Сципион. Социально-исторический роман. Том 1 - Юрий Тубольцев

В итоге внутренней борьбы с самим собою Сифакс прислал выдержанное в официальном тоне письмо с предложением мира на условиях возвращения Сципиона в Италию, а Ганнибала — в Ливию. На это римлянин ответил, что как содержание, так и тон послания оскорбительны для него. Нумидиец отреагировал царственной надменностью. Однако, спустя несколько дней гордого молчания, к Сципиону вновь прибыл гонец. По зигзагообразной кривой переговоры стали налаживаться. В качестве кульминационного момента Публий задумал непосредственную встречу с царем, в ходе которой надеялся напором ума и силой своей личности сокрушить в его душе редуты, воздвигнутые хитрыми карфагенянами.

Но тут в борьбу вступил Газдрубал, благодаря обилию шпионов в нумидийской ставке узнавший о неблагоприятном для него повороте событий. Под предлогом опасений коварства римлян Газдрубал приблизил карфагенский лагерь к нумидийскому и отныне контролировал ход переговоров. Против самого факта сношений между Сифаксом и римлянами он не возражал, видя в том выгоду в смысле выигрыша времени, а отчасти, уступая настойчивому желанию царя. Но вел он дипломатическую игру с женской ловкостью и, постоянно обещая, ничего не давал, при этом, ясно сознавая, что главная задача — не допустить личную встречу впечатлительного Сифакса с римским властителем человеческих душ. В результате, переговоры пошли по кругу. Сципион сразу раскусил пунийскую игру и проклинал безволие нумидийца, однако вынужден был пока отступить. С тем он и встретил зиму.

Не добившись в эти первые месяцы особых успехов, римляне, зато прочно закрепились на вражеской территории. Проведенными осенью операциями они прощупали врага и приноровились к местности. У них был прекрасный лагерь, надежно укрывший и войско, и флот, а запасенного продовольствия и прочего снаряжения вполне хватало, чтобы, не зная нужды, дожить до весны. Теперь все взоры с напряжением и надеждой устремились в будущее.

3

В том году война словно взяла передышку перед завершающим рывком. В Италии, как и в Африке, не произошло сколько-нибудь значительных сражений. Магон, учтя трагический опыт брата Газдрубала, избегал встречи с противником в открытом поле и ограничивался подрывной работой среди италийских народов. Так, ему удалось посеять смуту в Этрурии. Но консул Корнелий Цетег быстро расправился с заговором, причем, действуя мирными средствами, через суд, то есть, используя не силу, а закон, словно войны уже и не было. В Бруттии второй консул Семпроний Тудитан вступил в бой с Ганнибалом, но был оттеснен к своему лагерю. Затем он вызвал на помощь проконсула Публия Красса и с удвоенным войском взял реванш у Пунийца. Ганнибал укрылся в Кротоне, а Семпроний при пассивности соперника овладел несколькими бруттийскими городами. В провинциях и вовсе все было спокойно, словно народы даже самых отдаленных земель затаились, ожидая вестей из Африки.

В политической жизни Рима также произошел спад. Государство сделало выбор, спорить теперь было не о чем, следовало идти намеченным курсом, сложив усилия всех партий и группировок, чтобы преодолеть возникающие на пути препятствия. Сторонники Сципиона безраздельно господствовали в сенате, на форуме и в комициях. Только непреклонный старец Квинт Фабий Максим не мог смириться с поражением и с прежним упорством предрекал государству крах, если не будет отозван обратно Сципион. Но, не имея уже физических сил для борьбы, не будучи способным выдерживать нагрузку официальных выступлений, он пытался воздействовать на окружающих скорбным обликом и входил в Курию с пророческим видом Аппия Клавдия Слепого.

Единственным развлечением для любителей форумной шумихи стала демонстративная политическая дуэль цензоров Марка Ливия Салинатора и Гая Клавдия Нерона, когда они поочередно на разные лады низводили друг друга в разряд худших граждан. Чисто эмоциональный характер этих многочисленных актов, направленных против коллеги, подчеркивался отсутствием их правового статуса, поскольку цензорские решения приобретали силу закона только при единодушии обоих магистратов. Совсем недавно Ливий и Клавдий прославились, разгромив совместными усилиями Газдрубала Барку. Тогда они в интересах Отечества смирили свой нрав, подавили взаимную неприязнь и действовали согласованно, как братья. Но теперь их ненависть вырвалась наружу, приняв уродливые формы, тем самым вызвав недовольство сенаторов и насмешки народа. Немедленно этим попытались воспользоваться плебейские трибуны, чтобы пошатнуть авторитет цензорского звания вообще, а заодно упрочить собственное влияние. Но их разрушительная деятельность была пресечена сенатом, господствовавшим в политической жизни Рима после краха под Каннами и у Тразименского озера ставленников тех сил, которые опирались на инстинкты толпы.

