Забирая жизни. Трилогия (СИ) - Бец Вячеслав

– И что думаешь по парню? – спросил он, закончив чтение.

– Сидит в карцере. Размышляю, какую тактику предпринять, – в привычной манере ответил майор, желая похвалиться своей хитростью. – Было видно, что он сломался на допросе. Простой трюк – я привёл переодетого в его собственную форму «отработанного» и представил его, как пойманного напарника…

– Пожалуйста, не нужно этих деталей, – скривился Миллер. – Давай по существу.

Каржин кивнул.

– Короче, я ожидал, что он расколется, но то ли он на свой возраст слишком стойкий, то ли слишком умный…

– Или говорит правду, – закончил за майора Андрей Николаевич, снова с интересом вчитываясь в отчёт. – Романов Андрей Викторович… знакомая фамилия. Где я мог её слышать?

– Да где угодно – она часто встречается, – вставил майор.

Миллер почесал висок, затем погладил подбородок, размышляя. Как‑то многовато уже для него Каржина на сегодня.

– А что с радиочастотой? Пытались связаться с его командованием? – продолжил он вскоре.

– Да врет он, и частота эта – блеф…

– Пытались или нет? – строже спросил Андрей Николаевич.

– Ещё нет. Только сегодня ночью получили.

– Ну, так сначала нужно все проверять, а потом приходить ко мне! – совсем строго отчитал майора Миллер, хотя на деле был рад, что у него появился повод избавиться от компании безопасника.

Каржин стиснул ручку стула и коротко кивнул – он не любил, когда на него повышали голос. И Миллера он тоже не любил. По его мнению Миллер был слишком мягким, а такие люди майору не нравились – он считал их скользкими и непонятными, поэтому часто бесился из‑за того, что подобные тут руководят.

– Дело в посреднике. Хотел это с вами обсудить. Мне кажется, что это какой‑то хорошо законспирированный агент, который собирает разведданные, но парень уперся и ничего о нем не говорит.

Андрей Николаевич разыгрывал спектакль, делая вид, что фамилия Романов показалась ему всего лишь знакомой. Он отлично помнил её. Но майор был прав – она действительно очень распространённая и вероятнее всего в данном случае не имела ничего общего с человеком, о котором сейчас думал хозяин кабинета.

Миллер задумчиво смотрел на майора, вертя в руках шариковую ручку. Если бы у него было больше работы, возможно, он бы просто пробежал отчёт глазами и вернул бы майору с приказом «закончить», но в данный момент работы было немного, а настроение – чересчур хорошим. Этому немало поспособствовала Настя, впопыхах убежавшая из этого самого кабинета одеваться всего за несколько минут до прихода майора. Всё это в определённой мере повлияло на решение Андрея Николаевича, поэтому он решил поступить совсем не так, как ожидал майор.

– Говоришь, он должен был встретиться со мной? Тогда знаешь что… Устрой мне встречу с этим Романовым – хочу с ним поговорить, – попросил он и, криво улыбнувшись, добавил. – И не трогай его пока, а то говорить будет не с кем.

Майор нахмурился, но вопросов задавать не стал. Обсудив ещё пару рабочих моментов, он удалился, отказавшись от запоздавшего кофе и чуть не сбив в дверях Настю с подносом в руках. Отчёт остался на столе у Миллера.

Как и обещал, майор уведомил Андрея Николаевича о том, где и когда он может встретиться с пленным. Приближалось оговоренное время, но Миллер, погруженный в свои дела, совершенно забыл и о своей просьбе, и о самом Андрее Романове, сидящем в темном и сыром карцере.

Андрей очень страдал и в физическом, и в психологическом плане. После допроса он всё время находился в прострации. Жестокая и мучительная смерть Толика, которую, как он думал, ему довелось увидеть, все никак не уходила, вновь и вновь возникая перед глазами. Второй день он не мог уснуть, не мог забыться, чтобы убрать с глаз эту ужасающую картину, и каждый раз он методично, словно псих, убеждал себя, что если ему суждено ещё раз встретиться с Каржиным – он убьет его, даже если за это ему самому придется умереть.

