Поединок 18 - Эдуард Хруцкий

Под этот воображаемый стеклянный звон Алина и заснула, на сей раз глубоко, без видений.

Искушение бриллиантами

Два дня спустя Алина получила извещение на бандероль и удивилась. Из Москвы она не ждала ничего: родители из принципа не дарили подарки ни на Новый год, ни на день рождения (Алина никогда не понимала этого принципа), с Мазепою же они расставались разве что на час-другой в сутки. Она заполнила бумажку паспортными реквизитами, поинтересовалась, по обыкновению, не нужны ли отпечатки пальцев и получила от обидевшейся девицы небольшой, кубического вида сверток.

Шаг всего (чтоб не мешать очереди) от окошечка отойдя, Алина с веселым любопытством принялась распаковывать бандерольку: – приятно, знаете, все-таки получать сюрпризы. Под бумагою оказалась коробочка под шагрень.

Алина нажала кнопочку. Крышка откинулась, обнаружив сияющее, переливающееся всеми цветами спектра, усыпанное бриллиантами платиновое колечко. Замерла в восхищении. Покойный муж, как мы уже знаем, жил небедно, однако, ничего подобного не мог позволить себе подарить жене. Если бы, предположим, даже и искренне захотел. Нищему же, несмотря на его «шевроле» не «шевроле», Мазепе и подавно подобные презенты были не по карману.

Алина чувствовала, что-то с этим кольцом не так, какое-то тут недоразумение, но удержаться, чтоб не примерить, не смогла. Как назло оказалось точно впору на левый безымянный пальчик. Сняла, хоть и не хотелось расставаться с вещичкою, уложила назад в коробочку, щелкнула крышкой. Вернулась к окошечку.

– Это точно мне, девушка?

Обиженная девушка только фыркнула и прилепила к стеклу извещение: адрес был обозначен Алинин, с точным индексом, и фамилия, и отчество. И никакого обратного.

Алина пожала плечами, вышла на улицу. Снова достала кольцо, насадила на пальчик. Под солнцем бриллиантики переливались еще нестерпимее.

Едва повернулся в двери ключик, как Алина вылетела в прихожую, стала в дверном проеме, перегораживая его, словно жена из анекдота или кинокомедии, поджидающая мужа-алкоголика.

– Что это такое? – сунула под нос капитану пальчик с колечком.

– Это? – замешательство в глазах Мазепы билось мгновенье, не дольше. – Очередной мой подарок. К свадьбе. Не подошло? Не беда, поменяем. Или не понравилось?

– Врешь! – отрезала Алина. – Откуда у тебя такие деньги?

– Ты еще спроси, откуда у меня «шевроле».

– А правда, откуда у тебя «шевроле»?

Дверь квартиры напротив стала эдак незаметно, по миллиметру, приоткрываться: соседка не могла пропустить скандал.

– В комиссионке купил. По случаю. За четыре с половиной тысячи.

– Смешно, – не рассмеялась Алина. – А кольцо за сколько?

– Кольцо? – переспросил капитан, словно был глуховатым, повернулся, резко одолел четыре метра до двери напротив, потянул за ручку, но нос соседке прищемить не успел. Алина могла себе представить, какие понеслись бы вопли.

– Кольцо, кольцо!

– Кольцо, – вернулся капитан, – в наследство досталось.

– От фирмы «Икар»?

Капитан схватил Алину за руку, потащил по лестнице вниз, открыл зев мусоропровода.

– А ты выброси, выброси его, – посоветовал. – Выброси!

– Жа-алко, – улыбнулась Алина после паузы и поиграла бриллиантиками под светом далекой пыльной лампочки.

– Тогда носи! – и капитан, бросив Алину возле мусоропровода, через две ступеньки на третью взлетел на площадку, скрылся в Алининой квартире.

Милицейский майор – любитель Солженицына

И снова сидела Алина в кабинете Мазепы, и снова листала то, прошлогоднее, «дело».

Рука, посверкивая бриллиантиками, работала уже по инерции, что изобличало неоднократность и почти бездумность процедуры, но вдруг получила осмысленный приказ от мозга, вернулась на несколько бумажек назад, остановилась возле фотографии убитого, помедлила мгновенье, пошла на один лист вперед: на фото общего плана. Снова двинулась дальше, но уже медленно, внимательно: фотографии, тексты, документы…

Вот она, заноза! На фото гильза и рядышком сплющенная пуля, извлеченная из стойки бара.

Алина несколько, раз перевела взгляд с пули на гильзу, с гильзы на пулю, полезла в шкаф, извлекла каталог оружия. Остановилась на маленьком, ладном «зауэре». Справилась для верности, хоть помнила его наизусть, с заключением баллистической экспертизы.

