кем является подросток, открывший ему ворота Тонвильского замка, тотчас пришла на ум Тиреллу.

Он приехал в Тонвиль совсем один. Уже приближаясь к замку Джона Дайтона, Тирелл свернул в небольшую церквушку, затерявшуюся среди этих безлюдных просторов, чтобы помолиться, перед тем как выполнить первый приказ своей королевы. Ближе к ночи он поднялся к замку, неуютному нагромождению камней на вершине холма, где лишь в одном оконце слабо мерцал свет. Стоял конец февраля, подмораживало, но вечер выдался на удивление тихим и безветренным. Казалось, весь мир замер в молчании, когда Тирелл, не снимая руки с рукояти меча, громко постучал в ворота замка. Его сердце билось ровно и сильно.

И тут он увидел этого мальчишку. В полумраке Джеймс не сразу разглядел его. Понял лишь, что мальчик не намерен впускать в замок незнакомого человека. Он стоял, держа за ошейник захлебывающегося яростным лаем пса, а за его спиной возвышались два здоровенных парня с факелами и дубинками в руках. Голос мальчика был резким – голос господина, не терпящего возражений.

– Моего отца нет дома.

Тирелл был удивлен. Он слышал, что у Джона Дайтона есть сын, но что-то в облике этого рослого, стройного мальчика не вязалось в сознании Тирелла с тем, что его отцом является коренастый и угрюмый Дайтон. Более того, когда подросток повернулся и свет факелов озарил его лицо, Тирелл вдруг почувствовал, что не может отвести от него взгляд. Он был настолько потрясен, что ему понадобилось несколько минут, чтобы осознать, о чем говорит ему подросток.

– Что с вами, сэр? Вы разве не слышите меня? Я ведь сказал, что отец уехал несколько месяцев назад, и никто не знает куда.

Тирелл пришел в себя.

– Ты сейчас солгал мне, юный майстер. Ибо, когда я отправлял твоего покалеченного отца сюда, он не мог двигаться, и даже речь давалась ему с трудом. Неужели случилось чудо и увечный Дайтон встал на ноги?

Мальчик, похоже, смутился, прикрикнул на пса, заставив его уняться. Снова взглянув на приезжего, он откинул со лба волосы. И стал еще более похож на королеву. Сын Джона Дайтона! «Это наваждение!» – пронеслось в мозгу Тирелла.

– Ты, кажется, что-то сказал? – заставив себя очнуться, спросил Тирелл.

– Я говорю, что он отбыл на телеге. Приказал слугам, чтобы его перевезли в какое-то аббатство, где бы он мог замолить свои грехи. У него их много, – тихо добавил мальчик с каким-то недетским осуждением в голосе.

«Что-то здесь не так», – подумал Тирелл. Вопреки законам гостеприимства, его не пригласили переночевать в замке и, более того, старались дать понять, чтобы он покинул его как можно скорее.

Джеймс опять стал приглядываться к мальчику. «Сколько ему лет? Двенадцать-тринадцать, не больше». Однако что-то в его напряженной решительности, в том, что он, как взрослый, как хозяин, разговаривал с приезжим, указывало на то, что этому ребенку довелось повзрослеть раньше срока. Он был серьезен и осторожен, слуги, по-видимому, слушались его и почитали. Кливлендское нагорье – дикий край, и здесь распоряжается лишь тот, за кем сила.

– Ты хочешь сказать, что не знаешь, где замаливает грехи твой отец? Это несколько странно… майстер Дайтон.

– Тонвиль, – поправил мальчик. – Я ношу имя матери. Дэвид Тонвиль.

«Дэвид!» – еще сильнее удивился Тирелл и вдруг почувствовал, как отчаянно колотится сердце.