Несравненное право - Вера Камша

— Это вполне вероятно, — встрял жаб, — так как грань, отделяющая богов от прочих мыслящих и чувствующих созданий, отнюдь не столь непреодолима, как внушают религиозные догматы. Если потенциально мы, — жаб поднял лапу, — равны богам, то и боги потенциально обладают теми же слабостями, что и мы.

— Ты полагаешь, — Шандер выглядел несколько обескураженным, — что под «Небесными воителями» Майхуб подразумевает тех, кого раньше называли богами?

— Майхуб — последователь Баадука, — кивнул Рене, — а они, как и наши клирики, почитают единого Творца, а все остальные силы числят или в его слугах, или во врагах. Взбунтовавшийся и поверженный своими собратьями древний бог, то ли заточенный в северных горах, то ли туда сбежавший, — разве тебе это ни о чем не напоминает?

— Ройгу?!

— Разумеется, так как он обладает всеми теми признаками, на которых основывается описание, — подтвердил жаб, хотя его никто не спрашивал.

— И Ройгу как-то связан с тем, что находится в Сером море, — медленно проговорил Рене Аррой. — А это значит, что если даже мы справимся с Михаем Годоем, опасность никуда не исчезнет. Майхуб это понимает, вот почему он протягивает нам руку. Если мы выживем, нужно будет разузнать, что же там творится…

— Разузнавать, разумеется, будешь ты, — вздохнул Шандер.

— Вряд ли кто-то еще сможет это сделать, — махнул рукой Рене, — но не оставлять же нам корни зла… Один раз такое уже сделали. Причем недоглядели боги, а расхлебываем мы…

— Задачи нужно решать последовательно, — жаб явно был недоволен, — экспедиция в Серое море может состояться лишь после победы над Ройгу. К тому же ты еще не решил, что делать с письмом калифа.

— Отчего ж не решил, — Рене Аррой улыбнулся, — я принимаю его помощь. Я напишу Майхубу, а Иоганн отвезет мое письмо и… Пожалуй, нужно ему вернуть кое-какие драгоценности. Негоже уступать атэвам в щедрости!

— Этот подвиг ставит графа Шандера в один ряд с величайшими героями, — Луи Арцийский возбужденно стиснул руку Лупе, — но мы отомстим за всех. И за Гардани, и за Стефана, и за эту девушку. Клянусь тебе, пока я жив, я не опущу оружия!

Лупе ласково и печально смотрела на принца. Как же он молод и искренен. Убить Годоя… Вряд ли это под силу кому-нибудь, кроме Рене, но, даже если они победят, мертвые останутся мертвыми. Леопина вспомнила последнюю встречу с Шандером. Он стал для нее всем, а она, она даже не почувствовала, когда граф умирал. Арциец был похож на Шани. Тот, наверное, был таким, когда влюбился в свою Ванду, — молодым, отважным, свято уверенным, что все в конце концов будет хорошо.

Интересно, поняли бы они друг друга, если бы встретились раньше? Вряд ли… Ее в юности привлекал внешний блеск и красивые слова, а Шани, Шани искал нежное и беззащитное создание, напрочь лишенное кокетства. Потери и разочарования сделали их другими, и эти другие поняли и приняли друг друга. Лупе не сомневалась, что с Шандером она обрела бы счастье, но он ушел и не вернулся. У него нет даже могилы, а теперь судьба свела ее с этим юношей, который вполне мог быть младшим братом Шани Гардани. Они так похожи, только глаза у Шани темно-карие, почти черные, а у Луи темно-синие, как вечернее небо.

— Почему вы молчите, дана Лупе?

— Простите, задумалась… Вы так похожи на Шандера Гардани… Это странно.

— Чего же тут странного, — Луи бережно отвел с пути женщины тонкую ветку, усыпанную розоватыми цветами, — моя бабушка по матери, урожденная графиня Шаготи, родная сестра матери Шандера Гардани. Дядька Шарль… — голос принца предательски дрогнул, — он заставил меня выучить всю мою родословную. Я не понимал зачем, а он опять оказался прав…

— Значит, Гардани ваши родичи?