Встала, вышла в коридор, зацокала каблучками по лестнице, переходам, отвечая на приветствия встречных: ее тут уже почти все знали, и добралась наконец до двери с надписью «Криминалистический музей», толкнула ее.

– Не могла б я взглянуть на «зауэр»? Подержать в руке. Как он выглядит? – обратилась к немолодому, толстому майору, читающему Солженицына.

Майор, кажется, был один из немногих, ради которых надо было три фразы назад вставить слово «почти».

– Что-то я вас не припоминаю. У вас разрешение есть?

Алина полезла в сумочку за измятой, полковником подписанной, секретаршею припечатанной бумажкою.

Майор внимательно изучил ее, сверил лицо предъявительницы с фотографией на предъявляемом документе.

– Ну! – нетерпеливо подогнала Алина: длинное путешествие по запутанным коридорам, а теперь вот еще эта идиотическая медлительная недоверчивость майора грозили разрушить в сознании смутную догадку, которую Алина пока не сумела бы даже сформулировать.

– Что ну? – майор был более чем невозмутим и явно не спешил никуда, даже вернуться к прерванному чтению.

– «Зауэр», «зауэр»! – и Алина протянула требовательную ладошку.

– Ах «зауэр»! – обрадовался майор тому, что понял наконец, чего от «его ждут. – Да что вы, милая девушка! «Зауэра» у нас нету. Что вы! Откуда?! У нас вообще импортного оружия не бывает. Самоделочки в основном: ножи, заточки. Есть один старый ТТ. Если хотите… – и майор чуть было не скрылся в закутке.

– Погодите! – остановила его изумленная Алина – А чего ж вы тогда голову морочили, разрешения спрашивали?

– Разрешения? – задумался майор снова.

Алина повернулась на каблучках, вышла, хлопнув дверью.

Майор потянулся за отложенным Солженицыным, но прежде чем открыть книгу, пробурчал:

– А потому, барышня, что то, что у нас ничего нету, – это тоже секрет. Может, самый как раз главный.

Над обрывом

Когда Богдан пригласил Алину съездить на дачу, ей и в голову не могло прийти, что придется пилить добрых часа полтора. Не дача, а загородное, что ли, именье, крохотное, но именье: уединенное, довольно высоко в горах – эхо выстрелов звучало здесь суховато и разносилось далеко.

Стрелял Мазепа не по стандартной мишени, а по плакату застойных времен, изображающему бравого милиционера, поганой метлою выметающего всяческую нетипичную нечисть: воров, хулиганов, хапуг, расточителей народного добра. Плакат укреплен был на дощатом щите, тот – на столбе, а столб вбит в каменистую почву на краю запущенного огородика, над самым обрывом, идущим к полупересохшей речушке, на другом берегу которой торчали голые скалы. Алина в бинокль видела, как в ореоле мелкой щепы из дощатой подложки возникают с интервалом в полсекунды пулевые дырочки точно посреди лбов (как в «Трембите») всех нехороших этих выродков, а потом нимбом располагаются вокруг головы краснощекого милиционера.

– Пиф-паф ой-ой-ой, – сказал наконец капитан и выдул из ствола пороховой дым.

– А можно я? – спросила Алина.

– Чего ж я тебя сюда тащил? Думаешь, только похвастаться собственной целкостью?

– С тебя бы как раз сталось. Вильгельм Телль!

Капитан перезаряжал пистолет.

– Только как за патроны отчитаешься?

– Перед кем? – с некоторым вызовом поинтересовался Мазепа.

– Ну… перед…

– Девочка ты моя милая, – сказал Богдан наставительным, усталым тоном. – На тренировочные стрельбы нам в год выдается девять патронов. Девять! И те в тире, с рук на руки. Пиф-паф ой-ой-ой, как говорится. Так что если пользоваться только теми, за которые следует отчитываться… Вижу, вижу немой вопрос в твоих очаровательных глазках: а где ты их берешь, Мазепа? Если скажу, что покупаю на черном рынке, ты, во-первых, конечно же спросишь, откуда у меня деньги, и уже, во-вторых, уличишь в потакании преступности. Остается предположить воровство и коррупцию в недрах самого Министерства внутренних дел, не так ли? Ты права, моя маленькая: все это чрезвычайно, крайне печально. Но согласись: куда печальнее было бы, если б меня – пиф-паф ой-ой-ой – подстрелили при исполнении, из-за того что я тренируюсь раз в год девятью патронами, а они – когда захотят и сколько захотят. Единственное, как сказал некогда скучный, но великий Герцен, что охраняет нас от дурных российских законов – он, разумеется, и Малороссию имел в виду, ибо четвертую сотню лет она входит в состав Российской империи, – это столь же дурное их исполнение. Да, и зафиксируй, пожалуйста, для будущего очерка высокий образовательный статус рядового оперуполномоченного. Ну стреляй…