Юношество Андрея прошло в деревенской среде, а там трудно не начать верить в бога, когда все вокруг постоянно молятся и носятся с иконами. Вот и Андрей иногда обращался к богу с просьбами. Но в последнее время, часто рискуя жизнью, попадая в критические ситуации, под обстрелы, когда пули со свистом пролетают в сантиметре от головы, вгрызаются в землю, обдавая комками и осколками земли, в такие моменты перестаёшь верить в бога, в то, что он может уберечь от того, что неизбежно. Начинаешь верить в случай, в судьбу, в провидение, во что угодно, но только не в бога. И с каждым днём, проведенным в застенках, вера Андрея все больше таяла. Теперь он больше верил в выбор, особенно приняв тот факт, что всё, что с ним происходило было результатом его собственных решений.

В кабинете Миллера было куда веселее. На столе стояла бутылка коньяка, две рюмки и закуска, состоявшая из лимонов и черной икры – за воротами города за подобное лакомство запросто можно было поплатиться жизнью. Андрей Николаевич сидел в кресле, а Настя – у него на руках. После нескольких рюмок коньяка, он мог думать только о ней, о её упругой попке, о такой мягкой, податливой и приятной груди, о нежных мягких губках… А ей хотелось немного пошалить, поддразнить своего начальника перед тем, как он снова возьмёт своё.

Её взгляд упал на тоненькую папку, лежавшую в стороне. Это была папка, принесённая майором Каржиным – она запомнила её, потому что видела её у него в руках, а потом ещё несколько раз на этом же месте. Похоже, с тех пор Миллер к ней больше не притрагивался.

– Что тебе принёс Каржин? – спросила она и протянула руку к папке.

При упоминании фамилии майора Миллер скривился и, взглянув на неподписанную, ничем не примечательную папку, которой махала перед ним Настя, наконец, вспомнил о своём разговоре с Каржиным.

– Лучше положи это на место, – строго посоветовал он.

Настя нахмурилась. Женское любопытство и вседозволенность, которую почти не ограничивал Андрей Николаевич, требовали открыть папку и посмотреть, что там. Вместе с тем, строгий тон начальника, который она слышала очень редко, явно давал понять, что лучше этого не делать. Несмотря на молодость Настя, будучи приближенной к высшему руководству, хорошо понимала, что есть вещи, которые лучше не знать. Не раз она слышала, что случается с теми, кто лезет не в свое дело.

Наконец, здравый смысл победил, и она положила папку на место, но уязвлённое самолюбие требовало как‑то отыграться. Он хотел её? Сейчас? Хорошо, сейчас получит.

Девушка медленно слезла с колен, ухватилась руками за стол и приняла вызывающую позу, на которую обычно реагировал шеф. Он смотрел на неё с интересом, но не предпринимал никаких действий. Тогда она повернулась к нему и опустилась на колени, руки поползли вверх по его ногам и добрались до молнии на брюках, но и на это Андрей Николаевич не отреагировал.

В нём боролись два чувства: бросить всё и в очередной раз как следует отодрать эту чертовку или сделать то, о чём она сама ему напомнила – увидеть и задать пару вопросов парню, который, возможно не заслуживая того, оказался в фактически смертельной ситуации. А ещё, хоть и вряд ли, но возможно, был как‑то связан с человеком, которому сам Миллер был обязан жизнью.

«Чертовка» же очень хотела досадить шефу за строгий тон, но, видя его колебания, резко поднялась, недовольно хмыкнула и пулей вылетела из кабинета. Месть не удалась.

Андрей Николаевич бросил короткий смешок, когда Настя с грохотом закрыла за собой дверь, потом с досадой взглянул на папку, поколебался несколько секунд, и протянул к ней руку.

– Ладно, – сказал он сам себе, словно оправдываясь, – так уж и быть, пойду, посмотрю на тебя, Андрей Викторович Романов.

Замок заскрежетал, и дверь в карцер начала открываться, нагоняя дрожь на обитателя этого неприятного маленького помещения. Он знал, что за ним придут, и догадывался, что его ждёт, но в глубине души надеялся, что это не случится так скоро. Поднявшись, Андрей с тревогой наблюдал, как в дверном проеме возникли фигуры конвоиров. Один из них приказал ему выходить. Делать этого не хотелось, но сопротивление было невозможным. Андрей зачем‑то осмотрелся, словно любил это место и не хотел его бросать, а затем медленно побрёл к выходу.