— И я горжусь этим! Дана Леопина… Я должен это сказать… Я понимаю, у меня нет никакой надежды… Вы знали таких рыцарей, как Рене Аррой, Роман Ясный, Шандер Гардани, а я что… Принц без королевства, я мало знаю и еще меньше умею… Я бы вам ничего не сказал, но вечером нам опять идти в бой… Я… Я люблю вас!

Лупе молча повернулась и пошла назад. Что она могла ему ответить? Он так походил на Шани и был так молод… Луи не виноват, что жив, когда Шандер Гардани погиб, и погиб страшно, но маленькая колдунья не хотела ни видеть просящие глаза арцийского принца, ни слышать то, что он говорил…

— Что с тобой? — Герика встревоженно смотрела на Шандера.

— Так, ерунда, — Шани виновато улыбнулся, — что-то сердце зашлось. Никогда такого не было… Устал, наверное…

— Слава Творцу и Церкви, — тарскийка возвела очи горе, пародируя святую Циалу, — неужели ты наконец догадался, что устал? Иди и немедленно ложись, за несколько ор мир не рухнет, тем паче герцог с командором на ногах, приглядят, если что…

— Хорошо, сейчас…

— Никаких «сейчас», — Герика засмеялась, — ляжешь здесь, у меня, а то твой Сташко тебя живо из-за какой-нибудь ерунды через полторы оры разбудит… Я не шучу. Попробуй только выйти…

Гардани не протестовал, он действительно не спал три ночи, мотаясь вдоль Зимней гряды. Недоступность недоступностью, но проверить не мешало. Для почтенных купцов обрыв был и правду непреодолим, но для шпионов… Выросший в горах Шани умел лазать по скалам не хуже тарскийцев и немногим уступая, если уступая, гоблинам, и нашел-таки четыре места, где лично он вполне мог пробраться на побережье. Теперь у каждого спуска караулило по десятку людей Феликса, обладавших упорством кошки над мышиной норой. Шани же, пользуясь случаем, заскочил в Идакону навестить Герику. С тарскийкой он мог быть откровенным, и она платила ему тем же. И еще с ней был Преданный, к которому любивший до самоотречения Стефана граф испытывал какую-то щемящую нежность. Дикий кот платил ему взаимностью.

Герика с улыбкой посмотрела на Гардани, уснувшего, лишь только его голова коснулась подушки. Пусть спит, она не позволит его разбудить раньше вечера, хотя бы начинался конец света. Сама Герика устроилась в кресле со старинным фолиантом. В последнее время женщина пристрастилась к чтению, выискивая из хранящихся в замке книг самые старые. Чем непонятнее и расплывчатее был смысл, тем с большим вниманием дочь Михая вчитывалась в выцветшие строчки. Она сама не знала, что ищет, но искала.

Я с трудом разбирала полустершиеся чернила, хорошо хоть почерк у Эты Идаконской был четким и разборчивым, несмотря на присущие ее времени завитушки. Мне нравилась эта женщина, жившая и любившая еще до Анхеля Светлого, к тому же обладавшая несомненным даром слова. И все равно я не могла понять, как можно доверить свое сердце пергаменту, тем паче зачарованному специальным образом, такой пролежит и тысячу лет, и больше, храня на себе следы боли и радости давным-давно ушедших. Эта была горда, умна, скрытна, и все же она записала историю собственной жизни, озаботившись о том, чтобы с записями ничего не сделалось… Почему? Я прочла рукопись от начала до конца, подумала и принялась читать снова, обращая на сей раз внимание на всяческие мелочи. В конце концов, Эта была прапрапрабабкой Рене, а предавший ее возлюбленный, судя по всему, приходился пращуром не только адмиралу, но и мне…