Выборы магистратов не вызвали былых волнений. Довольно легко на высшие посты прошли кандидаты ведущей группировки. Консулами стали Гай Сервилий Гемин, получивший по жребию в управление Этрурию с Лигурией и соответственно — войну с Магоном, и Гней Сервилий Цепион, отправившийся в Бруттий против Ганнибала. Важная с точки зрения обеспечения войны в Африке должность сицилийского претора досталась Публию Виллию Таппулу, который, принадлежа незнатному роду, выдвинулся благодаря поддержке Корнелиев и Цецилиев. В Сардинию поехал претор Публий Корнелий Лентул, в Испании остались прежние военачальники. Сципиону же почти единодушно продлили империй не на год, а до окончания войны в Африке, и по случаю начала его похода совершили молебствие, призвав богов дать удачу полководцу, войску и всему народу римскому.

При бесспорно благоприятном для Сципиона распределении магистратур, соратники в столице оказали ему дополнительную услугу, добившись назначения Марка Помпония командующим сицилийским флотом. Сорок кораблей осталось у пропретора Гнея Октавия для охраны побережья Сардинии, столько же получил для защиты италийских берегов претор Марк Марций Ралла — оба флотоводца принадлежали к числу новых друзей Публия. Правда, Сципион предпочел бы иметь перечисленные эскадры не где-то в соседних странах, хотя и под командованием своих единомышленников, а у себя в гавани под началом Гая Лелия, но на такой шаг Рим, наученный катастрофами времен первой войны с пунийцами, пойти не мог, дабы не лишиться в случае неудачи сразу всех морских сил.

4

Зима в Ливии почти не препятствовала ведению боевых действий, разве что возникали сложности с фуражом. Поэтому римляне продолжали осаждать Утику. Для такого крупного и богатого города несколько месяцев изоляции не доставляли особых тягот, а предпринимать штурм с двумя вражескими войсками в тылу, конечно же, не имело смысла. Но Сципион ожидал от этой затеи существенных результатов в будущем, а пока использовал осадные работы для поддержания бодрости воинов и отвлечения внимания противника. Карфагеняне всю зиму сидели в лагере, не рискуя показываться за частоколом, а с нумидийцами сохранялось перемирие. Сципион решил принять вызов Газдрубала и посоревноваться с ним в хитрости, так что масштабные, торжественно обставленные, но лишенные реального содержания переговоры с Сифаксом шли полным ходом не первый месяц.

Отсутствие ярковыраженных действий способствовало нарастанию внутренней энергии в войсках. Громадные силы пунийцев, стоящие в семи милях от римского лагеря, будили фантазию в окружении Сципиона, особенно среди молодых легатов. Офицерам казалось недопустимым терять время в столь угрожающей ситуации, и головы их полнились экстравагантными планами разъединения, окружения и уничтожения противника. Одни советовали проконсулу разделить войско, чтобы увести карфагенян и нумидийцев в разные стороны, а затем с помощью флота, используя более короткий морской путь, снова объединиться и напасть на одного из врагов, другие предлагали высадить десант в царстве Сифакса и тем отвлечь его от основных событий, а третьи сочиняли интриги, посредством которых можно было бы поссорить царя с Газдрубалом. Выслушивая их, Публий вспоминал свои юношеские идеи о том, как, например, ложной атакой заманить Ганнибала в засаду среди самнитских ущелий, и подавлял улыбку. Но все же он терпеливо вникал в замыслы соратников, некоторых при этом слегка критиковал, других хвалил и всех вместе просил не особенно беспокоиться, заверяя их в скорой победе. Однако даже в кругу ближайших друзей Сципиона нарастала тревога. Но и Лелию, и брату Луцию или недавнему консулу Ветурию Филону он пока не мог сказать что-либо определенное и противопоставлял их опасениям только личное спокойствие и веру в свои силы. Публий неизменно говорил: «Мы обязательно что-нибудь придумаем. Я в этом не сомневаюсь. Мы на пороге успеха, подождем еще немного, победа уже зреет в небесах».