Иван Ефремов - Ольга Ерёмина

Да, он досрочно освобождён, и сейчас не 1964-й, как могло бы случиться, а 1956 год. Смерть Сталина, как считали многие заключённые, возвратила подлинное место имени Ленина, возвращала честные имена невинно осуждённым. Но не вернуть искалеченных лет и потерянного здоровья.

Старые друзья… Остались ли они друзьями после всего, что приключилось с ним? Поймут ли его? Но ведь все мы одним миром мазаны, они так же могли стать жертвами злого навета. Есть одна опора — Борис Дмитриевич Четвериков, писатель, с которым он познакомился в заключении. Вместе они совершили невероятное — в лагере написали роман о лагерной жизни и строительстве Каргальско-Тихоокеанской магистрали — назвали его по строке знаменитой песни времён Гражданской войны: «Мы мирные люди».

Опершись на перила моста, Владимир Иванович закурил, вспоминая, как в 1953 году, в Озерлаге, на лагпункте 05, он предложил Борису Дмитриевичу написать роман. Сильный, громоздкий Четвериков вскинул на старосту барака свои чёрные, густые, как у лешего, брови: роман? Здесь, в лагере специального строгого режима, где письма домой разрешалось писать один раз в полгода? Иная реальность стояла у него перед глазами, ныла в мышцах и суставах: его бригаду последние недели, в свирепые мартовские вьюги, гоняли на заготовку дров. Брёвна заключённые тащили по глубокому снегу волоком, впрягаясь человек по десять в бревно, оступались, падали, барахтались в сугробах, обмораживали руки и ноги. Особенно тяжелы были старые кедры. Смерть заглядывала в глаза. Четвериков вспомнил слова Ромена Роллана: творить — значит убивать смерть. Заключёнными двигало общее желание — верить в будущее, вернуться в большую жизнь не с пустыми руками, не с разбитой душой!

Вдвоём они продумали сюжет романа, обратились с заявлением к начальнику Озерлага Евстигнееву. Случилось непостижимое: разрешение было дано.

Порывистому, импульсивному ленинградцу удавались краткие живые зарисовки, но связывать воедино и доводить до конца сложные сюжетные линии ему крайне трудно. Борис Дмитриевич мог справиться с этой сложной задачей.

«Дмитревский и Четвериков жадно принялись за работу. Писали, притулившись на тумбочке, в полутьме барака. При каждом обыске солдаты рвали рукопись, забирали карандаши и ручки, а чернила выливали в снег. Начальник режима лейтенант Тюфанов всякий раз с наигранной досадой замечал: «А, чёрт! Забыл предупредить!» И всякий раз литераторы начинали заново…

Жила на этом лагпункте группа бандеровцев. Её перевели сюда из Воркуты. Бандиты считали, что Дмитревский и Четвериков никакие не заключённые, а «подосланные агенты МВД». Решили с ними расправиться».[235]

Младший сержант Мосолов по просьбе друзей сумел позвонить в Тайшет, в управление, и объяснить ситуацию. Тут же на лагпункт приехал заместитель начальника Озерлага полковник Крылов. Романисты шли на вызов с тревогой, но Крылов предложил им стулья и долго беседовал о современной литературе, о лично знакомых ему писателях. Впервые за много лет с заключёнными говорили как с людьми.

«Дмитревского и Четверикова повели на вахту, без вещей: обманули бандеровцев, которые подкарауливали писателей, чтобы не выпустить живыми из зоны. Потом Мосолов принёс вещи и один, без штыка и овчарки, сопроводил заключённых на станцию. Их доставили в обычном пассажирском поезде на лагпункт 053 — для инвалидов.

Озерлаг объявил благодарность надзирателю Мосолову за спасение жизни заключённых писателей…

Начальник лагпункта 053, старший лейтенант Логунов, уже знал, что за люди поступили. Мельком пробежал формуляры и стал читать лежавшую на столе бумагу из Тайшета.

— Поня-ятно! — протянул он. — Вам требуется для этого самого… творческого процесса отдельное помещение? Ага! Для меня приказ полковника Евстигнеева — закон. Конечно, согласен: люди в лагерях не должны терять свою квалификацию. Вот так-то!.. Будет отдельное помещение… Ещё что? Бумагу?.. Понятно. Деньги у вас есть?.. Купим. А чернила выдадим из конторы. Всё?..

Спустя час заключённые, бухгалтер и два счетовода, уносили из конторы свои папки, счёты, линейки, чернильницы в кабинку, где до этого выдавали посылки, и бурчали:

— Тоже нам Максимы Горькие, прости господи!..

В большой комнате с двумя столами и стульями, с кипой бумаги и бутылкой фиолетовых чернил Дмитревский и Четвериков денно и нощно писали роман «Мы мирные люди». Не только живые факты были у них под руками, но и сами действующие лица. Заключённые поведали авторам о шпионских школах за границей (был один такой «студент»), о собственных судьбах. Не известно, как раньше у следователей, а теперь с писателями они были очень откровенны».

Вот он, роман — в заплечном мешке. Но будет ли он когда-нибудь напечатан? Хотелось бы верить.[236]

…Владимир Иванович привыкал к новому темпу жизни. Но не хватало чего-то важного — может быть, мечты.

Вскоре он познакомился с Евгением Павловичем Брандисом, сотрудником Публичной государственной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, автором книг о Жюле Верне.

Летом 1957 года дочка принесла ему несколько изрядно потрёпанных номеров журнала «Техника — молодёжи»:

— Обязательно прочти, папка, «Туманность Андромеды». Написал Ефремов. Все наши мальчишки говорят, что очень здорово.

Память подсказала Дмитревскому: «Звёздные корабли», повесть «На краю Ойкумены», рассказы. Ну что ж, почитаем роман.

«Туманность Андромеды» покорила душу неистребимого романтика. Чувствами и помыслами перенёсся он в Эру Великого Кольца. Именно о таком будущем ему мечталось, рядом с такими людьми ему хотелось бы жить.

В ноябре Владимир Иванович вместе с Евгением Павловичем были в Москве и стояли перед дверью, где на стеклянной табличке значилось: «И. А. Ефремов». Каким окажется человек, сумевший с чародейской силой нарисовать бесконечно далёкое будущее Земли?

Дмитревскому показалось, что хозяин квартиры похож на возмужавшего капитана Грея. Ефремов пригласил их в свой «кабинет» — отгороженную шкафами часть комнаты. Хозяин занял своё любимое дубовое кресло, гости разместились на диване. Беседе, казалось, не будет конца.

Ефремов и Дмитревский были ровесниками — оба родились в 1908 году, оба были не из рабоче-крестьянских семей. Дед Дмитревского Павел Андреевич, родившийся в Вологде, был первым послом России в Китае, имел пятерых детей. Дядя его, Николай Павлович, стал крестником Николая II. Первый сын Павла Андреевича Иван стал музыкантом, преподавал, жил в Китае, в России, гостил у родственников в Вологде. После 1913 года он эмигрировал в Австралию, оставив в России сына Владимира. Так что Дмитревский тоже рано начал жить самостоятельно, без поддержки отца. У обоих рано проснулась тяга к перу, обоим пришлось самим пробивать дорогу в жизни. Они много лет ходили по одним и тем же улицам Ленинграда, возможно, встречались с одними людьми, но судьба свела их лишь сейчас, когда Владимиру Ивановичу столь важно было вновь обрести смысл жизни.