Хаски и его учитель белый кот. Том III - Жоубао Бучи Жоу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Трудно оспорить столетний авторитет, что уж говорить о репутации, что сложилась за тысячелетия. Поэтому, несмотря на то, что в прошлой жизни Тасянь-Цзюнь захватил весь мир, в итоге даже он оставил нетронутыми земли Цитадели Тяньинь. Со стороны Ши Мэя было очень умно передать расправу над ним Цитадели Тяньинь. Не было человека, который отказался бы признавать вынесенный ими приговор, и никто не посмел бы ослушаться их.
В главном зале было очень шумно. По расшитой цветами поллии ковровой дорожке Мо Жань прошел через всю комнату и остановился перед местом главы.
— Я…
Этот мужчина произнес лишь одно слово, но клокотание человеческих голосов тут же стихло. Люди уставились на него, кто-то с ненавистью, а кто-то просто настороженно.
Они ждали, что он будет оправдываться и защищаться, что потеряет над собой контроль и обязательно ошибется. Вытягивая шеи, чтобы все увидеть и ничего не пропустить, люди были готовы в любую минуту наброситься на этого коварного демона и разорвать его в клочья.
В этом человеке добродетель и порок было так трудно отличить, а его действия и поступки оказались настолько непредсказуемы, что уж лучше убить такого по ошибке, чем отпустить. Наверняка он…
— Я признаю вину.
В зале повисла такая мертвая тишина, что бывает разве что во время полного штиля.
Случившееся было похоже на тот исключительный случай, когда мечи уже заточены для великой битвы и, сотрясая небо и землю, громко стучат военные барабаны, но внезапно приходит донесение, что командующий вражеской армии покончил с собой в своем полевом шатре. Слишком абсурдно.
— Что он сказал?
Долгое время никто не реагировал. Сложно было поверить, что этот демон вот так взял и признал вину, поэтому люди начали вполголоса переговариваться между собой:
— Он говорит, что пришел, чтобы признать свою вину?
Потупив взгляд, Мо Жань опустился на колени перед дядей, тетей и побледневшим Сюэ Мэном. Тусклый свет лампы осветил его красивое и немного осунувшееся лицо.
Ему и правда самому хотелось подставить шею под нож. После того, как Хуа Биньань так подставил его, он не мог допустить, чтобы все сошло ему с рук и сложилось так, как он того желает. Однако, прежде чем покаяться в грехах, ему нужно было сделать еще одну вещь…
Он хотел сделать все, что в его силах для того, чтобы защитить человека, которого с этого дня он больше не сможет защищать. Поэтому Мо Жань медленно открыл рот, чтобы пылко и громко объявить:
— Мои руки безусловно в крови, из-за собственного эгоистичного желания отомстить я убил множество людей. Хотя все эти годы я раскаивался в содеянном и пытался встать на путь исправления, мои преступления невозможно простить и искупить. Чу Ваньнин уже знает об этом… и сегодня, господа, перед всеми вами, помимо обнародования своих грехов, я хотел бы сделать еще одно заявление, — сделав паузу, он произнес слова, что острым ножом вонзились его сердце, — я и Чу Ваньнин разорвали нашу связь учителя и ученика.
Услышав это, присутствующие были так ошеломлены, что даже забыли об охватившем их до этого испуге:
— Как же так?
Надо сказать, что в мире совершенствования публично разорвать связь «учителя и ученика» было просто неслыханным скандалом. Если такого рода инцидент имел место, неважно объявлял об этом сам учитель или его ученик, это неминуемо сказывалось на репутации обоих. Поэтому, пока все не доходило до кровной мести и лютой ненависти, было принято формально поддерживать видимость отношений, даже если в них не было гармонии и взаимопонимания.
Отойдя от первого шока, многие тут же начали перешептываться:
— Вроде ж раньше у них все было более-менее хорошо? Почему так внезапно, может опять какая-то хитрость?
— Вряд ли. Может позже на горе Цзяо между ними что-то произошло?
— Возможно… Чу Ваньнин, похоже, не очень-то заботится о своих учениках. Когда Хуа Биньань схватил Ши Минцзина, он ведь не отступился даже ради его спасения? Допустить, чтобы твой близкий человек ослеп… Если бы я был его учеником, у меня после такого тоже сердце похолодело бы от ужаса.
Голоса людей поднимались и опускались, напоминая накатывающие на берег приливные волны.
Перекрывая их гул, Мо Жань продолжил:
— Учитывая его принципы, он не мог допустить, чтобы я убивал людей и жег города, но на самом деле для меня все это не стоящая упоминания мелочь. Куда хуже то, что все это время он был холоден со мной и постоянно унижал мое достоинство. Этот человек вечно готов броситься на помощь любой земной твари, но при этом так скуп на душевное тепло в отношении своих учеников. До чего же это лицемерно! Если бы не он, я бы уж точно не дошел до такого.
Это оказалось так невыносимо больно.
Его голос затих. Губы слегка дрожали, и все же, слово за словом, ему нужно было закончить, даже если это все равно, что безжалостно резать себя по живому[255.5].
— Все так и есть: он причинил мне зло, и со мной он ошибся. Я не вступал с ним в сговор и мне стыдно, что когда-то я поклонился ему, как своему учителю. Сейчас наша связь с Чу Ваньнином окончательно разорвана, и отныне, если кто-то снова посмеет назвать меня его учеником… — он поднял голову и взглянул на них глазами Наступающего на бессмертных Императора. — Это слишком отвратительно для меня, так что, господа, воздержитесь от того, чтобы упоминать об этом снова!
— Жань-эр!.. — в ужасе воскликнул Сюэ Чжэнъюн.
Сюэ Мэн совсем спал с лица:
— Брат, ты с ума сошел?! Сам-то ты понимаешь, что говоришь?!
Мо Жань закрыл глаза, не желая смотреть на Сюэ Мэна и его семью, но это его «брат»… словно острые когти глубоко вонзились в сердце, добравшись до самого нутра.
— Я хочу сказать еще кое-что, — продолжил Моо Жань.
— Если пришел признать свою вину, так признавай, к чему все эти бесконечные предисловия! Ты…
Прежде, чем этот человек закончил предъявлять претензии, стоявший в толпе глава Цзян Си жестом прервал его и, взглянув на Мо Жаня, сказал:
— Продолжай, я слушаю.
— Я готов признать вину за
